Такой горячий

Олег Кузьмичев был мужчина горячий. И жена его все время твердила: “Ой, Олежка же у меня такой горячий, такой горячий!” и видно было, что ей самой и радостно и горячо от этого.  С работы она приходила чуть позже его, и, не успев разуться, слышала:
— Пошевеливайся корова, налей чаю.
— Сейчас, сейчас, Олежек, бегу, бегу, сейчас руки помою.
— Давай быстрей, переваливаешься как утка.
— Сейчас, сейчас, Олежек, не ругайся, слушай, я сегодня с работы шла, пряники в магазине видела. Можно я завтра куплю киллограмчик?
— Ну-у-у, - задумывался Олег – ладно, купи, только не больше килограмма, нечего деньги на ветер бросать. Понятно, ****ь!
— Да, да, да, Олежка.
— Вот так, а ты чо тут стоишь? – обращался он вдруг к своему псу, черному ризеншнауцеру, — а ну на место, пидараз – и точными пинками укладывал пса на место, где он долго потом лежал, обиженно поглядывая из под кустистых бровей.
— Владька – сука, ты сегодня занимался? – кричал он сыну.
— Занимауся – картавя кричал Владька, выскакивая из комнаты и становясь, чуть не по стойке смирно.
— Занимался? И чем же ты занимался?
— Ну, это.., кауате занимауся,
— Вла-а-дькоу-сук-о-ооу, карате, карате, он ****ь занимался, идиот, идиот конченый, только и знает *****, воздух пинать. Встанет и ногой машет в воздухе, как косиножка *****. Ван Дамм — ***м. Я тебе покажу Ван Дамм – хуям – Олег начинал краснеть, щеки подергивались, усы топорщились, в голосе звенела ярость.
— Чем еще занимался, падла поганая? Я тебе по физике велел задачи решать – решил?
— Решиу. Одну.
— Одну, Бляееать, я тебе задал пять задач решить, а ты одну решил? Ну пойдем, посмотрим, как ты решил. –  он хватал Владьку за плечо и с силой толкал к столу —  Так. Та-аа-а-к. Ни фига не правильно. НИ ФИ-И-ИГА не правильно. Говнюк! Одну решил и то нифига не правильно – и Олег, с маху, яростно бил Владьку в ухо,  а потом налетал и молотил уже не разбирая.
— Папа, папа, не бей его, он занимался – кричала Владькина младшая сестра и хватала отца за руки, но он со словами: “Пошла, маленькая проститутка” влеплял ей пощечину и она, взвизгнув, отлетала в сторону. Мать скромно стояла в стороне, предпочитая не вмешиваться в подобные сцены. Отец лучше знает, как воспитывать детей. После устроенного разгона Олег успокаивался, брал газету и садился читать, отвлекаясь только на то, чтобы окликнуть домочадцев, разговаривавших по телефону.
— Клади трубку, сука, разболталась, сплетницы чертовы, всем только кости перемываете, морду бы вам набить, сукам! – кричал он жене.
— Опять друзья ****ые, я всем им головы пооткручу, если вздумают прийти. Ложи трубку мразь! – кричал он Владьке.
 
 Наступало девять часов вечера. Олег откладывал газету и кричал:
— Девять часов — отбой! Отбой. Отбой говорю.
 Фильм недосматривался, песня недослушивалась, игра не доигрывалась. Все приборы сразу же выключались, а если бытовой прибор не был выключен после третьего крика “Отбой” Олег разбивал его об пол, невзирая на стоимость. Так уже пострадал музыкальный центр, приставка “Sony PS”, и совсем, казалось бы, безобидный чайник.
— Что-о-о? Зубы еще не чистили?- кричал Олег, срывающимся от ярости голосом — А о чем думали? Быстро чистить и спать.
Через несколько минут в доме была тишина. Иногда Олег, правда, вставал среди ночи, чтобы посмотреть порнофильмы. Во время просмотра он сильно краснел, пыхтел и дергал усами.

 Подъем был в полпятого утра.  Олег подходил к доске, на которой спал Владька, по желанию отца приучаясь к спартанской обстановке, и кричал:
— Подъем, подъем, мразь такая!

 Владька соскакивал при первом же крике, зная, что если промедлит, отец окажется у него на спине, оседлав, начнет вдавливать лицо в подушку, хлестать по ушам, а если сильно разойдется то может пройтись и по почкам.
Доска быстро застилалась. Владька, под надзором Олега, делал зарядку. Потом семья ела, глуха и нема. После дети расходились в школу, родители на работу.

 Олег был очень ответственный отец и муж. Все заработанные деньги нес в дом, приговаривая про себя: “Ну их на ***, этих проституток. Им деньги платить надо. Я лучше Владьке да Лене что-нибудь куплю.”  Пил тоже редко и только у себя дома, в одиночестве. “Ха – говаривал он – вот я покупаю дорогой коньяк. Я что, должен им какого-нибудь алкаша – халявщика поить. И действительно как-то зашел к нему сосед за отверткой, а Олег как раз выпивал.
 Сосед, потирая руки, заприговаривал:
— О, Олег, коньячок, удачно я зашел, сейчас мы с тобой посидим.
— А ну пошел на *** отсюда, алкаш ****ый, — заверещал Олег – За мои деньги напиться хочешь, Да я тебя сейчас падлу..
— Олег, ты что, успокойся – кричал сосед, но Олег уже вставал из-за стола, весь красный, с дергающимися усами, только жена и дети схватившие его за руки удержали его от броска. Сосед, матерясь, убежал. Удерживать Олега всем семейством приходилось часто. То он, в одних трусах, с тесаком для рубки мяса, выходил в подъезд, сделать замечание собравшейся шпане, а потом бежал за ней по улице, шокируя мирных прохожих. То спускал с лестницы знакомого, просившего срочно подбросить его куда-то на машине, со словами: “Я те чо такси, разбудил меня сука!”

Иногда на Олега находили беспричинные приступы ярости. Он вдруг соскакивал и бежал в прихожую, к боксерской груше, предусмотрительно повешенной для такого случая и начинал её яростно, с бешенными криками, молотить.
— Олежек, что ты делаешь, ты уже не мальчик, уже нельзя так себя изводить – причитала Танька, — но Олег не слышал и продолжал молотить грушу, а когда совсем выбивался из сил, в исступлении кричал: “Мы умираем, но не сдаемся, наш девиз” – и рвал на себе футболку.

Суббота был самый тяжёлый для семьи день. Олег вставал, завтракал, пару часов смотрел телевизор и снова ложился отсыпаться после трудовой недели. Проснуться он мог только к ужину. Семья, весь день, вынужденно ходила на цыпочках, только разносился по углам едва слышный шепот: “Папа спит, тише, тише, папа спит”. Псу надевали намордник с проложенной ватой, что бы приглушить возможный лай, телефонная трубка снималась, в дверной звонок тоже напихивалась вата. Все ходили с серьезными значительными лицами, будто совершали жреческое таинство, в надежде задобрить алчущего крови идола.

Шли годы, Владька подрос и стал давать отцу сдачи. Счастливые соседи каждый день могли слышать музыку хрусталя, дребезжавшего в серванте, звон бьющихся тарелок, грохот летящих стульев и тумбочек под аккомпанемент крика Таньки:  “А-а-а-а, Отец с сыном дерутся-а-а”.

Впрочем, дрались они недолго. Владька вырос, уехал учиться в другой город. Олег слегка постарел, остепенился, и его уже нельзя было увидеть бегущим с тесаком по двору, да и грушу он лупил уже с меньшим остервенением.
Отучившись, Владька женился, завел детей. Сына назвал в честь отца, Олегом.
— Спасибо моему папе – говорил Владька – строго меня держал, человека из меня сделал.

И глядя на маленького Олега, чувствовалось, что и ему предстоит еще долгий и тернистый путь превращения в человека.