Бакенщик

        Осень пришла тихо, по кошачьи, без ненастья и слякоти. Она вспыхнула желто -  рыжими свечками осин, замерла в кронах оцепеневших деревьев, запуталась лёгкой паутиной в кустах и траве.  Обомлев от тишины и покоя, река замерла и опрокинулась в звёздное небо.Печаль кругом и растерянность.
   Старенький баркас с шелестом уткнулся в песчаный берег. Подтащив нос лодки, бакенщик бросил ржавый якорь на песок и прислушался. За поворотом реки еле различимо рокотал буксир, шёл ровно без напряга.
  -Порожняк тянет, - решил дед.-Придётся переждать. Вытряхнув из мятой пачки приму, заправил её в короткий мундштук, прикурил. Крепкий дым скребанул по горлу, вызвал кашель. Вторая затяжка пошла лучше, смягчила  гортань, расширила сосуды,  дым бархатным ручейком разлился по нутру. После отъезда гостей у Макара дрожали руки, и раскалывалась черепная коробка. - Давно так не гулял. Гостей понаехало. То неделями, один как  сыч, а тут сын из города с невесткой, племянник с армии вернулся, все до кучи, гуляй, не хочу. Два раза пришлось в село за водкой гонять. -Дед усмехнулся. - Кота и того напоили! Когда отходил от берега, рыжий котяра  сидел на сухом бревне и усердно чесал лапой глаз. Вид у кота был взлохмаченный, будто после недельного запоя.
   Макару Кольцову было далеко за шестьдесят, но годы не тяготили его.  Худощавый, жилистый с  длинными  мосластыми  руками и  обветренным лицом,  почти седая окладистая борода, делала его похожим на пирата, но умные серые глаза выдавали человека не злобного и не жадного. С людьми был добродушен и прост. К нему  могли заехать совершенно незнакомые люди и попросить рыбы на уху, он всегда выручит и денег не попросит. Макар был в меру пьющим, привыкшим к бессонным ночам и нелёгкой браконьерской судьбе. Он относился к той категории людей, которые знают, как и где взять рыбу и зверя, грибы и ягоды, какую полянку можно выкосить, какое дерево можно свалить на дрова.  Много лет, в любую погоду, утром и вечером, махал он вёслами, объезжая свой участок, то зажигая, то гася фонари на бакенах.
                ***
   В старые времена, до развития автотранспорта, водный путь был чуть ли не главным. Из множества сёл и деревень необъятной степи, можно было проехать на лошадях, но увезти можно не так уж много.
   Пароход – совсем другое дело. Несколько веков подряд основные грузы перевозились по воде.Речной флот во многих сёлах имел свои ремонтные пункты и везде были свои бакенщики. Ремонтники и бакенщики – это особая категория речников. Живут они на берегу, никуда не плавают, а только обеспечивают, обслуживают тех,  кто «ходит» на речных судах. Работа бакенщика  статья особая и  заключалась в том, что  он вечером  выходил на лодке и зажигал на бакенах керосиновые фонари. А ранним утром гасил.Со стороны кажется, что работа нетрудная и даже приятная выходить на лодке на реку, обеспечивать речное движение.Погасил фонари и сиди на берегу, лови рыбу или слушай пыхтенье и гул идущих по реке судов. Но, чтобы обжечь или погасить бакена, надо было затянуть лодку  выше по  течению на два, а то и три километра, моторов тогда не было. Где на вёслах, где шестом, а где на верёвке  «по-бурлацки» до кровавых мозолей на руках. К этой идиллии надо добавить, что плыть надо и в непогоду, и в бурю, и даже в грозу, когда чёрные,  метровые волны пересекались остриями ослепительных  молний, превращаясь в разноцветное рваньё, уходили под лодку. Ночью часто приходилось  вставать по нескольку раз, потому что погас то один, то второй фонарь, а с рассветом надо снова гасить и заправлять. И не дай бог, проспать, бригадир увидит, не поздоровится.
  Бакена, в ту пору, были ещё деревянные и держались на деревянном треугольнике. Вершины пирамидок были красными или белыми, с закреплёнными керосиновыми фонарями, в фонари эти вставлялись керосиновые лампы. Днём надо было подготовить инвентарь, залить в лампы керосин, проверить фитили. Керосин -  сырьё стратегическое и отношение к нему было уважительное, поэтому хранился в большом металлическом ящике под амбарным замком. Бакенщик наливал из бочки большой  ржавый бидон, а из него, с помощью лейки, заправлял лампы. Проверял фитили и вкручивал горелки в заправленные лампы. Запах керосина был повсюду, на одежде, в лодке.  Поэтому запаху бакенщика всегда можно отличить из тысячи других людей.
  Когда солнце клонилось к вечеру, бакенщик начинал хлопотать – ходить туда–сюда от берега к лодке. Носил фонари, верёвки, вёсла, вычерпывал воду из ржавого баркаса. Несколько раз пересчитывал снаряженные фонари и прикурив, садился в лодку. Навалившись на вёсла, сначала гнал её вдоль берега пока позволяло течение, затем вставал, шёл к корме, брал в руки шести отталкиваясь от дна поднимал лодку вверх по течению до крайнего бакена. Поравнявшись с ним, брался за бакен одной рукой, а другой вставлял в фонарь зажженную лампу и отпускал лодку. Лодку несло по течению,огонёк бакена удалялся в темноту реки, покачиваясь на волнах. Так, выравнивая лодку вёслами, плыл от бакена к бакену, засветляя их и сплавляясь по течению к  своей избушке.
        Много годков прошло, спешит неумолимое время, спешит и река, у которой  нет пути назад,  течёт-торопится. Только  пароходу торопиться нельзя,  обмелела,  опасная стала река, как плешинами покрылась мелями да плёсами, берега в желтых  песках с паутинами мелких проток и островов.  И опять бакенщик на реке первый человек. Кто промеры глубин сделает?Кто створ обозначит?Кто  обстановку выставит?  На реке должен быть порядок! А когда порядок, пройдёт белый теплоход, даст гудок,поприветствует бакенщика и пойдёт дальше ворошить речную воду. Река велика, а  человек мал. Река безучастна, ей всё равно, хорошо тебе или худо, нет ей дела до чувств человеческих  и страданий. Кому интересно, что оклад у бакенщика шестьдесят два рубля и как прожить на эти мизерные средства?Трудное было время, тащил бакенщик лодку по пескам и гравию. Бросил бы давно, да деться было некуда.Был и другой речной промысел – тёмный. Тяжела, ненадежна браконьерская доля – только успевай оглядываться.
                ***   
Осенние сумерки легли на ещё тёплую воду, в сентябре темнеет быстро, притихшая река распласталась между берегами. К ночи похолодало.На небе появились первые звёзды, прибрежный тальник покрылся сыростью.   Макар успел немного вздремнуть и выкурить пару сигарет, пока буксир с двумя пустыми баржами прошёл мимо и скрылся за островом.Теперь пора!Распутав верёвку на металлической кошке и приготовив шахтёрский фонарь, оттолкнул лодку от берега.
Несколько мощных гребков и лодку подхватило быстрым  течением.  Поравнявшись с белым бакеном, дед начал считать, шевеля про себя губами, досчитав до сорока, сильно выбросил кошку в сторону  фарватера. Тяжелая, сваренная из арматуры кошка, скребла по дну, верёвка в руке деда играла,  как живая. Наконец кошка упруго встала, зацепившись за  что -  то на дне. Верёвка вытянулась струной, вздыбив  лодку на сильном  течении. Забурлила, запенилась  по бортам чёрная вода, лодка осела, как перед прыжком.Подтянув кошкой снасть, дед лёг животом на нос лодки и взяв в руки туго натянутый шнур, начал перебирать самолов. На этом конце было крючков двести. А мусору, мусору, почти на каждом крючке: трава, сухие листья, ветки, обрывки тряпок. На глубине пошла стерлядь, в основном не крупная, давно уснувшая, испоротая крючками. Макар снимал, не глядя,  выбрасывал за борт, при этом  материл себя,  на чём  свет стоит:- Загулял старый, два дня самоловы не чищены, кому скажи, не поверят, других учишь уму разуму. Поставил крючки - рыбачь, не рыбачишь – сними,  не переводи напрасно рыбу.
Живой стерляди, со всего самолова, набралось полтора десятка. Выкинуть пришлось в два раза больше.  Раньше, Макар собирал порченую рыбу в  мешок и  закапывал   на берегу, от греха подальше, но сегодня ему было не до этого, хотелось побыстрей закончить рисковое дело.На втором  самолове та же картина, много уснувшей рыбы,  со счёту сбился,одну в лодку три за борт. Плыла по ночной реке никому не нужная, уснувшая красавица стерлядь, белым брюхом, растопырив плавники, матово поблёскивая костяными пуговками плаща. Звёздное осеннее небо равнодушно и привычно смотрело на деяние рук человеческих. На душе муторно и погано: - 
 -Прокутил!  Вчера  бы проверил, был бы с  рыбой, а теперь одна дохлятина. Жалко было  дней осенних, красная рыба на  «свал» идёт, в такую пору нужно рыбачить от зари до зари, каждый день на вес золота. Рыба -  это всё: уголь на зиму, сено и комбикорм скотине, одежонка и пропитание.  Таких дней  три – четыре, от силы пять за всю осень и всё  -  снимай снасти, прошла стерлядочка.
       Проверив второй самолов, дед вытер руки об телогрейку и закурил. Посветил фонариком на дно лодки,где тёрлась колючими хребтами, выпячивала круглые рты стерлядь.Прикинул, десятка три не больше.- Ладно, и то хлеб,-вздохнул дед.
Лодка плавилась по притихшей ночной реке. Макар затянулся несколько раз подряд.Его лицо, освещаемое огнём сигареты, с длинными тенями от носа и бровей, казалось бледным и зловещим. Он прислушивался к ночной тишине и  всматривался в очертания берега.
       Третий самолов стоял у двух тополей, ниже по реке метров шестьсот. Два  тополя, как два великана, росли из одного материнского  корня, в окружении кустов шиповника, и днём и ночью служили хорошим ориентиром для рыбаков и капитанов проходящих судов. Их стволы тянулись вверх, к свету,стараясь обогнать друг друга. Деревья боролись между собой за питание, за свет и воздух. Поднимались всё выше и выше, толстея стволами и разрастаясь кронами. Теперь подмытые быстрой водой тополя лежали на боку, свесив в воду мощную  корневую систему. За лето, отмытые  корневища стали белыми и похожими на кости скелета. Бакенщик, сколько себя помнил, вековые красавцы тополя стояли на берегу, далеко от воды, высокомерно наблюдая, как каждую весну вскипала, бурлила река, как несла мимо вырванные с корнем кусты и деревья. Стояли, казалось, нерушимо и крепко, как заговорённые,  их  щадили степные пожары и удары молний, но вода имела  своё мнение на этот счёт. Вырвавшись с теснины крутого поворота, река терпеливо по крохам откусывала, отгрызала,  глинистый берег, всё ближе и ближе подкрадываясь к тополям.  Совсем подмытый берег с шумом  оседал и падал большими валунами в пенистые волны, делая её мутной и грязной. Этой весной тополя успели озелениться  и дать побеги,но это была последняя тополиная песня. Злой, майский  ветерок поиграл с молодой, пахучей листвой и завалились, сползи тополя с подмытого  берега вниз к самой воде, где и  лежали,  терпеливо ожидая следующего половодья. Место это имело дурную славу и называлось «чёртовой ямой».
Напротив поваленных деревьев река закручивалась подводным течением, которое промыло галечник до самых материковых пород. Намаявшись на перекатах, река успокаивалась глубиной и чистым берегом, только над глубокой ямой образовывался сильный водоворот, крутило воронками почти до следующей перевалки.«Чёртова яма» – самое проклятое место на всей реке. Народу здесь перетонуло, видимо – невидимо. Легенд и небылиц, перемешанных с былями, ходило среди местного населения множество. Может,  зря болтают, но  только за последние  года полтора в этом коварном месте бесследно канули три человека: тракторист из соседней деревни, почтальон, и рыбак из города. Ладно, тракторист,  пил не в меру, трактор утопил и самого водолазы под топляком нашли. Почтальон вообще не пьющий, переплывал на лодке в тихую погоду, нашли только лодку. А рыбак из города приехал  на мотоцикле порыбачить на закидушки, жена с ним была. Кидал, забрасывал, норовил подальше, ну и видно, поймал самолов. Другой бы оборвал леску, да дальше рыбачил, но он парень настырный  -   полез отцеплять, нырнул раз, другой и поминай, как звали. Макар сплюнул: --- Да, помотали тогда нервов.Раза три  на допросы вызывали. Чей самолов? Кто поставил? Поди, определи,чей? На нём бирка не висит. Весь Иртыш  от крючков  светится.Ищи ветра в поле.А тут ещё история с паромом, который перевернулся вовремя сенокоса, полвека назад, на той же «Чёртовой яме».
      Дед не сильно верил в нечистую силу, но история с пропавшим паромом, имела своё продолжение. В разгар июльского зноя, года три тому назад, он решил переставить самолов чуть дальше створа. Макар рыбачил всегда сам, без помощников. Он мог один проверить или снять самолов, но поставить его ночью   на «Чёртовой яме», дело не выполнимое, здесь нужно не только видеть ориентиры на берегу, важно видеть реку, почувствовать подводную струю, которая будет давить, подталкивать рыбу на крючки. Многие пытались ловить на «Чёртовой яме», но со временем бросили эту затею, рыба не шла, не на крючки, не в сети.  Дед, как сейчас, помнил тот июльский день. Он почти выметал весь самолов, крючков четыреста, осталось закрепить якорь  и вдруг, услышал шум на берегу, поднял голову и остолбенел.Он увидел старый паром,который шел, цепляя волны. Одного не мог понять Макар, паром  идёт через реку, а сквозь него видна река и острова на ней, а его бакенов нет совсем. На середине реки паром ещё ниже садиться начал. Люди бросились к тросу, помогать двигать паром, но он накренился, покатились телеги, падали люди. Шум, гам, паром качнулся и начал крениться -  трос лопнул,  и встав на ребро, паром перевернулся, накрыв людей и подводы.
 Дальше всё как во сне, дед  очнулся и   увидел, как вздыбив  перед собой воду, над ним завис корпус парохода. Успел подумать:-Всё!-Конец!  Раздавит  махина лодку и удара не почувствует.Хотел крикнуть, но горло осипло,  вместо крика, выдавил  хриплый звук.               
        Рвануло так,  что захрустели кости и, сбило дыхание, закипела вода  перед глазами,затягивая его глубже и глубже. Деда заметили и успели остановить двигатель, обошлось раздавленной лодкой и сломанными рёбрами. Капитан судна оказался знакомым, долго пытать его не стал, удивился только, что дед трезвый  оказался на фарватере.  Историю замяли, но после этого дед долго не рыбачил, а про «Чёртову яму» и думать не смел.
С той поры много воды утекло. В течении реки уже не было прежнего удальства и разгула. Пришла на реку беда, под названием «цивилизация». Перекрытая платинами и гидростанциями река чувствовала себя униженно, зарастала травой и тальником, год от года скоротечней  стали паводки. Уставшая и измученная,отошла  от берегов, всё больше мелела, покрывалась перекатами  и плёсами, зарастал камышом и плешинами остров.
«Чёртова яма» пустовала недолго. Запал на неё сосед – бакенщик Лебедев, характером и повадками тяжелый мужик, внешним видом похожий на разбойника, считавший себя безраздельным хозяином реки и всей округи. Уж больно жадный до рыбы и денег! Детей поднял, квартиры, дачи у всех, а всё равно мало.
А тут, как на грех, в рыбинспекции начальник поменялся. Старого начальника все знали, попривыкли, суровый, грубый был мужик, ругался на всех известных и неизвестных диалектах.Бывало, подойдёт на своём  катере и орёт: - Ты где, хрен моржовый? Не всю ещё стерлядь кончил?  Давай, показывай садок. Пока бакенщик  оправдывался и божился,  помощник начальника Василий, раздевшись до пояса, прочёсывал реку взад и вперёд в поисках садка.  Лебедев  сам себе на уме, садок с живой рыбой прятал на другом берегу протоки, но от такого напора руки предательски тряслись и лоб покрылся липким потом. Начальник, сойдёт на берег, закурит: – Ладно, не трусись! Как сам – то? Поговорив, минут пять, о том о сём, заговорит о деле; - Через два дня начальство приезжает.  Рыбы надо, отборной – десятка три.Смотри, не подведи. Сказал, как отрезал.                Когда отходил от берега,добавил:- Слушок ходит -  шибко крысятничаешь? Смотри,старый,не буди лихо, пока оно тихо! Так и жили-не тужили, ловили да оглядывались.Как раньше сказывали - впереди вода, а сзади беда.
Новый начальник рыбоохраны не матерился, обращался  вежливо -  на Вы,  при этом смотрел в глаза так, что под ложечкой засосало и тоскливая, холодная дрожь пробежала по телу.  После нескольких ознакомительных вопросов поинтересовался: - Когда последний раз платили штраф? Неожиданный вопрос поставил бакенщика в тупик.- Ну-у-у… - замычал Лебедев, не успев сообразить, что сказать.- Завтра приедете в контору и для знакомства оплатите в кассу штраф, пятьдесят рублей за нарушение правил рыболовства. Вежливо попрощался и уехал.
Ошарашенный бакенщик не спал всю ночь:-Как же так? Где справедливость?  Сколько лет рыбачил, не пойман – не вор, а тут на тебе.  Как быть?  Платить или не платить?  Уснул под утро, сном тревожным и нехорошим. Приснилась ему, что ночью, на перевалке, погас фонарь и две баржи с лесом, сели на мель.  Тут же приехали люди в форме НКВД, вывели его подальше в пойму и начали зачитывать приговор:-По закону военного времени, приговорить к высшей мере наказания... Проснулся, бакенщик, весь мокрый, в холодном и  липком поту.               
         Платить не поехал, хотя деньги были, решил, если сейчас заплатит, потом подомнут, затопчут, не будет жизни на реке:- Эх, дубинушка, знал бы, чем это кончится, не то что бы поехал, полетел бы платить. И уже начал Лебедев забывать неприятную встречу, рыбачил так же,  почти открыто. Беда застигла его  врасплох. Только просветлела вода, стало теплеть,сегодня-завтра пойдёт долгожданная рыба,у Лебедева всё схвачено.Уже стоят самоловы с точёными крючочками, играют пробочками на течении.  Ждут, не дождутся знакомые «торгаши -  барыги», свежей рыбки. Не утерпел, лукавый попутал, решил днём проверить самолов на дальнем свале, поднял шнур – мать родная - стерляди - то, стерляди. Да вся крупная – в  два, а то и три кило каждая. У Лебедева  дух захватило, до пятидесяти насчитал, сбился. Удача  пришла, наконец,удача – килограмм сто не меньше снял. Огляделся, отдышался,  вокруг  ни души. Рыбу  быстрее в садок и подальше в воду – так надёжней. Только теперь, спрятав рыбу, почувствовал, как часто бьётся его сердце.
        Эх, до чего – же приятно, ощутить, почувствовать радость  рыбацкой удачи, трудной, опасной и такой желанной,  до жгучей  истомы в груди. В такие минуты бакенщик чувствовал себя хозяином присмиревшей, притихшей реки, ему хотелось петь, раздолье - красотища вокруг. Небо над рекой чистое, день был лёгким, лучезарным, река казалась такой приветливой и дружелюбной, млеющей под щедрым летним солнцем. Высоко над водой  зависли два коршуна. Казалось, они кружили без цели, самозабвенно и плавно парили в неподвижном воздухе. Птицы не издавали никаких звуков, а молча смотрели, что происходит внизу под ними.   
       Новый начальник наблюдал всё  это в бинокль из зарослей тальника, положив на колено военный планшет, старательно отмечая место и  количество снятой с самолова стерляди. Когда радостный бакенщик подгрёб к берегу, у него из рук выпали вёсла. Новый начальник ждал на берегу и загадочно улыбался:– Ну что, гражданин Лебедев,  не хочешь штраф платить -  пойдёшь лес валить. Дальше всё как в тумане,  писали протокол, с головы до ног обливался горячей испариной, пот  каплями выступал на лбу, струйкой стекал по носу и капал на бланк протокола. Как под гипнозом показал, где стоят все четыре конца самоловов. В садке, помимо сегодняшней рыбы, оказалось на два десятка больше, улов вчерашний.Уже вечерело, когда Василий Еремеевич, так звали нового начальника, подвёл итог – семьдесят четыре головы и поставил размашистую подпись человека честного и принципиального. Лебедев соображал туговато, находился под впечатлением, смог произнести несколько невнятных предложений: - Может это,по хорошему? Нет никого, разделим пополам, там и  с икрой есть.  На что  получил ответ:- Рыба будет сдана в торговую организацию, а вы завтра ко мне, в контору, ровно в десять, повторять не люблю.
Здание рыбоохраны располагалось в деревянном купеческом особняке в старой части города. Секретарша, миловидная ухоженная дама, попросила немного подождать, у начальника был посетитель. Лебедев вышел в коридор и застыл в ужасе, с большого плаката на него показывал пальцем, стоящий во весь рост, трезвый человек, с серьёзным  лицом и остро сдвинутыми бровями, смахивающий на нового начальника. Другая рука крепко держала за шкирку запутавшегося в сетях и самоловных крючках небритого мужичонку, с синюшной рожей и мутными глазками. Это и был, как гласила надпись «Браконьер – враг природы!»     
         Потом был показательный суд, в красном уголке пароходства. Народу набилось, не продохнуть, каждый хотел пожать руку  жертве рыбнадзорского террора, все речные люди в какой–то мере сословие браконьерское и на месте Лебедева каждый видел себя. Дело своё суд произвёл быстро и умело. В помещении было очень жарко и прокурор, человек среднего роста с жирным лицом и бычьим затылком, постоянно потел, но был полон решимости, довести дело до конца. Свою яркую обвинительную речь, он закончил под неодобрительный гул присутствующих и, заклеймив позором нарушителей правил рыболовства потребовал для Лебедева пять лет лишения свободы. Подсудимый был подавлен, отвечал вяло и особо не запирался, а в конце  пустил слезу и заверил, что больше не будет. Суд приобщил к делу положительную характеристику и отправил бакенщика  на  два года в колонию общего режима, за ущерб, нанесённый природным ресурсам  в особо крупном размере.
Исхудал Лебедев  на подневольной работе, страшный стал, злой. Работа ему досталась пыльная, заведовал кочегаркой  в старой котельной. На день рождения,  речной народ пожалел «бедного арестанта»,  передал на зону свежей стерляди, на уху.Лебедев растрогался, мозолистая рука, размером с лопату, с многочисленными шрамами от самоловных крючков, нежно гладила колючую стерлядку, взгляд его сделался мягким и устремился, куда-то вдаль. Не отпускала его река, звала, тянула к себе тоскливой печалью. Сокамерники даже растрогались, когда увидели, как пробуждалось и пронзало его чувство не осознанного ещё порыва к доброте и ласке, но они ошибались, жалко ему было не рыбу, испоротую, загубленную им тысячами, тоннами, а самого себя -  горемыку несчастного.
         Освободился Лебедев досрочно, по амнистии, учли и возраст, и хорошее поведение на зоне. Как говорится – на свободу с чистой совестью. Промысел ночной не бросил,только стал ещё жадней и не насытней. Днём на самоловы не выходил, проверял глубокой ночью или под утро. Стал обладать каким-то звериным чутьём. Лодку упрёт в берег и стоит слушает, долго стоит, потом быстро пробежит по крючкам  и  вдоль бережка  ходу, уши как локатор.Чуть, где заслышит мотор – рыбу в мешке за борт,потом можно достать. Места свои заветные  назад вернул, чужаков не терпел, до стрельбы доходило.
Где сплавные тони были, появились бетонные блоки и арматура, самоловы чужаков загадочно исчезали. Народ на реке дерзкий, лиха не занимать, деревенским рыбакам тоже жить надо.  Обратились к бакенщику Кольцову, как к человеку авторитетному, за советом. Макар всегда помогал советом, учил уму  разуму: не жадничать, разбой не чинить. Тот обещал поговорить и поговорил, повод был -  телёнок не вернулся с поймы. Завёл старенький мотоцикл, служивший ему лет двадцать, и поехал искать вдоль реки, обогнул затон и  по лугам прямиком до Лебедева.
       Дом бакенщика добротный деревянный, под шиферной крышей, прятался в тени тополей и зарослей шиповника, к берегу вела протоптанная  дорожка, которая у воды заканчивалась деревянным настилом. Здесь же, возле берега, деревянный навес с фонарями и нехитрым инструментом. Лодка стояла на месте, самого хозяина видно не было.  Макар посмотрел в сараях,никого и пошёл вокруг дома. Лебедев в это время сидел за домом на бревне и точил самоловные крючки, сам самолов  был набран в металлическом тазу, точеный конец он сматывал кольцами возле себя. В тишине летнего вечера монотонная работа напильником отвлекла старого бакенщика от мирской суеты, мысли его блуждали  далеко – далеко.               
         Кольцов подошёл бесшумно, хотя и не прятался,  не ожидал  такой реакции. Когда он кашлянул, Лебедев от неожиданности так вздрогнул, словно его пронзило током, самоловный крючок, который он точил, впился ему в ладонь, но он не чувствовал боли, его парализовал животный страх. Несколько секунд он не мог вымолвить ни слова, только мычал. Увидев кровь на своей руке, он выдохнул с каким- то облегчением. Бледное, как мел лицо, начало покрываться красными пятнами:
- Че людей пугаешь?Ходят тут.Чуть в штаны не насрал, думал рыбхолей подкрался. Высосал из ладони кровь, смачно плюнул. Че припёрся? Макар понял,разговора не получится:
- Мимо ехал, корову ищу, дай думаю, зайду.
Лебедев пронзил его острым взглядом, прикурил с третьей спички:
- Мог не врываться из-за угла,чуть душа не выскочила. Я после лагерей дёрганый стал, ночью подскакиваю, конвой с собаками мерещится.
       -Да ты сам не собачься, отмякни,отойди душой на реке, оно и отпустит, в работе да в хлопотах, унывать некогда- проговорил Макар. Лебедев, зло сплюнул:
- Рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты посмотри, че на реке творится, жизни вообще не стало, заклевали со всех сторон, дюралек развелось, вихрей понавезли, скоро бакена не обожжёшь, в чужих сетях запутаешься.  Все грамотные,  слово скажешь он тебе десять, таких матюков навесит, уши заворачиваются, рыбаков этих  драных, сопливыми помню, на тебе, выросли,промысловики хреновы. Не так инспекцию боишься, как «беспредельщиков» этих, на той неделе  из кустов пальнули, на лодке вмятины остались.Теперь, без ружья на воду не выхожу, картечью патроны забил.               
- Ты, сам их не трогай, зачем разборки затевать, места тебе мало?  Вспомни, сколько годков на Иртыше? И не было ни пакости, ни разбоя, всем реки хватало.  Бросай свои крючки, поехали ко мне – посидим, как в добрые времена, пузырь раздавим, а то совсем одичаешь. Лебедев, загасил окурок.
- Некогда Макар мне пузыриться, дел выше крыши, надо ночью конец выставить. Вон они,«пузырильщики», по всему берегу, поймал пропил, не поймал - зубами лязгает, все пески обложили, как нечисть какая. В конце добавил:- Посидеть оно конечно не грех, вот  рыба свалит, тогда и посидим, погутарим. На том и разошлись.
         Не суждено было посидеть ,погутарить. Не отмяк, не подобрел душой Лебедев. Характером  стал еще невыносимей:  с реки не вылезал, согнулся, лицо сделалось чёрным. Поговаривали – совсем умом тронулся. В один из прохладных осенних вечеров, когда берега уже оголились, а река парила лёгким туманом, застал он на своём самолове чужаков. Весёлая ,не просыхающая компания любителей экстремального отдыха, решила по быстрому срубить рыбки, для дальнейшего обмена на водку. Похоже не в первый раз. Тройку речных шакалов объединяло  родство душ и общность цели. Одичавшие от вина и свободы, зиму они жили в деревне в покосившейся хибаре, промышляя мелким воровством и случайными заработками, с наступлением весны ловили  рыбу на разливе, почти за домом, меняли на водку  и еду, а когда река входила в русло, и подсыхали берега, весёлая компания обживала пески напротив затона. Начиналась удалая речная жизнь, полная неожиданностей и  приключений. Материально– техническая база состояла из дырявой палатки, ржавого чайника и дырявой деревянной лодки, которой хватало, как они выражались, для броска, то есть держалась на плаву минут двадцать. Этого хватало, что бы проверить дежурную снасть, обрывок того, что когда то называлось сетью. Каждое утро начиналось одинаково, вылезали из палатки, ёжились, почёсывались, искали окурки возле костра потом уголёк на раскурку, затем один ставил чайник, а двое толкали лодку в горло затона. Проверка сетки занимала минут двадцать не больше, когда рыбари возвращались, чайник уже весело пыхтел, выбрасывая кольца пара. По традиции чаепитие не затягивали, организм требовал не только чая, но и чего-то покрепче. Утреннего улова обычно хватало на похмелье и буханку хлеба, иногда затон преподносил сюрпризы в виде крупного сазана или судачка, тогда компания гуляла весь день, оглашая окрестные пески воплями и первобытными танцами. Сегодня  день не удался,  сняли два линька и пару подлещиков, едва хватило на огнетушитель вермута и пачку примы. Охладив горящее нутро прохладным вином, держали совет – как жить дальше?
         Ласковое летнее солнце и лёгкая зыбь на воде в нерушимой гармонии с вермутом делали жизнь лёгкой и прекрасной. Мимо песков, тащился Омский  колёсный пароход.Он  важно пыхтел и шлёпал по воде плицами, таща за собой две баржи с лесом. Пройдя перевалку, пароход дал протяжный гудок. Очень низкий, он густо и мощно  завис в неподвижном воздухе летнего дня, как будто качнулись разом все колокола и над поймой, над водой, над полями, над всем расстелился медный бархатный баритон. Не хотелось думать, просто лежать на тёплом песке и смотреть на реку,  на проходящие суда, на суетливых чаек,  деловито расхаживающих по промытой косе. Но,  время шло, благотворное действие винных паров уменьшалось и таяло на глазах. Решили, днём поставить перетягу, а с наступлением темноты тряхнуть самолов бакенщика. Дело рисковое, но стоящее, если выгорит, гуляй неделю, красная рыба, всегда в цене. Бакенщика побаивались -  лютый дед, но после отсидки сдал, осторожничает, самоловы чистит всегда под утро. Едва дождавшись темноты, начали действовать. Расположение самолова знали, но зацепить его кошкой смогли не сразу, лодку крутило на стержне реки, мотало из стороны в сторону хоть и сидели втроём, один на вёслах, второй бросал кошку, а третий только успевал, вычерпывал воду из лодки.
Лебедев обжёг бакена и  плавился по реке. Возвращался к домику, ещё от поворота заметил тёмное пятно на воде. Луна еще не вышла, но лодку он разглядел и узнал. Теперь до него дошло, почему самолов ловил одним концом, второй конец ежедневно  чистили добровольные помощники. Он всей душой ненавидел деревенских рыбарей, они как короста, мозолили глаза на его участке, воровали кур и гусей, тащили всё, что попадало под руку. Не раз гонял их от своего дома, чёрных от перепоя, заросших  с выбитыми зубами и  синяками на желтушных рожах. Теперь застав с поличным, почувствовал, как задёргалось  сердце от ненависти и неуёмной злобы на этих тварей. Задохнувшись от бешенства, он плохо осознавал что делает. 
        Не будет на реке покоя. Он и выстрелов не слышал, только ощутил толчки в плечо от сильных зарядов. Чёрный дым закрыл от него лодку и всё вокруг. Вопль, матерный визг завис над чёрной водой. Кто–то кричал, захлёбываясь и давясь  булькающим горлом, сучил босыми ногами по дну лодки, и всё,  дальше тишина. Тёмна ночь.  Впереди плывущая лодка смотрелась жутко и мрачно, набрав воды,  погружалась кормой всё больше и больше. Течение закручивало её, как оторванный осенний лист и уносило все дальше и дальше.Оттуда с лодки, изнутри, доносился стон не стон, храп не храп, будто и не человеческий вовсе. Баркас бакенщика вынесло на стрежень и понесло быстрей.  Лебедев сидел, опустив на колени мосластые руки. Он никого уже не боялся, хотя всю жизнь прожил с оглядкой и страхом, с собачьей преданностью заглядывал в глаза узкорылому начальству, жилы из себя вытягивал за место, за дормовой прокорм. Да и жил ли он вообще? Не столько жил -  сколько мучился и других мучил. Жил только одним днём, с одной целью - урвать, нахапать. Кому всё это? Зачем? Как пёс цепной охранял нажитое. Хватит с меня всего: судов, тюрем, хватит.
        До боли в слезящихся глазах всматривался в такой знакомый берег, вот сейчас, ещё немного и… за молодым осинником откроется его дом, мелькнёт тёплым, родным  светом  его маленькое окошко. Свет всегда горел только  на кухне, где  стряпала, готовила ужин супруга Анюта. Он услышал сквозь прохладу запах дыма, который прозрачно вился над трубой. Давно её нет на белом свете, а лампу дед зажигал в память о ней, единственной с кем прожил на бакенах, без малого, сорок лет.               
       Затихла река, затихло всё вокруг, яркие осенние звёзды, как в зеркале, отражались в спокойной воде и показалось бакенщику, ждёт его  верная жена, не дождётся, зовёт,  машет ему белой рукой с песчаной косы за крайним бакеном на его участке. За красным бакеном шумела непокорной водой «чёртова яма».
        Бакенщика Лебедева так и не нашли. На следующий день капитан проходящего парохода увидал  пустой баркас, прибитый водой к берегу. Заподозрив неладное, сообщил в город, диспетчеру. Оперативная группа прочесала береговые линии и острова на всём участке, водолазы обследовали дно реки и русла проток. Три дня велись активные поиски. На одном из островов нашли чуть живую раненую женщину, как оказалось жительницу соседнего села. Ранение было не опасное, но состояние тяжелое, большая потеря крови. Уже на операционном столе выяснилось, что она беременна на шестом месяце, точно назвать будущего папашу не могла, так как жила с двумя сразу. Тех весёлых рыбаков ищут до сих пор.
                ***
Бакенщик Кольцов с четвёртого раза поймал кошкой шнур самолова, тёмная осенняя ночь скрадывала расстояние на воде. Самолов стоял не вдоль берега, как обычно, а немного под углом.  Макар умел нащупать добычливое место, знавал то, что  не знали многие.  Поставить снасть не проблема, главное угадать уловистое место, попасть рядом с подводной струёй, где стерлядь собирается стаями, где подводное течение играет с пробочками,  подталкивает рыбу на острейшие крючки.
Давно уже нет той стерляди, про которую говорили «идёт дурниной». Изменилась река, за горло схваченная платинами, гидроузлами. Куда деваться рыбе?То, что осталось, рыба местная, да и то мало её совсем. Год от года, меньше становилось зимовальных ям.  Фарватер реки замывает, затягивает песком и галечником. Где они, те стремительно бурные  весенние паводки?Прорывные, сметающие  всё на своём пути, когда ледяным тараном пробивало русло, очищало от бурелома и хлама. Когда почти месяц держались затопленными пойменные луга, успевала отнереститься и подкормиться рыба. Вместо этого, плановые сбросы воды, по сиротски скудные, скоротечные, не дающие вздохнуть реке полной грудью.
      Дед поднял самолов и сразу почувствовал  на шнуре невероятную тяжесть. Вокруг лодки забурлила тёмная вода, шнур тяжело уходил в глубину ямы.
      -Топляк принесло- подумал дед. Потянув сильнее, ощутил сильные, упругие удары на середине самолова. Пробрало ознобом, бросило в пот, сердце учащённо забилось и отозвалось  долгожданным охотничьим томлением. Ещё не веря в такую удачу, попробовал подтянуть ближе. Самолов пошёл тяжело и нехотя, чем -  то тяжелым вдавливая в водяную глубь, но через несколько метров вновь напомнил о себе ударом, от которого у деда чуть не вырвало шнур из скрюченных пальцев, самоловные крючки защелкали блестящими  молниями по борту баркаса. Стравив метров пять, бакенщик с трудом захлестнул шнур за уключину, чтобы перевести дух. Черпанув речной воды,  плеснул в лицо и в рот. Вода освежила, приятным холодком забралась под рубаху, остудив и немного успокоив сердечный ритм. Шнур самолова немного ослаб. - Успокоилась родная! Надолго ли? Хотелось действовать. Быстрее  тащить, вываживать, но дед выжидал, сам успокаивался и то, что там в глубине успокаивал, знал, такая удача случается раз  в  жизни, спешить здесь нельзя. Хозяин, так речные люди с уважением называли осетра. То, что попал осётр, у деда сомнений не было. Окинув взглядом лодку, понял, ни топора, ни багра с собой нет. В провонявшей керосином и  рыбой лодке лежала ржавая металлическая кошка и пустой мешок под рыбу.Откинув пойманную рыбу подальше к носу и положив поближе фонарь, вновь взялся за шнур. Подалось, перехватил,  ещё подтянул, ещё перехватил, несколько наколотых стерлядок серебром затрепетали на крючках и вновь ушли под воду. Не до них,потом, потом. Дед отчётливо слышал,как  бьётся его  сердце, в голове мелькнуло:
- Был бы помощник  на вёслах, сподручней было бы.
- Не тянуло бы, не крутило на течении лодку. Вдвоём оно, завсегда ловчей. Чем ближе подтягивал, тем сильней и напористей ощущались рывки, не упехталась, прёт силища дурная, звериная. Было не понять, сколько прошло времени, руки немели и отзывались тупой болью и вздувшимися венами, дед уставал, уставала и рыба. Толчки ослабли, но шнур почти вертикально давил в глубину, тащил под лодку. Дед сипло хрипел, не хватало воздуху, не хватало сил. - Нельзя уставать, нельзя! Скоро, совсем скоро  устанет, выдохнется, только подвести, дать глотнуть воздуха. Тёмная ночь, тихая и жутковатая, сомкнулась вокруг лодки. Луны не было, она выходила поздно. В голову лезла всякая ерунда. Дед начал сомневаться. Где-то  внутри появилось боязливое ощущение неизведанного, а не бросить ли эту затею?  Отпустить с миром?  Пусть гуляет, нечистая. Уж больно дурная силища в ней. Нет! Рыбацкая порода брала своё. Нет,кричала человеческая жадность и азарт.  Протестовало и противилось всё в рыбаке. Нельзя упустить такой шанс!            
        Он слился всем своим существом в единое целое: со шнуром с крючками, каждой клеточкой, каждым нервом, ощущал  обострённым слухом дрожь на капроновом шнуре. Она была рядом, но он не видел её. С трепетом и опаской ждал появления. «Чертова яма» умела преподносить сюрпризы.    
        Черная вода взорвалась,  встала на дыбы, расступились, качнулись звёзды, бакенщику показалось, что под лодкой образовалась пустота и он летит, проваливается в бездонную пропасть. И вроде увидел дно пучины.  Вздыбившая вода   ударила  в лицо, ослепила брызгами, перехватило горло. Серебряной дугой  выбросилось изогнутое  тело рыбины. Невероятной силой рвануло шнур, обожгло руки. Вот она. Упругое тело, покрытое хрящеватой бронёй, с тупым носом и огромным акульим хвостом рядом, дед мог достать рукой шершавый бок рыбы. Он слышал, как выталкивали воду жаберные крышки, как струилась вода по костяному панцирю, как упругой дугой выгибалось перо хвоста. От неё тянуло холодом и неведомой бесовской силой. Она отдыхала, готовилась к решающему броску.
Осётр замер как боец, в момент, определяющий исход боя. В не усмирённом, красивом теле шла работа, собирая в один кулак силу, упрямство и стремление к свободе. Ещё мгновение и она нанесёт решительный удар, последний рывок к свободе. Минутная передышка позволила деду отдышаться и всадить в изорванный бок рыбы ещё пяток самоловных крючков. Он ослабил шнур, и что бы ни вылететь из лодки  широко расставил  ноги, ища опору на склизком металле. Рыба пошла, ударив хвостом по борту баркаса.  Макар  чуть не вылетел за борт, шнур скользил из рук, не успевал стравливать, самоловные крючки как бритвой резали руки. Осётр шёл на стрежень реки, чудовищная сила тащила лодку боком, вместе с якорями, против  течения, нагибая, почти черпая бортом речную воду. Было слышно, как один за другим лопались капроновые коленца, щёлкали, ломались крючки. Стало страшно.- Уйдёт зараза, не удержу! Дед не чувствовал боли, липкая кровь мешала держать шнур он вырывался из рук  скользил по борту лодки. Наконец, с большим трудом, захлестнул шнур на штыре уключины. Вдохнул воздуха. Сил почти не осталось, на смену рыбацкому азарту пришло тупое равнодушие и спокойствие.   Лодка продолжала идти вперёд, но уже не так бойко как вначале. Шла рывками, из стороны в сторону, вот совсем встала,  шнур пошёл в глубину. Вдруг чёрная вода взорвалась и неожиданно рыба выбросила себя высоко вверх, сделала сальто над водой и, с потоком воды обрушилась назад в реку.- Всё ушла.               
         Дед, без надежды, смотрел на внезапно ослабший и беспомощный шнур. Там где была воронка, течение несло белую пузырчатую пену. Ему показалось, что всё это тяжёлый сон. В голове немного помутилось, по лицу катил пот, перед глазами мелькали чёрные круги. Бакенщик, рукой зачерпнул воды, остудил горло. Защипала, заныла разодранная рука.  Вытащил из кармана мокрую, раскисшую пачку примы, смял в руке и выбросил за борт. Да, ненадёжно рыбацкое дело. Такого дурака разве остановишь? Стало тихо и покойно, далеко за островом подкрадывался робкий рассвет. От воды пополз липкий туман. Текла, шумела река, закручиваясь  воронками с осенней листвой.               
         Макар  вздрогнул. Ему показалось, что лодку слегка толкнуло, сердце ёкнуло, шнур вновь ожил, задрожал и пошёл, потянул в глубину. Почти освободившись от пут, собрав все силы, рыба  сделала отчаянный рывок к свободе, оборвала раздирающие тело крючки и упав в бурлящую воду, вновь закрутила на себя самолов. Осётр не покорился, он изгибался дугой, бил хвостом по воде, силясь уйти, нырнуть в темноту ямы, в такую желанную и спасительную глубину. Но с каждой минутой слабели удары, покатая туша всё больше заваливалась на изорванный крючками бок, всё реже и реже открывались и закрывались створками  жабры.  Дед уже понял:-Всё,выдохся милок, совсем выдохся.Здоровой рукой потянул шнур, остановился,прислушался. Подтянул ещё, помогая кистью второй руки, опять прислушался. Рыба приближалась, чуть шевеля огромным хвостом. Спокойный и красивый, метр за метром, осётр подходил к лодке. Изогнутое, хищное туловище с костистым панцирем, вызывало чувство боязни и опасения. Измученный, испоротый крючками осётр,казалось, отдыхал,  безмятежно покачиваясь на волнах. Макар лихорадочно думал:- Что дальше?Одному на стержне не взять, матёрый зверюга. Помощи ждать неоткуда.  Рыбнадзор застукает,  так выпишет – мало не покажется. Оставалось одно, попробовать, вырвать его из воды, перекинуть в лодку. Вроде бог силёнкой не обидел. Дед нащупал фонарик, осветил сонную воду, вот она рядом, висела на трёх крючках, всадил ещё три, больше крючков рядом не было, болтались оборванные коленца, рыба даже не шелохнулась. Умаялась, сердешная. Бакенщик, посветил в лодку, нашел свободный конец верёвки, на котором привязана кошка, сложил её вдвое и сделал большую петлю. Перебравшись, ближе к носу лодки, начал осторожно заводить петлю на голову осетра. Сонный осётр чаще заскрипел жабрами, настороженно повёл хвостом. Дед затаив дыхание, на минуту замер, опустив фонарь. Рыба шевельнулась и вплотную прижалась к корпусу лодки, как будто спряталась, затаилась, скреблась о борт боковыми шипами. Передохнув, дед осторожно завёл петлю дальше, за жаберные крышки и немного подтянул верёвку. Всё, приготовления закончены, надо отдышаться и собраться с силами. То, что рывок будет решающим, было ясно. Другой возможности захомутать себя, рыба не даст. Тут, как повезёт, или пан, или пропал. Дед шире расставил ноги, уперев сапог в рифлёную перегородку баркаса, нагнувшись к самой воде осторожно намотал петлю на руки. Ну,  с богом! Собрав весь остаток своих сил,  низко присев бакенщик взял на себя живой груз. Рывка не получилось, но рыба  пошла   тяжелым,свинцовым грузом. С огромным трудом он вырвал её из воды и уже в воздухе,  запоздало  ударил осётр. Он поднялся над водой, будто взлетая,саданул по борту хвостищем.  Не выдержал Макар,  подломились скрученные ревматизмом ноги, завалился  назад, спиной, не выпуская добычу из рук, об одном моля:- Лишь бы не в  реку, на свои  же крючки. Хряснулся спиной на ржавую кошку, да так, что захрустели  сломанные рёбра, сбилось дыхание, острая боль горячим свинцом прошила всё тело,  сознание его померкло.
          С утренним осенним холодом,  бакенщик пришел в себя. Придавленный холодной тушей он не мог дышать, ловил открытым ртом воздух и не мог продавить его в отбитые лёгкие. Начал дышать коротко, всхлипывая, рывками всасывая воздух. Постепенно пришел в себя. Попытался сдвинуть рыбу свободной рукой, не тут-то было.Окровавленная, распоротая самоловными удами рука, не слушалась. Тогда Макар начал понемногу сползать в сторону, придерживая тушу рукой. Выбрался не скоро. Умылся речной водой, осмотрелся вокруг и не узнавал берегов своей реки, то ли его бакена, то ли не его. Потом дошло, бакена он не гасил. А гасить то надо, кроме него некому.               
          Уснувшая рыба  лежала мирно, будто отдыхала, обвисли червячные усы,  широко открытые  жабры еще горели красным пламенем и говорили о том, что несколько минут назад в них таилась жизнь. Даже сейчас, испоротый  крючками осётр не выглядел побежденным, он летел, выгнув перо хвоста  в последнем стремительном броске.  Макар смотрел на него и не мог поверить, что  он победил эту рыбу, но не было  радости победителя, так тяжело  она досталась.
          В жизни бывает много побед, больших и маленьких, заслуженных и не очень.  Дед Кольцов ещё долго вспоминал того осетра, хозяина «Чертовой ямы». Довелось ещё порыбачить, ловил приличных осетров, но они не остались в памяти. Срослись сломанные рёбра, зажили раны на руках, но не забывается та тёмная осенняя ночь и таинственный мрак «Чёртовой ямы», где осталась часть его души.  Он, также  зависал на самоловах, ловил сплавными сетями, ставил перетяги и подпуска, уже по заморозкам бил рыбу острогой.  Однажды нашел в воде камень, весь облитый липкой икрой. Икринки имели несколько удлиненную форму с заострёнными кончиками,  видно было, что рыбки вот- вот вылупятся. Макар положил камень в воду, недалеко от берега и стал наблюдать. Через день  другой, из икринок вылупились маленькие рыбки, похожие на колючки. Мальки резвились на мели в тёплой, летней воде, он спокойно брал их в ладонь и выпускал обратно.Они не боялись, доверчиво тыкаясь носами в его руку. Старый бакенщик задумался:
- Сколько трудностей и препятствий впереди у этой колючей рыбы?  Только через три года они будут называться шипом или кострюком, а попросту синяком (за синий цвет брюха), один из тысячи доживёт до шести лет и получит имя карыш, и один из сотен тысяч, через три десятка лет станет Осетром – хозяином реки.
 
Вот так и закончилась долгая эра бакенщиков.  Умные люди придумали цельнометаллические бакена–самозажигалки. В воздухе запахло перестройкой, а это значит, строить совсем перестали. Всё меньше и меньше судов бороздили речную воду, отпала в них нужда. Современные бакена стали обслуживать путейские теплоходы. Они и  по сей день рыскают вверх вниз по реке, выбивая рыбу электротоком, самоловами и сетями. Как говорится, в лучших традициях речного флота, которому в 2011 г. исполнилось сто шестьдесят пять лет.Много трудной и нужной работы выполняли на Иртыше пароходы, но и они стали ненужными, доживали свой век в затоне, а то и вовсе ушли на переплавку.
Есть, что-то грустное, щемящее в ржавеющих списанных пароходах, честно отслуживших свой срок. Стоят они в затоне и снятся им речные просторы и синее небо над ними. Что касается людей, речники всегда остаются речниками.Сокращенные, списанные, собираются иногда на берегу затона пропустить по маленькой и вспомнить былые времена: как готовили к навигации свои теплоходы, наводили марафет, драили, красили, перебирали машину. Кто- то  перебрав, рванёт ворот рубахи и крикнет:- Мы, старые речники, нигде не пропадём!
Макар Кольцов прожил долгую жизнь, успев состариться, оставил после себя детей и внуков. Старые рыбаки и сейчас называют берег и лес, где стоял его домик, Кольцово. Бакенщик Лебедев пропал навсегда, но поговаривают,возле «Чёртовой ямы» тихими осенними вечерами иногда появляется сгорбившаяся фигура старого бакенщика. Она всегда одинока и печальна.                г. Павлодар  2011 г.