Часть пятнадцатая. Ромашкина любовь - 2

"В НОЧНОМ, НА ОСЕРЁДКЕ РЕЧНОМ".

… И стар и млад очнулись от окрика со стороны костра:
- Эй, мечтатели! Вам особое приглашение к ухе надобно? – басовитым голосом нарушил тишину наступающей июльской ночи пасечник Петрович.
И впрямь от костра уже веяло не только дымком, но и духом тройной ухи.
- Ну, Петрович, ты волшебник! – произнёс Григорьич и прищурив от дыма глаз, заглянул в котелок, - и окунь, и плотва, и щурёнок, и ерши! Когда ж ты их надёргать-то успел! У тебя времени-то было разве что юшку сварганить.
- А чё их дёргать – они из реки сами в котелок запрыгивают, - улыбаясь, ответил пасечник и, важнецки поглаживая усы с бородой, продолжил басовито – ты ж сам Сеньке песни пел, что места у Петровича волшебные.
- Свистулька у тебя тоже волшебная! Как послухать – так сказку за сказкой загибать начнёшь.
- Да ладно, Григорьич! – обжал плечи конюха своими ручищами Петрович, секрет простой, без всякого свисту. Рыба утрешнего улову, в котелок из холодильника попала. Я ж как в воду глядел, чуя что в вечернюю зорьку вы рыбалку-то прошляпите…
- Эт точно… прошляпили… - проворчал Сенька.
Тучка, что прикрывала собой Луну, отправилась дальше путешествовать по ночному небу и свет, исходящий от вечной и верной спутницы Земли, брызнул в котелок, освещая для Сенькиных глаз его содержимое. И вскоре, закатывая глаза, издавая удовольственный звук «М-мммм», Сенька отложил в сторону деревянную ложку и принялся выцеживать юшку из такой же деревянной миски. Еще в детстве он был обучен дедом, что лучшая посуда для вкушения еды – деревянная. Что для горячей (или как говорил дед «огняной») ухи, что для ледяной окрошки. Особливо хороша деревяшка для трапезы на природе, для пищи на костре состряпанной – и в руках можно держать смело и губы об края не обожжёшь. Да и в реке никогда не потонет.
- Эх, маловато в пузе места – котелок бы весь я стрескал! – заявил довольный трапезой Григорьич.
- Так черпай добавки!
- Не, Петрович, хватя. А то буду, ёлкина с палкою, как водяной ходить, пузом булькать. Да и местечко для печёной картошки оставить надоть.
- Ну, до печёной картошки ещё семь раз проссышься – освободишь «местечко»!
- Разговорчики! – прикрикнул Григорьич на Петровича, - я ещё щучью голову помусолю. Вон уж уголья созрели, пора в них картоху закапывать. Твоя уха, моя картошка. А ну, подай мне кочерёжку!
Конюх начал ворошить угли, подготавливая «гнездо» для картошки, а Сенька, заложив за голову руки, отвалился на спину и принялся созерцать танцы порхающих искр.
Темнота пришедшей ночи становилась всё глубже, а звёзды всё ярче. Искры от разваленных углей смешались перед Сенькиным взором с мерцаньем звёзд и устроили какую-то сказочную кутерьму в глазах. Вскоре веки прикрылись лёгкой дремотой. Сенька легонько засопел и в закрытых глазах его мультиками поплыли картинки-воспоминания об ушедшем дне.
Вскоре колдовством блаженной дрёмы Сенька увидел образы давно минувших дней и лет…
Отключившись от одной реальности, он будто шагнул в другую. В ту, что рисовала в его мозгу память. И не поймёшь – то ли спит человек, то ли, прикемаривши, вспоминает…

… - Наташ… а … можно… я…тебя… домой провожу? – с робостью в голосе спросил самую красивую в своём классе девочку первоклашка Сеня.
И, не дожидаясь ответа, но с той же робостью, забрал у неё портфель.
Это случилось в один из последних майских дней, когда её Величество любовь «кружила голову» всему земному бытию. Казалось, феромоны любви наполняли весь эфир планеты – от ниц земли и до макушки неба.
С двумя портфелями в руках Сенька будто порхал от счастья. Но шли они медленно и молча, словно стыдясь чего-то. Это завтра, по дороге к Наташкиному дому они будут улыбаться, застенчиво заглядывать друг другу в глаза, а в следующие дни смеяться, хохотать, играться, рассказывать друг другу что-то интересное – они ж были в том возрасте, когда маленькие человечки познают этот большой мир и каждому хочется делиться каким-то своим открытием.
Но этим первоклашкам и невдомёк было, что этот Мир открыл им самое прекрасное на Свете чувство – чувство первой, чистой, самой сильной и безгрешной Любви.
«Тили-тили-тесто, жених и невеста!» - каждый день кричали им вслед девчонки-завистницы. А один из пацанов, что был главной задирой в классе, постоянно показывал Сеньке кулак. Однажды конопатый драчун встал на пути с желанием поволтузиться за самую красивую девчонку класса. Сенька же, не желая выяснять отношения, просто сходу огрел конопатого портфелем по башке и, перепрыгнув через упавшего забияку, побежал догонять свою Наташку.
Наступившие каникулы стали испытанием долгой разлуки, ибо увезли родители Наташку к бабке на юга до самого первого сентября. И как-то в бесконечности дней одиночества страдальца Сеньку обуяла мысль окаянная, первая в его жизни ревность – и как она там без него на этих югах? А вдруг пацан какой её обидит… или… или влюбиться в неё. При подобных мыслях Сенька начинал сильно злиться.
И вот первое сентября…
Как и положено, с букетом цветов Сенька топал на торжественную линейку. И все мысли его были не о школе, не об учебе, а о ней.
Зайдя на школьный двор и завидев Наташку среди подружек, он тут же потеряв всякое ощущение реальности подбежал и протягивая цветы выпалил:
- Наташ, я это… как её… это… ну… я люблю тебя, Наташ! Ты… эта… в общем выходи за меня… ну когда мы вырастем…
Но Наташка одним жестом руки отвергнув цветы резко заявила:
- Дурак!
Ошарашенный Сенька потупил взгляд. Букет выпал из его рук и он, уткнувшись в землю глазами, с мыслью «точно, другой пацан у неё на югах появился» поплёлся в сторону стайки одноклассников.
Наташкины подружки только и ахнули, прикрыв ладонями кто рот, кто глаза.
- Ты ж эти цветы для Марьсанны нёс!
Сенька обернулся и увидел добрую Наташкину улыбку.
- А на счёт предложения… - Натаха по актёрски закатила глаза, - я подумаю, подрастём – увидим.
Сенька в два прыжка оказался рядом, подхватил с земли букет и… поцеловал Наташку.
- Любоффь… - процедил стоявший в стайке пацанов конопатый забияка.

… - Любовь! – заслышал Сеня сквозь дрёму бас пасечника, - по всему видать, всё у них сладится.
- Не сладится… - не открывая глаз пробурчал Сеня.
- А это почему же? – вопросил Григорьич.
- Наташка в другой город жить уедет. Далеко уедет. Всё на этом и кончится.
Конюх и пасечник переглянулись, пожали плечами и закатились смехом.
- Мы про Ромашку, а он про Наташку! Приснилось что ль чего?
- Приснилось… - поднимаясь и почёсывая затылок, пробубнил Сеня.
- Вон она, любовь-то! – произнёс Петрович, - меж двух берегов мечется.
Сенька глянул на один берег – там по-прежнему стояла Ромашка. Глянул на другой – а там взад-вперёд, не находя себе места и покоя метался Василёк.

- Ой, ё! Петрович, похоже за разговорами картошку сожгли! – подскочил с кочерёжкой Григорьич и принялся раскапывать, искать упрятанную в углях картошку.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…