Long Hard Way Part Two

LONG HARD WAY Part Two                Samuel Krig
Part Two (working version)



Сизифов труд?! Вот так меня скрутило.
А всё их «Tsar», who lives behind the wall.
Это не иглы наркоманки Милы,*
It’s real crazy Russian Rock-n-Roll…

Теперь курить в подъездах запрещают.
Стоит и мерзнет возле урны чувачок.
Всегда «запрета» знаки я срываю,
Чиновничества муть, один ей путь - в толчок.

На сигаретных пачках – чья-то тупость
В картинках жутких, тот же скрытый смех.
Хотят народ разглядывать под лупой,
А это, как известно – страшный грех.

Мороз – ****ец! Все спрятались в квартирах.
В тепле, уюте – это ведь Москва.
Её летят смотреть со всего мира,
Красивый город - кладезь волшебства.

А вот и street, армянский Бонопартик
Гуляет до метро, как Винни-Пух.
Вдруг вспомнился мне авангардный Patrick,*
Что на басу у нас играл, оттачивая слух.

Да, минус девять с ветром – вот прокачка.
В трёх свитерах Ольга в окне табачном ждет.
Ей говорю: Мне, как всегда, две пачки.
В Ростовской области она уж не живёт.

Машин немного, здесь зимой проблемно ездить.
Авто не в кайф на холодрыге заправлять.
Хотя, кому и как, всё дело в верном «въезде»
Что и когда в свой список добавлять.

Через «Strawberry Fields», как Old School называю,
Обратно не пойду, темно там во дворах.
Пальто британское меня от русских зим спасает,
В нём – деньги, телефон, всё на своих местах.

Black Norwegian warm knitted hat как дополнение,
Носки, ботинки «Roobins», gloves, кашне.
Кальсоны шведские…, крутое утепление.
Остался позади салон «Моне».

Этаж «еврейский» у меня – четвёртый.
Анна Лурье когда-то здесь жила.
Теперь те времена частично стёрты,
А над рекой уперлись в небо «башни зла».*

Тепло в квартире, тихо и уютно.
Мой стол писательский вновь ватманом накрыт.
Здесь я не принимаю жизни мутной,
И называю жизнь ту – fucking shit.

У Мэри тело как станок для секса.
Мне с это кисой очень повезло.
На кухне ждут две трети абрикосового кекса,
И ни к чему tracks группы «Волосатое Стекло».

Теперь повсюду много извращенцев,
К ним извращенок тоже – пруд пруди.
Зажимы на сосках, fuck machine, клеток дверцы…
Рабы и госпожи, от них добра не жди.

Всё это – деньги грёбаных уродов.
В соседнем доме есть «массажный» клуб
Для избранных, то – новая порода.
И в ней у каждого есть на кого-то – «зуб».

Я сам, чуть не поддался искушению,
Но вовремя сказал себе: Хорош!
Ведь там недалеко до преступления,
Когда за шлюху в тело сунут нож.

Капитализм есть вседозволенность за деньги.
Закон купить, как пальцы облизать.
А фраерки из дальних деревенек
Вообще без «башни» часто, так сказать.

Я «злачные» места не посещаю,
И Маше запрещаю говорить
Где я и с кем, она всё понимает,
Те тайны нужно до конца хранить.

Минет она умеет делать классно.
В анальный секс въезжает и в страпон.
Tattoo её в интимном месте так прекрасно,
Что хочется быть выше злых времён.

Я каблуки, конечно, не лижу ей.
Владею в этой области собой.
Она мне показала свою «сбрую»,
Когда пришел я к ней в отель «Savoy».

Так и живём, шалим другим на зависть.
Беснуемся с шампанским иногда.
Я после секса лучше засыпаю,
Бессонница забыта навсегда.

Её сегодня в гости пригласили,
Я ей не муж, она – свободный человек.
0:10, ужинать пойду, все, вроде, позвонили.
А после ужина – вновь свежих мыслей бег.

Не фээсбэшница Мари, хотя, кто её знает.
Осведомительниц всегда лелеял Комитет.
А я не гангстер, не бунтарь, так, наблюдатель с краю,
Не сею смуту, не скрываю пистолет.

И мой ход мыслей для обычного чудилы,
Что пишет повести типа «Матросский якорёк»,
Как шейк осатаневших гамадрилов…
Продвинутый во всем я, это – мой конёк.

С Ларисой жаль не переспал, она худая,
С балетной шеей, няшное каре…
Но я о многих быстро забываю,
К тому же, если нужно взять баре.

Крутой «стояк» с Ларисы был вначале.
Я чуть не повалил её в постель.
Жила под Брянском та ухоженная краля.
Теперь в Москве малярит, ищет цель.

Побриться бы конечно не мешало.
Станок и пена «Gibbs» забыть помогут мне
Былые стычки и квартирные скандалы,
И, гладко выбритым, спеть о морской луне.

Мужей рогатых я отлично понимаю,
Хоть сам рогатым не был никогда.
У женщин логика как паранойя вертухаев,
Когда палят по зекам, вот – беда.

Я не отягощаюсь этой шнягой.
Рога ж наставить – каверзный вопрос.
Уж лучше гимн петь под российским флагом,
Чем спать со стервой, муж которой – boss.

Саранска тема для меня закрыта.
Пожалуй, завтра мы запишем новый track.
Пусть планы суетой слегка размыты,
Мне смотрит в окна XXI век.

Теперь вернёмся снова к кабинету,
Тремя торшерами он часто освещен.
На разных уровнях стоят они, это рука эстета,
Что ведает путь сквозь Армагеддон.



Пусть Andrew Pyatashov джинсовку «Wrangler» носит.
Зачем мне этот коллекционер.
В достатке я живу, меня нужда не косит.
Я не смакую жизнь в СССР.

Живот свой буржуазный потираю,
Всех выгнал вон, завтра Наташу жду.
Её сестрою леопарда называю.
Когда войдёт, спрошу: How do you do?

Она финансовый директор, мой соратник.
Любые тайны доверяю ей.
От трат немного похудел «лопатник»,
Доильная машина город тех огней.

Путин Собянина готовит в президенты, -
Смеясь, сказала мне одна мадам.
А я сидел, и думал о процентах,
Свалить скорей мечтая в Амстердам.

Вот, портастудия, а рядом - «Telefunken».
Три микрофона, микшер, Sample Box…
Зачем теперь нам «хиппотня» певицы Умки?
Я это знал уже, когда шла запись «Springfield Fox».*

Плакат я видел «Модно Моло Дежно»…
В ответ скажу: La Garde meurt mais ne se rend par!
У нас всё просто, а у них – всё очень сложно.
Кто может знать, к чему ведёт их «le papa».

И, по-любому, мы их будем круче.
Тот переход на Abbey Road в нас живёт.
И нам плевать на то, кто сзади нас «мяучит»,
В той жизни всё сейчас наоборот.

Я знаю слово «Вечность», ночью в небе
Я вижу звёзды, их не сосчитать.
Поэтому, везде, где бы я не был,
В душе навеки божья благодать.










Note:  * Черновик произведения.