2. М. Лермонтов и Наполеон. - К теме отца и сына

Часть вторая

«Скажи, Брюссель, что думал ты, когда…»

«Он смерти лучших обрекал,
Но с ними горестный удел
Сам разделить не захотел…»

1815 год. Битва при Ватерлоо — последнее крупное сражение Наполеона, бежавшего с острова Эльбы, чтобы вернуть себе французский трон. Противную сторону представляла Седьмая коалиция европейских монархов. Разбитый англо-прусским войском Наполеон был принуждён ко вторичному отречению и отправлен в ссылку на остров Святой Елены.
Ватерлоо — селение на территории современной Бельгии, в 15 км от Брюсселя. Сражение произошло 18 июня. «Поле Ватерлоо» Вальтер Скотт пишет по свежим следам.
Исследуемый текст приводится в переводе Ю. Левина. Нам он интересен для обнаружения параллелей с текстом Лермонтова, который считается подражательным. Так ли это?
«Сокрылся позади Брюссель,.. Мы входим, темный Суаньи, /В леса дремучие твои…», обращается поэт к местности, которую подробно рассматривает:

Открылась неба синева,
Вдаль отступают дерева,
Видны кустарники, трава,
Селенье и овраг.
Крестьянин в поле у межи
Склонился над снопами ржи…
 
Понимая, что ничего примечательного здесь нет, за что мог бы зацепиться взгляд, поэт обращается к путнику:

О путник, не гляди
С презреньем на село:
Хоть жалок колокольни вид,
Но вспомни, что она стоит
В бессмертном Ватерлоо!.
 
Несмотря на то, что сражение произошло накануне, и в памяти любого европейца оно должно быть еще свежо, поэт считает, что путнику эти события не известны и на вопрос: «Что здесь могло происходить», он ответит, что

«С широких вспаханных полос
Крестьянин урожай увез».
.............................................
.............................................
И он и каждый так решит,
Кто этот край впервые зрит, -

уверен поэт, хотя в седьмую коалицию входили: Россия, Швеция, Англия, Австрия, Пруссия, Испания, Португалия, а непосредственно на поле Ватерлоо сошлись силы англо-голландско-прусской армии под командованием Веллингтона и Блюхера, которые и разгромили французов. Но допустим, что остались непосвященные, «Но только не жнецы», которые «Трудились здесь… пикой, саблей и штыком - Суровые бойцы». Чей «каждый взмах /Героев повергал во прах, /Как срезанный ячмень».
Сражение длилось почти весь световой день (с 11 час. 35 мин. дня до 8 часов вечера).

И в час, когда ночная мгла
На жатву страшную сошла,
Скирдами высились тела
Сраженных в этот день, -

продолжает Скотт использовать лексику крестьянина, в устах которого вполне оправданы были бы эти образы, но в устах поэта они подчеркивают, насколько обесценена была в этот день жизнь человека - каждый взмах «жнецов» смерти увеличивал скирды тел. Высокие скирды ячменя радуют глаз селянина, заканчивающего работу в поле праздником урожая, сейчас же был не тот случай:

Над обезумевшей толпой
Носилась Смерть под битвы вой,
И всех на пир кровавый свой
Она звала вокруг…
...............................................
................................................
Но битвы не решен исход
На поле Ватерлоо.

И вот тут самое время задаться вопросом, и поэт задает его, но обращаясь к городу:

Скажи, Брюссель, что думал ты,
Когда с далекой высоты
Протяжный несся гром
И с дрожью слышал млад и стар
Звук, предвещавший им пожар,
Насилье и разгром?..
..............................................
..............................................
Как часто, слыша барабан,
Ты думал, что вошел тиран
И что занес уже Разбой
Кровавый факел над тобой.

В начале стихотворения Брюссель был «позади», впереди – «темный Суаньи». Побывав на поле сражения, поэт понимает, какой страх должен был испытывать каждый житель города, к которому ожесточенно рвался враг:

И свыше десяти часов
Идут, идут с вершин холмов
На бранный дол ряды полков -
Несметно их число;
Свирепым штурмам нет конца,
Не утихает град свинца…

И здесь совсем другой лексический ряд, которым и должно говорить о захватнической войне: гром, пожар, насилье, разгром, тиран, разбой, кровавый факел.
Поэт спокоен за участь города:

О не страшись! На поле том
Напрасно на тебя перстом
Указывает враг,
И, не привыкший уступать,
Опять вздымает и опять
Кровавый вал атак.

Наполеон лично командует сражением, вдохновляя своих воинов именем Франции и своим:

Он все кричал: «Марш! Марш! Быстрей!
На пламя ярых батарей!
На вражеский заслон!
Пусть каждый латник в бой идет,
Уланы с пиками, вперед!
Гвардейцы, Франция зовет
И я, Наполеон!».

«В ответ восторга клич звучал», - т. е. воины бросаются за своим императором, с которым они составляют единое целое! Чтобы вызвать ответный восторг со стороны тех, кто за тобой бросается в бой, ты должен быть либо непререкаемым вождём, либо вести праведную войну – отечественную, народную, священную, о которой писал Лермонтов в поэме «Измаил-Бей»:

Промчался клик: война! война!
И пробудились племена.
На смерть идут они охотно.
.................................................
..................................................
Оружья звон, движенье стана —
Вот ныне песни молодца, 
....................................................
.....................................................
«Смотри, как всякий биться рад
За дело чести и свободы!.. -
С улыбкой гордою шептали
Между собою старики,
Когда дорогой наблюдали
Отважных юношей полки».

У Скотта тоже отважные полки: «Он смерти лучших обрекал, /Но с ними горестный удел /Сам разделить не захотел», - сожалеет поэт о трагической участи французов, ставя в упрёк Наполеону то, в чём позже горцы упрекнут имама Шамиля, сдавшегося в почетный плен после полувековой борьбы с российской империей, в которой погибли и продолжали гибнуть за свою землю лучшие сыны.          
В противовес Наполеону дан главнокомандующий — фельдмаршал герцог Веллингтон:

А Тот - отчизны щит и меч -
Являлся средь кровавых сеч,
Чтобы сердца солдат зажечь,
Как света луч дневной;
Одушевляя каждый полк,
Вождь восклицал: «Исполним долг
Пред Англией родной!».

Вождём для Скотта является на этом поле Веллингтон, а не Наполеон. Чем отвечают ему войска? «Три сотни пушек, озверев, /Извергли из горящих чрев /Потоки чугуна» - шквалом огня ответили, а значит, вождь услышан каждым воином-артиллеристом, которые здесь уходят на второй план, потому что важны в данном случае не они, а разрушительная сила оружия, способная создать «завесу огня» для остальных, которых мы можем различить с их стороны:

Пришпорил кирасир коня,
Уланы, пиками звеня,
Пошли, и, войско осеня,
Взметнулись знамена.
 
«Потоки чугуна» должны были бы попридержать наступательные движения французов. Но, «Как бурные потоки вод, /Французы ринулись вперед», - пишет поэт, который не может не восхищаться противниками, которые ответили не таким же шквальным артиллерийским огнем, а людским потоком, - стремительно атаковали кавалерией.

И над равниной в тот же миг
Протяжный и свирепый крик
В честь императора возник.

«За Родину! За Сталина!», - говоря языком другой войны. Перед нами – император и те, кто ему присягал, демонстрирующие на поле боя свою верность. 

Но страшный натиск вражьих сил
Сердец британских не смутил;
Как только ядра рвали строй,
Они смыкались вновь стеной,
Когда ж пред ними, как мираж,
Из дыма вырвались плюмаж,
Кираса, пика и палаш -
Загрохотал огонь!

 - перед нами доблестные герои с одной и с другой стороны, не уступающие друг другу в мужестве!

Упали кони, седоки;
Свалились шлемы, тесаки;
Орлы знаменные, значки
Валяются в пыли. –

Кульминация боя, когда воодушевление, отвага, доблесть воинов, их мужество в пылу сражения превращаются в свою противоположность – седоки, шлемы, тесаки, значки… Куча всего. И все это в пыли. 
«Смешались в кучу кони, люди…», - напишет позже Лермонтов, и в обоих случаях неважно – свои или чужие: все! Разделяют их только обращения поэта к вождю и императору, к которым напрямую обращается Скотт:

Тут, Веллингтон, твой острый взор
Судьбы увидел приговор:
В тот день британский строй
Под натиском врага стоял,
Как ряд родных прибрежных скал;
Когда же ты «Вперед!» сказал,
Он хлынул, как прибой. –

Т.е. ответил единым порывом на команду вождя и продемонстрировал стойкость. Обращение к императору отличается дерзостью поэта:

А ты, коварный властелин,
Узри позор своих дружин! ...
Нет, обольщаться не спеши -
То пруссаки идут!

Из истории сражения известно, что, «имея подавляющее численное превосходство, прусские солдаты захватили деревню Планшенуа и обратили всю линию защиты французов в бегство. Союзные главнокомандующие решили дальнейшее преследование неприятеля поручить пруссакам. Преследование это велось с необычайною энергией и быстротой в продолжение трех дней, на расстоянии 150 километров (до Лаона), и привело французскую армию в окончательное расстройство. Наполеону к этому времени удалось собрать (кроме корпуса Груши) не более 3 тысяч человек — силы, с которыми нельзя было ни защищать столицу, ни продолжать войну»1.

О, если б ты увлек с собой
Остатки войск в последний бой
И вместе с ними пал! -

желает поэт гибели не только «коварному властителю», но и всем тем, мужеством чьим только что восхищался.

Ты Риму подражать хотел -
Так вспомни горестный удел
Вождя, что притязал
На императорский венок
И гладиаторов увлек
В мятежный свой союз.
Он твердо встретил злобный рок,
Не бросил тех, кого обрек
На гибель, но, держа клинок,
На поле брани с ними лег -
Злодей, но все ж не трус.

«Притязание» Спартака на римский трон историки не подтверждают, но автор, который по праву считается основателем жанра исторического романа, сознательно акцентирует внимание на «императорском венке», чтобы, уравняв раба Спартака в статусе вождя с императором Наполеоном, показать ему, каков должен был быть его конец: твердо встретить гибель в бою рядом с теми, кого увлекал за собой. Наверное, поэтому вождь, поднявший восстание рабов, во имя свободы личности как таковой, в глазах европейского историка Вальтера Скотта – тот же злодей, что и Наполеон, разве что не трус!
«Где тот /Герой, кого являли нам /Маренго, Лоди и Ваграм?» - вопрос риторический, но напоминающий императору его былую славу.

В снегах Березины
Не так зловещ был возглас тот,
Когда от крови таял лед,
И, средь бегущих сея страх,
Кричали яростно «ура!»
Донских степей сыны, -

напоминает поэт былому герою его поражение, после которого нельзя оправиться и заново подняться в прежнем статусе.

Иль вспомни вопль, что мрак пронзил
Под Лейпцигом, когда без сил,
Тобой союзник брошен был
И трупов полная река
Прияла тело поляка.

В битве народов при Лейпциге в 1813 году, во время переправы через реку Эльстер, утонул Станислав Понятовский, прикрывавший отступление основных сил французской армии, и в его гибели Скотт считал виновным Наполеона, армия которого была здесь окончательно разгромлена.
Все эти обвинения, брошенные в адрес императора, героя и злодея - Наполеона у поэта ложатся в основание его приговора:

Нет, час решительный настал,
Ты славу, имя потерял,
Империю и честь!

Как после этого жить? – возникает вопрос, которым и задается поэт, но опять обращаясь к самому императору, что звучит унизительнее для него, будто цепляющегося за эту жалкую жизнь:

Ты хочешь жить? Тогда смирись,
Витиям дерзким покорись,
Которых некогда презрел;
Они среди ничтожных дел
Решат твой царственный удел. –

Очень дерзкие советы из уст поэта: смирись, покорись… И главное, пред кем и кому? – Тем, кто поднаторел в красноречии, но занят ничтожными делами? Тем, которых по праву презирал за это?

Иль жребий менее суров -
Искать приюта у врагов,
Против которых свой кинжал
Ты постоянно обнажал? -

Получается, нет для Наполеона вариантов жить достойно, разве что доживать в бесчестии...

Мы не хотим, чтоб спесь твоя,
Таящаяся, как змея,
Могла главу поднять.
Приди, но ты не сможешь, знай,
Ни остров, ни единый край
Теперь своим наречь -

наконец поэт присоединил к своему голосу и голос народа. Или народов? - «Мы не хотим»! Весь мир хотел подмять под себя, но даже небольшой остров, на который обречен, не будет принадлежать ему, даже те два метра, что отведут ему после смерти.

Родных и близких без числа
Смерть беспощадно унесла!
И если черная вуаль
Скрывает девичью печаль,
Иль женский плач раздастся вдруг
В ответ на барабанный стук,
Иль потаенная тоска
Терзает сердце старика, -
Не вопрошай, какое зло
Причиной, - вспомни Ватерлоо! -

нет здесь человека, которого бы не коснулась эта трагедия. Поэт понимает, что этот день героями Ватерлоо вписан навсегда в Историю, поэтому он обращается непосредственно к нему:

День нашей доблести и слез,
Какие жизни ты унес!
Тобой Британии сыны
В анналах подвигов страны
Навеки запечатлены.

«Прощай же, поле, где видны /Следы губительной войны…», - покидает «прекрасный Угумон, /Израненный со всех сторон», поэт, чтобы рассказать «людям всех времен /Про непреклонный Угумон /И поле Ватерлоо». – Такие события и люди не должны быть преданы забвению. Хорошая, правильная, логически оправданная точка. Но поэту понадобилось «Заключение». Для чего? Он говорил до сих пор со всеми, но не с Англией, пославшей своих сыновей. Как можно было не обратиться к ней?

Моя отчизна, ты борьбу вела,
Неколебима в радости и горе.
За истину и благо, как скала,
Стояла твердо ты в державном споре
В дни тяжкие, когда, как псов на своре,
Полмира на тебя повел злодей,
И в час, когда пришло тебе подспорье,
И посылала лучших сыновей
Европа, чтоб помочь Владычице морей.
Страна моя, прекрасен твой восторг.
Вздымай хоругви своего патрона!.

Историческая справка: «На момент сражения селение Ватерлоо находилось в составе Королевства Нидерланды. Армия союзников состояла из объединённых сил королевств Нидерланды, Великобритания, Ганновер, герцогств Брауншвейг и Нассау. 13 марта, до вступления Наполеона в Париж, союзники объявили его вне закона, а через несколько дней началась мобилизация союзных армий. 14 июня, упреждая окончание мобилизации, Наполеон, решил двинуться в Бельгию. 15 июня Ней должен был сдерживать наступление Веллингтона у Катр-Бра, а 16 июня у Линьи император разбил Блюхера, прусского фельдмаршала, который с остатками своей армии отступил в неизвестном направлении. 17-го числа маршал Груши получил приказ преследовать Блюхера, а сам Наполеон выдвинулся на Брюссель, где в 22 километрах от города, на высотах Монт-Сен-Жан, закрепилась английская армия»2. 

Но поэт считает, что вызов был брошен Великобритании:

Британия, запомни в назиданье
Потомству, что не тот еще герой,
Кто храбро ринулся на вражий строй
Иль не отдал в бою родного стяга, -
Корысть и спесь ведут таких порой.
Пусть постоянством в сотворенье блага
Венчается всегда твоих сынов отвага.

«Корысть и спесь» с одной стороны и «постоянство в сотворенье блага» с другой, столкнулись на поле Ватерлоо лицом к лицу, венцом чего явилась отвага сынов Британии, которым и отдал должное 44-летний шотландский поэт, считавший, что Наполеон обязан был пасть на поле Ватерлоо вместе с лучшими сынами Франции, погибших по его вине.
Однако английский поэт Джордж Байрон так не считал. Не кровь ли предков, выходцев из Нормандии, заговорила в юноше, которая вне подданства?