Мёртвая петля

Маленький лесопатрульный самолётик внезапно снизился, сделал три круга над первомайскими трибунами и, перепугав всё городское руководство, полетел дальше.
— Ты что же делаешь, Женя? Ты совсем идиот? – говорил командир авиаотряда час спустя.
— Так я ж это, в честь первого мая. Подумаешь, в честь праздника, несколько кругов дал.
— Твою мать — совсем больной. Ты перепугал всех внизу, люди думали, вдруг бомбу швырнёт. Ты какое право имеешь? Мне сейчас звонили сверху и требовали тебя уволить. Знаешь, скольких сил мне стоило их переубедить? Я уж им тебя расписывал, говорю, лучший молодой пилот, ещё, к тому же, очерки замечательные в газеты пишет. Побаловался, говорю, давайте простим, на первый раз. Еле уговорил. С тебя пузырь. Нет, два пузыря, будешь знать, как круги нарезать. Ты бы ещё мертвую петлю сделал, балбес.
— А что, я могу, в училище делал, на раз.  – ответил Женя и рассмеялся.

Два месяца спустя он еще раз сделал тройной круг, когда хоронили разбившегося друга. На него опять поскрипели зубами и опять не уволили. Ну, нравился он всем. Молодой, симпатичный, начитанный, с чувством юмора, получив три образования, он и к экзаменам умудрялся никогда не готовиться. Просто брал билет, начинал импровизировать, и преподаватель, ухмыляясь, говорил:
— По существу вопроса, конечно, несколько размыто, но приятно поговорить с умным человеком. Давайте зачётку.

Какие посиделки обходились без Жени? Он мог говорить и шутить обо всем сразу, с аэродинамической компоновки перескакивая на поэзию Блока и обратно, потом брал гитару, наигрывал, напевал что-нибудь, время от времени опрокидывая стопочку.
Перепив, он иногда становился резок:
  — Что говоришь? Гайдара не читал в детстве? А Маугли? Тоже не читал? И Графа Монте-Кристо? Нет? – Поздравляю тебя, ты говно, иди на ***.

А порой начинал бурно что-то говорить, сначала обращаясь к собеседникам, а после, уже не видя их, смотря сквозь них,  просто лился нескончаемый поток слов:
— Ну, я же говорю, фюзеляж порепаный, знаете, и в общем, мне претит сама концепция солипсизма и прочее. Просто, что вы мелкие-то такие, все до одного, что мелочь такая, и послушать меня не хотите, а я ведь всё понимаю, когда на посадку заходил, крен пошёл, штурвал вывернуло, думал всё, конец, ничтожные личности, ну что, в общем, всё как Толстой писал, и Кант ещё упоминал…  — такие монологи могли длиться часами, до тех пор, пока его не сваливал сон.

  — Эх, где время взять? — говорил Женя  – Книгу хочу написать, а то всё очерки-статейки в газету. Не мой масштаб.
— А зачем в авиацию шёл, если так литературу любишь?  – спрашивали его.
— Вы невежественные люди, а Экзюпери? – отвечал он, смеясь — кабинетное писательство не по мне. Kетаю – пишу. Одно продолжение другого.

Летал Женя мастерски, и также замечательно взлетала его карьера. Однажды, придя домой, он радостно сказал жене:
— Меня ждут большие самолёты, приглашают переучиваться, потом откроются очень широкие горизонты. Я поеду прямо сейчас, а вы с Ленкой немножко подождёте, пусть девчонка год доучится, зачем её сейчас срывать, посреди учебного года? - и уехал.

 Месяца через два, его жене Ольге, позвонили из психиатрической клиники, и велели немедленно приехать, с мужем неладно.

Ольга вылетела немедленно.
— Видите ли, в чем дело — говорил ей врач – Ваш муж, оставшись без присмотра, видимо пустился во все тяжкие, сильно пил и с ним случился приступ белой горячки — показалось, что кто-то хочет его убить. Он связал простыни и из своего гостиничного номера, с третьего этажа, между прочим, среди бела дня, в одних трусах, стал спускаться вниз. Люди внизу хохотали, думая, что спускается любовник-неудачник, но спустившись, он начал кричать: “Помогите, меня хотят убить”. Подошедшим милиционерам не мог сказать ничего внятного, только просил спасти его.

Сначала подумали, что он пьян, но нет, эти дни он не пил, но у алкоголиков, очень часто возникают какие-то страхи именно когда они трезвые. После его доставили к нам.
— И что теперь? – спрашивала жена.
— Что теперь? Алкоголь кому куда бьёт – кому в печень, кому по почкам, кому по сердцу, ему видимо сильно бьёт по мозгам. Пить ему нельзя абсолютно, а так мы его подлечим, но летать, конечно, больше не будет.
— Как?..
— Так. Неужели вы думаете, что аэрофлот будет держать пилота, у которого был такой приступ, всё ведь документально зафиксировано. Ещё благодарите бога, что он не был пьян, в тот момент, когда с ним это случилось. Вылетел бы как пробка, а так, пойдёт на лётную пенсию по болезни.

Сам Женя был тих, сосредоточен, на вопросы жены отвечал, что никакого сумасшествия не было, что его действительно хотели убить два брата-чеченца, с которыми он, за несколько дней до того, выпил, а после сильно поссорился.
— Ты что, не знаешь, что для чеченцев отомстить святое дело? Они пришли меня зарезать, начали ломать дверь, я понял, что нужно бежать. А врачам, что докажешь? Один выход – притворяться, что мне мерещилось, а сейчас я вылечился. Вот так. Ну да ладно, ничего, выйду отсюда, пойду работать журналистом, книгу буду писать. Что поделаешь?..

Женю выписали. Для посторонних  он остался прежним. Всем знакомым говорили, что у него обнаружили проблемы с сердцем, из-за чего и пришлось уйти из авиации. Вскоре после выписки Женя  устроился в газету, очень быстро завоевал расположение новых коллег и спустя несколько лет стал главным редактором. Совсем пить он не бросил, но делал это гораздо реже.

 Родные же видели всё новые и новые странности в поведении Жени. Он теперь ни под каким предлогом не хотел оставаться один в комнате, если, с наступлением темноты, окна были не занавешены, тут же подходил и резко задергивал шторы, стараясь не глядеть в уличную тьму. В портфеле, среди бумаг, теперь лежали нож и молоток. В кармане, позвякивал о монеты, свинцовый кастет, но главное, как только он  видел кавказца или даже любого человека отдалённо на кавказца похожего, то начинал лихорадочно оглядываться, сжимая в кармане кастет, а потом просто бежал без оглядки.
— Как ты не понимаешь, что за мной охотятся и рано или поздно они своего добьются – говорил он жене.
— Кто охотится, кто?
— Не надо, не делай из меня идиота. Или может тоже с ними заодно? Продала меня?..  И задёргивай шторы, сколько раз просил, смеркается – задерни шторы. Мне уже надоело на эти рожи смотреть.
— Какие рожи?
— Вон те мерзкие рожи, они каждый вечер склабятся мне оттуда – зашипел он, указывая на окно – и не говори, что там никого нет, не делай из меня идиота, не говори…
Так прошло несколько лет.

 Однажды,  он вдруг вышел из комнаты и сказал:
— Сейчас сюда придут меня убивать, мне только что сказала об этом зеленая женщина.
— Какая женщина? – вздохнула жена.
— Которая на машине скорой помощи приехала, она, оказывается, сквозь стены проходить умеет.
— Ты опять?
— Вон та зеленая женщина, которая в кресле сидит. Ага, вот и они, ты значит, им открыла. Я догадывался, что это твои ёбари, и ты им продалась…Тварь поганая…
С этими словами он дернулся, схватил молоток, вскочил на подоконник, вышиб молотком стекло и, выпрыгнув из окна (первый этаж), побежал по улице, опять-таки, в одних трусах, с криками: “Помогите!”.  На бегу он крушил  молотком витрины магазинов и стёкла автомобилей. Была поздняя ночь, мгновенно поднялся жуткий переполох. Загудели сигнализации, завыли сирены, проснувшиеся люди тревожно щурились с балконов, пытаясь разглядеть что-то во тьме, подкрашенной розоватыми бликами фонарей. Ловили его целым отрядом омоновцев. Настигли в подъезде девятиэтажки, на верхнем этаже, куда он добежал и поняв, что дальше тупик, хотел уже разбить молотком окно и сигануть сверху.

После  этого Женя провёл три месяца в  психиатрической лечебнице, а когда вышел, жена сказала ему, что не хочет с ним больше жить, потому что боится за себя и за дочь. Женя всё понял, в этот же день купил билет и уехал в другой город, к матери.

Он снова был нормальным, снова устроился работать журналистом, снова стал незаменимым сотрудником, часто звонил жене, говорил, что соскучился, просил приехать. Ольга с дочкой приезжали один раз в гости на две недельки, он умолял остаться, говорил, что давно уже излечился, но они не остались.
Вскоре  его мать умерла, оставшись совсем один, он позвонил однажды жене и сказав только:
— Сегодня ночью я повешусь – положил трубку. Ольга металась, не зная, что ей делать.
Женя, однако, перезвонил через пару часов и сказал:
— Прости меня дурака, нашло что-то, заскучал просто, вот сидел, читал “Чёрного человека” Есенина, помнишь:
Друг мой, друг мой,
 Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
 Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Чёрный, чёрный,
Чёрный человек
На кровать ко мне садится,
Чёрный человек
 Спать не даёт мне всю ночь.
Вот и всё, излишне впечатлился просто, а так всё нормально у меня, в газете я незаменимый человек, недавно в конкурсе, довольно престижном, второе место занял, то есть, фактически победил, первое место проплаченное было… Так что живу помаленьку, книгу всё написать собираюсь, тоскливо только, приехали бы…

Спустя полтора года после этого случая, Женя сидел на ступеньках своего подъезда, обхватив руками голову, и навзрыд плакал.
— Они достанут меня, они всё равно достанут меня  — говорил он, всхлипывая и задыхаясь.

Соседи вынули у него из кармана ключи, открыли дверь, завели его домой, долго успокаивали его, как раскапризничавшегося ребёнка, напоили чаем с вареньем, уложили в постель, и сказали, что завтра с утра зайдут попроведовать.
Зайдя к Жене на утро, они увидели его висящим на люстре с вываленным языком, в добротной, видимо, загодя приготовленной петле.
… Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет
Ах ты ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И разбитое зеркало…