Демон

Я с третьего раза зажигаю спичку, подношу ее к свече – около двух секунд требуется пламени, чтобы пройти путь от почерневшего кончика с серой до тонкого фитиля. Из головы выветриваются все мысли. Все пространство и внутри, и вне тебя заполняет ощущение, словно окружение становится фильмом советского режиссера: размеренным, наполненным молчаливыми паузами, сопровожденными только потрескиванием пленки. В жизни, к сожалению, слишком редко сталкиваешься с такими «ритуальными», уносящими тебя в другой мир, действиями.

Да, в исключительные моменты внезапного выключения света вечером, окружность бытия меняется. Уставшее за день сознание ребячески оживляется и готово сыграть в города. Обычно это одна затянувшаяся на час – два партия, после которой все готовятся ко сну в сладкой истоме.

Но с потухшими свечами, кроме тьмы наступает и тишина. Теперь уж все как обычно, в цитадели мыслей стенами являются звуки, и когда рушится единственная преграда, все жители крепости разбегаются по комнате, начиная шуметь, доставать и корить друг друга, пока усилиями не заставишь себя уснуть.

Утром тоже ничего нового: посмотреть в зеркало и увидеть все ссадины, выпуклости, и другие мелкие дефекты кожи, взглянуть себе в глаза и разглядеть наслаивающийся флегматизм на тусклом взгляде; случиться ремиссии пока не представляется возможным. Затем раковина, зубная щетка, и, вероятно, странный сон в придачу. На этот раз все обстояло так: родные степи времен панства, сумерки, холмы. Слово «бомолка» или «бомолвка» ничего не значащее в действительности, но там, в грезах это была небольшая трехколесная телега, следующая за кистью девушки в багровом платке. Я потерян, следую за ней. Позади возникает старуха азиатка, вся в черном, это, конечно же, смерть. Никто мне не верит, на том сон заканчивается.

На улице холодно, октябрь озаряет обессиленными солнечными лучами, багрово-желтые листья играют на свету, будто бы не замечая порывистого ветра. Неприятно, все это похоже на школьное сочинение на тему «Счастье». Наверное, вставая с нужной ноги, люди желают видеть за окном что-то подобное, да только как вообще возможно быть счастливым? В момент осознания количества вопросов на которые нет ответа, жизнь становится бессмысленной. Живя в полном неведении, нам просто неоткуда этот самый смысл черпать. Философы, начиная с античной Греции в своих бесконечных рассуждениях, по сути, решали трансцендентные уравнения, добираясь до самых разных точностей, но какой толк, если однозначный ответ попросту невозможно получить? И что, в таком случае, за теплое чувство внутри людей, созерцающих невыносимое небо октября? Если тишина убирает из жилища размышлений стены, то гул машины и остальные звуки открытого пространства превращают обитель в темницу.

Мир, однозначно, изменился. Отныне непонятно, действительно в тебе внутри есть какая-то сила или нет. Если твои работы оценят обыватели и мещане, это, наверное показатель успеха, однако новый уклад мне неприятен, и все то, что эти люди готовы обласкать, я , обычно, не переношу на дух. Так может быть и хорошо , если они будут все как один плеваться ядом пошлостей на мои полотна? Каким же способом выявляется теперь творец ты, или шарлатан?

Через призму воспоминаний и раздумий художник смотрел то на свой холст, то на распечатанный шедевр символизма, висящий на стене. Он просто хотел его переписать, чтобы отточить навыки, да и состояние гармонировало с этим величественным опусом, однако закончив и отложив кисть, художник ужаснулся. Его руки, на самом деле, ваяли, взяв за модель томящиеся в голове мысли. На полотне больше не было ни внутреннего смятения, ни кроваво-красного неба из ада страстей Данте, нет – гранатовое зарево сменилось на тысячу оттенков темноты, настоящий Sheol, подлинное испытание падших. Вокруг только пустота, и ныне великанская фигура здесь в полный рост занимала только центр всей плоскости, в глазах ее больше не было смятения духа, только мрачное забвение и давящая безнадежность.