Как я была фабричной девчонкой

После работы в Президиуме АН СССР, занесло меня на фабрику. Фабрика конечно была не простая и устроил меня туда работать по блату мой тогдашний сердечный друг. Что было такого необыкновенного в фабрике, на которой поточным образом вручную расписывали шелковые платки, что на работу туда брали только по блату?

Это была старая артель, превратившаяся в фабрику со всеми советскими прибамбасами в виде планов, пятилеток, взяток мастеру за выгодный заказ, воровством рабочих средств, сплетнями, дружбой, взаимопомощью, черной кассой и бесконечным обсуждением мужей Аллы Пугачевой. Да, да и тогда это занимало простого советского рабочего, как впрочим и сейчас, по истечении 40 лет, хотя тогда не было ни инстаграм, ни тик-тока, а информация передавалась из уст в уста, из подъезда в подъезд, из цеха в цех. 

Надо понимать, что это  самое начало 80-х годов. Олимпиада уже прошла, перестройка даже не намечалась, а в телевизоре всего три программы.

Воровать с работы там было что. Самое главное - краски были на спирту и пьянящий запах перегара висел в цеху. Это был по современному сказать - опен спейс, огромное открытое пространство в бывшей дореволюционной конюшне недалеко от ипподрома.
Краски пахли нещадно, хоть и были разведены втрое от положенного по технологии. Удивительно, спирт пили не только рисовальщики, но и обитающие здесь в большом количестве тараканы. Они буквально купались  в баночках с красками, напивались до одури и засыпали навсегда в спиртовых красочных разводах.

При приеме на работу обещали двухмесячное обучение технике росписи на шелке, отличную творческую работу, хорошую сдельную  зарплату.
К тому времени я уже много где поработала, кое что о жизни знала. Но наивности не лишилась, увы.

Честно признаюсь, учится я не люблю. Вернее я не люблю и не понимаю теорию. А здесь учёба началась сразу с практики. Вот рама, вот ткань, вот квачики, клизмы, краски, трубочки. Вот так держать, так макать - давай, вперед! Мастер у меня была чудесная - милая, простая, матом не ругалась, любила свою работу и гордилась ею. И как-то сразу у меня пошло - малевать цветочки, заливать из клизмы фон и кайму. Краски я  всегда любила. Краски, цвета, тона-полутона, разные закорючки, цветочки, листочки, бутончики и финтифлюшки.

Учиться мне нравилось. Не нравилось, что все эти люди постоянно разговаривали. Надо сказать, что публика там была очень разнообразная. Не скажу интересная - скажу любопытная.

Население цеха четко делилось на два класса - спившиеся или не ставшие настоящими, московские художники и приезжие люди, выросшие до работы на фабрике Художественной росписи в самой Москве! Они друг друга понимали мало, но общий интерес к спирту и Алле Пугачевой способствовал рабочему процессу.

 Они бесконечно обсуждали вчерашние передачи по телевизору, кто чей муж неизвестных мне артистов, кто где что достал, и удивительное дело, подробности своей семейной, скажем культурно, жизни.

Два месяца учебы пролетели быстро, я наловчилась натягивать шелк на раму, лихо     орудовала квачиком (это такая стеклянная палочка, на которую накручивается ватный тампон), научилась продувать трубочки с резервом, набирать краску в клизму и ровненько заливать фон. Рисунки  на платках были красивые. Работнику давали образец и надо было самостоятельно подобрать правильно краски, смешивая их и разбавляя спиртом. Платили сдельно - от 36-ти копеек  до рубля за расписанный платок.

Как только закончилось мое обучение, я по настоящему влилась в ряды  рабочего класса. Работа сменная - первая с 6 утра, вторая с 15-ти. И здесь уж вам никаких поблажек - подъем по будильнику, досып стоя в переполненной электричке Кунцево-Белорусская. Хорошо, если человек, в спину которого утыкаешься засыпая, приличный, но бывало всякое.

В цеху существовала своя маленькая коррупционная система. Новые рисунки раздавались матерым главным расписчицам, которые довольно быстро «загоняли» рисунок, расценки на него снижали и тогда его отдавали нам - новеньким, слабеньким или вообще не очень умненьким. Похоже главные мастерицы делились и подкупали мастера. Все это знали, шептались, но принимали как данность и революций не устраивали.

Через какое-то время я поняла, что фабрика, это вам не Президиум  АН - с работы не убежишь, по три часа чай с книжками никто не пьет. Тут хоть социалистический - но капитализм. Время - деньги. Сколько распишешь - столько получишь, как мастеру в  глаза глянешь, то и поимеешь. Тут мне, вечной прогульщице и  отлынщице от работы, выражаясь по старинке, наступил трындец.

Ходить на работу ежедневно сначала было интересно, потом сложно, а затем уже просто невозможно. Сомнения о правильно выбранном трудовом пути  закрадывались в мое сознание, но анализу не поддавались. Постепенно я стала опаздывать, сначала немного, потом на час, а там гляди и прогулять была не прочь.

Надо сказать, что мой тогдашний сердечный друг не был вовсе нормальным советским работником. Дома у него была небольшая подпольная ювелирная мастерская, где он клепал на коленке серьги-колечки для искуствоведок и музыканшь. В те времена в магазинах ювелирное искусство для народа было представленно исключительно золотом с красными камнями, которое носил в основном торговый класс. Авторские сережки-брошки из Художественных салонов были мало кому по карману. И вот широкий слой бедной музыкально-художественной интеллигенции  приносил ложки своих бабушек и довоенные советские рубли на переплавку, так что работы хватало. Это был первый в моей жизни человек, у которого всегда были деньги, и не смотря на то, что официально он был тунеядец и периодически его навещал милиционер с которым он любил крепко выпить, в кутузку его не посадили. Насколько я знаю, жена милиционера тоже любила колечки из серебра. Так что жили мы весело и припеваючи, а ежедневные мои попытки ходить на работу только мешали нашей любви. 

Администрация фабрики  в конце-концов заинтересовалась моим поведением. Пришлось придумать  сложную историю о том, что я занимаюсь с художником, готовлюсь в институт, сильно устаю и прчие сказки. После пары выговоров мне предложили уйти в надомницы и это нам показалось отличной идеей. Что может быть проще  работы дома!   Поспал, поработал, пошел гулять.
 
Кухня была перепрофиллирована в мастерскую. Мне привезли домой рамы, вертушку, баночки с вонючими красками и все остальные прибамбасы для плодотворного творческого труда.  И неожиданно оказалось, что работать дома еще сложней, особенно когда твой дружок такой же бездельник и норовит постоянно  свернуть тебя с праведного пути.

Но не смотря на то, что работа сдельная и дома, от плана  никуда не уйдешь. К концу недели задолженность по необходимому количеству разрисованных платков росла, свобода превращалась в рабство, ударный труд переносился на воскресенье и в понедельник, с замиранием сердца, я ехала сдавать  не просохшие толком, нарисованные в ночном бреду, платочки. Однако качество всегда было хорошим, количество подводило. Точно норму и ничего сверх. Ну и зарплата, сами понимаете, точно минимум, и ничнго сверх...  Возможно, если бы меня не отвлекали всякие более интересные чем работа дела, я бы разбогатела.

Совершенно не помню как долго это продолжалось. Но однажды я вдруг осознала, что план не выполнен, заготовки лежат как и лежали девственно белые без единого красочного пятнышка, без цветочков, листочков и прочих художественных штук. И такая меня взяла тоска, что я их собрала  в кучку, отвезла на фабрику и сказала - баста, забирай свои игрушки, я с тобою не вожусь.

Однако, это же серьезная организация, там был директор, партком, профсоюз, отдел кадров и прочая важность. К счастью, все они находились на другом конце Москвы, куда я  поехала писать заявление.

Конечно, никуда я не поехала, никакое заявление не написала, а просто забила на эту работу, на документы, трудовую книжку, профсоюз и расчёт. Что было у меня в голове?  О чем я думала? Куда смотрел мой дружок?  На радостях мы слиняли в деревню и это была свобода!

И как всегда в самых патовых ситуациях мне на помощь пришел отец.  Через некоторое время  он съездил в дирекцию, всех обольстил, меня уволил, забрал документы, наговорил с три короба бог знает что о моем психическом здоровье и под жалостливые взгляды тётенек из отдела кадров, вышел победителем со всеми моими документами. И даже привез остатки моей зарплаты!

Удивительно, через некотрое время я опять развела краски, натянула шелк на рамы и еще года два, три рисовала цветочки-листочки и шила из них юбки/кофточки на продажу....

Я думаю, на фабрику меня привели страдания и несбывшиеся  мечты  о  карьере художника. Но поскольку художником стать я мечтала так же абстрактно, как и писателем, то вот судьба со мной абстрактно так и поступила.