Пусторадицы. История четвёртая

 

              История третья здесь:  http://proza.ru/2020/10/25/939

История четвертая
Сергей Васильевич

              Сергей Васильевич Корнев жил в этой деревне всегда, как себя помнил. Было, правда, несколько отлучек, наиболее значительными из которых являлась армия да случайный опыт недлинной городской жизни. Армия закончилась своим чередом и остаться на сверхсрочную не заманила, как ни старалась, да и городская жизнь не победила. Чуть что – и Сергей Васильевич катил в деревню на своём мотоцикле, благо катить было недалеко - всего километров десять. В любую погоду. А потом и вовсе забросил город и ездил на ГРЭС только на работу.

              В войне он по малолетству своему не участвовал, а вот война в нём – участвовала. И неизбывным чувством голода, к которому невозможно привыкнуть, и нередким воем баб после прихода Фроси-Хромоножки, и многим другим, о чём и помнить-то не хотелось, да не забывалось никак. Нет, отец пришёл живым, чего Бога гневить. А что ноги по самую задницу на войне оставил, так значит это она ему такую цену записала. Очень она была скрупулёзная, эта война, никого своим вниманием не обходила. С того – ноги, с этого - руки, а с кого и целиком – саму жизнь. А кто целым вернулся, так это только казалось. И с этих война свою дань взяла. Иначе не метались бы они во сне, да не шли в бесконечную свою атаку всю оставшуюся жизнь, да не плакали бы по пьяному делу.

              Вот и отец Сергея, Василий Корнев, предъявлял свои счёты войне по-своему. На деревенских праздниках пил без меры, а потом «плясал» на своей тележке с подшипниками вместо колёс – подпрыгивал неуклюже, грохоча по полу деревянными колодками, приспособленными для отталкивания. Не мог забыть, что был когда-то заправским плясуном и смотрел людям в глаза вровень, а не задирая голову так, что шапка падает. Царствие ему небесное.

              Как-то само собой сложилось, что с годами стал Сергей Васильевич вроде как деревенским наставником. Нет, власти он никакой не имел, да и не требовал. И за советом, так чтобы уж впрямую, к нему не ходили. Но мнение его по чувствительным вопросам всегда имели в виду и «принимали за основу», как по-партийному острил беспартийный односельчанин Егор Щербатов.

              А ещё Сергей Васильевич умел милосердно резать скотину и был в этом деле незаменим и уважаем. Непростые и, прямо сказать, тяжёлые для души знания и навыки, такие, что не каждый «потянет», получил он от отца, тому без ног-то справляться с этим делом стало не под силу. Вот и приноровился брать с собой сына, обучал премудростям и то ли в шутку, то ли всерьёз наказывал передать их своему сыну, как срок настанет. Поначалу ученик ночами не спал после выполненной работы, переживал, на что отец всегда говорил, что всякую животину любить нужно, а вот во время «дела» (он никогда не говорил «резать» или «колоть») - жалеть нельзя. Она всё чувствует и от этого только больше мучиться будет, да и ты свою работу плохо выполнишь.

              Так и перенял понемногу Сергей, тогда ещё просто Сергей, без отчества, дело отца и выполнял его умело и по-своему гуманно, раз уж без этого не обойтись. Правда, приходя на «заказ», ловил иной раз украдкой брошенные, изучающие взгляды. Дескать, позвать-то мы тебя позвали, но что же всё-таки ты за человек такой, которому животину жизни лишить – раз плюнуть. Сначала-то в таких случаях что-то объяснять пытался, а потом перестал. Получал свой «бакшиш» степенно и с достоинством, от рюмочки всегда отказывался и уходил. А вот наказ отца так и не выполнил: сын-то имелся, скотины не стало. Он сам, пожалуй, и был последним на деревне, у кого оставались поросята, и был даже «коняшка», что во времена прорастающей индивидуальной механизации, типа воняющих бензиновым перегаром мотоблоков выглядело уж совсем делом экзотическим.

              И всё бы ничего, да жизнь всегда найдёт, над чем посмеяться. Вот и с Сергеем Васильевичем так. Он, безусловно обладающий жизненным опытом и понимающий «суть вещей», никак не мог взять в толк, почему земли у его дома так мало, если её вокруг так много. Был, конечно, как у многих, капустник за деревней, которого им вполне хватало для посадок, но вот у дома было откровенно тесно. И это при том, что он являлся собственником изрядных земель, как и все в деревне, впрочем.

              Когда наступила пора перехода от колхозов - совхозов в дальнейшее светлое будущее, невесть откуда взявшиеся энергичные молодые люди принялись смущать народ такими словами:

              - Ведь вы кем до сих пор были? Рабами вы были! Холопами!  Из колхоза – ни ногой, разве только на кладбище! А теперь – фермерами станете! Сами себе хозяева! И мы вам в этом сильно поможем! Бескорыстно! Ибо вся душа изболелась, на нищету вашу глядючи.

              При этом рисовали соблазнительные картинки единоличного будущего, в котором всяческая благодать повалится прямо с небес, только уворачиваться успевай, чтобы не зашибла.

              И «богатели» экс-колхозники – будущие фермеры прямо на глазах, обменивая участие в коллективном хозяйстве на бумажку о выделении земельного пая, который и должен был привести их в капиталистический рай. Наиболее вредные и подозрительные сомневались, дескать, дежавю какое-то получается. Нас уже совращали один раз так-то, «Земля – крестьянам» кричали. А что получилось?
Но на маловеров шикали, а колхозы к тому времени были уже так подрастащены нынешними радетелями, что кроме бумажек о паях раздавать оказалось нечего. Пришлось брать бумажки. Вот и Неля, жена Сергея Васильевича, получила своё «богатство». Но когда они попробовали присоединить к дому пяток соток из своего несметного «сокровища», оказалось не тут-то было. Оказалось, что земля, как таковая, была, но была каждый раз «где-то не здесь». Не только у Корневых, у всех. Стоит кому-то завести разговор, что вот этот бы клин использовать для того то и того то, а ему говорят новые лидеры:

              - Это не твое!

              Он: - А где же моё-то? Вот ведь и бумажка имеется.

              А ему: - Не твоё, не твоё! Твоё – там!

              И делают округлый жест в никуда. Совсем, как в сказке: поди туда… ну и дальше, по тексту.

              При этом оказалось: «то-что-нигде» можно продать. Где оно – неизвестно, но продать можно. Денег много не дадут, но всё какая-то польза.

              Нашлись и покупатели. Были они в основном таинственны и неуловимы. Но вот их эмиссары, торговые агенты, так сказать, были очень даже известны. Сергей Васильевич знавал одного такого из соседней деревни – Мишку Графова. Кроме своей громкой фамилии был этот Графов известен тем, что бестолково гонял по окрестностям на самодельном драндулете, похожем на спаренный мотоцикл. Гонщик беспочвенно претендовал на авторство в создании конструкции, но кличка «рукожопый» сильно мешала народу в это поверить. Устав доказывать всем свою гениальность, Михаил запустил слух, что агрегат он получил авансом от одного «олигарха» в счёт уплаты за работу по приобретению (а точнее, за скупку) земельных паёв.

              Такая версия тоже не могла быть полной правдой, поскольку у Михаила олигархами были все, кто ездил на машине, круче «Москвича». Тем не менее, Графов вдруг и на самом деле занялся скупкой паёв, (не себе, понятно), и даже преуспел в этом, если судить по его собственным словам да той конфузливости, что многие сельчане проявляли вдруг, стоило разговору закрутиться вокруг бессовестных земельных спекулянтов. Правда, некоторые посмелее не стеснялись признаваться в продаже пая, о чём прямо и говорили, приводя в пример несчастливую судьбу ваучеров у их городских родственников.

              Только вот однажды «олигарх», он же тайный скупщик, сгинул, не поставив Михаила в известность о своих планах. И с Михаилом что-то сделалось: ему стало казаться, что вся земля в округе – его, не зря же скупал-то! Он стал выходить на поля, раскинувшиеся в сторону реки Суды, и чинить всем прохожим и проезжим допрос, на каком основании они тут ходют – ездиют, совершая тем самым потраву его угодий. По странному совпадению имел он во время своих дознаний всякий раз походку шаткую, взгляд блуждающий и амбрэ, раскрывающее постыдное пристрастие к злоупотреблениям.

              На своих-то это не действовало, но попадались и путники, не знакомые с местным колоритом. Те поначалу с интересом и недоумением терпеливо дожидались завершения шоу, но не дождавшись, поступали сообразно своим представлениям о чувстве меры: кто крутил пальцем у виска и уходил, беспардонно сдвинув радетеля в сторону, а тот, кому этого казалось недостаточно, обижал Михаила действием. Это, впрочем, никак не умаляло его дальнейшей настойчивости, стоило только совпасть по времени нужным обстоятельствам: наличию людей на дорожке к реке и наличию портвейна под рукой в потребном для вдохновения количестве.

              Вскоре Михайловы чудачества стали общеизвестны, и сельчане вполне ожидаемо наградили его вторым прозвищем, идущим от фамилии. Но, поскольку на графа он явно не тянул, ему присвоили звание пожиже – «Графчик». Впрочем, и первоначальное прозвище тоже оставили.

              Последние лет двадцать, с тех пор как на пенсию вышел, жил Сергей Васильевич в деревне безвылазно. Он рано овдовел и летом делил жилище с дочкиной семьёй, а зимой и вовсе оставался один. Их дом имел «стратегическое» расположение – из окна кухни въезд в деревню был, как на ладони и, заслышав шум мотора, бдительный старожил всегда успевал определить, кто нагрянул: свои или чужие. Проезжих здесь быть не могло – деревня-то тупиковая, а к зиме и вовсе опустевающая на три четверти. Не идентифицировав проехавших, Сергей Васильевич не ленился искать их по деревне, благо было всё под рукой и всё на виду. А обнаружив, взыскивал ласково: откуда, куда, зачем? Совсем, как любимые персонажи любимого фильма «Свадьба в Малиновке». И было видно по его поведению, что от этого старика так просто не отвяжешься. По этой ли причине, или просто так уж сложилось, обходили воры и воришки эту деревню своим корыстным вниманием, и если кто из дачников по забывчивости оставлял какой инструмент осенью на дворе, так весной и обнаруживал его на том же месте, изрядно проржавевшим и обиженным на своего нерадивого хозяина.

              В одну из весен затеял Сергей Васильевич поставить небольшой хлев для поросят. По скудности пространства определил место поближе к дому бабы Глаши, всё равно тот пустует уже много лет. А для того, чтобы затащить сруб целиком на место, накинул проволоку на стоящий у соседского дома вяз, дерево, надо сказать, в этой местности нечастое. Сруб-то затащил, а проволоку – не снять: врезалась в ствол до самой середины. Так и оставил. Только спустя какое-то время стал вяз болеть да паршиветь.

              А тут и покупатели на соседний дом нагрянули. Немолодая уже пара, на вид обоим далеко за сорок, из города. Как-то нехорошо получилось: и хлев теперь у них под носом, и вот красивое дерево чахнет. Сергей Васильевич, не дожидаясь напряжения в будущих добрососедских отношениях, хлев утащил в другое место (зачем было и возиться, только пустые хлопоты вышли).

              А с вязом такая история получилась. Ходят новые соседи по участку, сквозь бурьян, лопухи да крапиву продираются, инвентаризацию, так сказать, проводят, да слышно, вроде как в покупке раскаиваются – уж больно работ много, больше гораздо, чем ожидалось. И видно, что в приобретении домов-то они – люди, ни черта не понимающие. А хозяин всё порывается тополь свалить, да вот это страшилище – и на вяз показывает. Только хозяйка не согласна: тополь – вали, а вяз я лечить буду. И ведь вылечила! Не быстро, не сразу, мазала всё чем-то. И зарастил вяз свою рану, оправился, покрасивел, только нижние ветки убрать пришлось – засохли. А проволока так и осталась торчать.

              Но это ещё впереди будет, а вот тополь валить побежал Сергей Васильевич помогать новому соседу сразу. Прикинул: если вдруг не так ляжет, так и его дому достанется. Так и познакомились. Оказалось, вполне ничего себе люди. Обычные, хоть и городские. Про Алексея (так звали соседа) деревенские откуда-то прознали, что из начальства. Но ничего такого особенно начальственного Сергей Васильевич в нём не увидел, хоть и старался изо всех сил. Чёрная «Волга» за соседом не приходила, внезапного изобилия стройматериалов, как у тех, кто по округе начальниками слыл, не наблюдалось, рабсилы, перекинутой с какого-нибудь объекта, тоже не было. Да и сам он оказался поведения самого что ни на есть обычного, ни перед кем не чинился и не выпендривался. Видимо, если уж из начальства, так из м-а-а-ленького, решил Сергей Васильевич и почувствовал облегчение. Не хватало ещё барского чванства под боком.

              А с соседкой Надеждой, оказавшейся родом из Борисово-Судских краёв, полюбил Сергей Васильевич разговаривать о былом. И так у них ловко вспоминать получалось, будто они с одного года, (даром что Надежда почти на двадцаточку помоложе), да будто бы и из деревни из одной. Недеревенский Алексей только рот раскрывал от удивления, как у них ловко диалог шёл: не успеет один что-то рассказать, а у второго уже ответка на ту же тему готова. И ведь видно, что каждый о своём толкует, а получается, что вроде как про общее.

              - Ну, Надежда, не знал, - обычно говорил он, вдоволь наслушавшись и почти цитируя товарища Бендера, - что ты у меня до эпохи исторического материализма родилась.

              А говоруны сходились в одном: не та уже деревня. Только инаковость деревенская была у каждого своя. Сергей Васильевич, бывало, что-то рассказывает, а у самого слёзы в глазах, особенно если после стопочки – другой (больше-то и не принимал). Послушаешь – одни невзгоды, и всё равно получается, что слёзы – они не от жалости к себе, а больше от воспоминаний о чём-то милом, невозвратном. Алексей недоумевал: и чего может быть слезоточивого в рассказе о том, как грели они пацанами босые ноги в тёплых коровьих лепешках?

              У Надежды – настрой другой, позитивный. Да, деревня уже никогда не будет прежней, и скотинку народ держать разучился. В лучшем случае курочек кто-нибудь заведёт. Но ведь ещё лет пяток назад и этого не было. Крик петуха можно было только на будильнике в качестве звонка услышать. Заглянуть в девяностые – так половина домов, как в войну, была заколочена. Народ в город подался, бизнесом заниматься да богатеть легко и беспредельно. До того разбогатели, что брошенные дома и восстанавливать не на что оказалось. А сейчас в деревне ни одного пустого дома не осталось и даже новые появились. Ну и что, что дачники. В первую очередь свои ведь и вернулись, да ещё и с детьми, а то и со внуками.  Вон, ребячий гомон на улице слышен, ненавистные мотоциклы, опять же, расплодились. Вроде и парней столько нет, сколько мотоциклов. Тут причина одна может быть – значит девчонки есть, магнитят. Чего тут непонятного?

              Если сворачивал разговор в эту сторону, глаза у Надежды затуманивались, и она затихала на минутку. Алексей, глядя на такую метаморфозу, подумывал, что был, видимо, и в её девичестве какой-нибудь приятный мотоциклист. Ну, или велосипедист хотя бы…

              Так-то вот и разговаривали. Через эти ли разговоры, по другой ли причине, но только проникся Сергей Васильевич к новым соседям, частенько захаживал по-свойски на огонёк, прямо через огород, благо забора между участками они так и не возвели. И даже ловил себя на мысли, что ждёт их к выходным из города. Дело как раз к осени подкатилось, и он вЫводил городских по всем своим потаённым ягодным и грибным местам, событие по деревенским меркам совсем не привычное и где-то даже предательское. Другие то, спросят было их новосёлы, что тут из даров леса наличествует, начинают прибедняться да на медведей, а то и на нечисть откровенную намекать. Тут, мол, если медведь не задерёт, так леший обязательно закружит. И случай подходящий из своей жизни обязательно расскажут. И непонятно: то ли сами в придуманное верят, то ли их за полных идиотов принимают.
А в остальном – люди как люди.

              Справедливости ради надо сказать, что видели Надежда с Алексеем во время своих первых разведпоходов лабазы на овсяном поле, но чтобы леший? Это уж совсем не туда, кажется.

              А то ещё выйдет Надежда поутру на крыльцо, а у дверей – здоровенная корзина с грибами. Ясно – сосед расстарался. Сам то он грибы не любил, а вот по лесу побродить – милое дело. Начнёт Сергея Васильевича пытать, а тот – ни в какую: знать ничего не знаю. Если кто и принёс, так это Леший местный, водится тут один, совсем людей не боится. Да серьёзно так. Вот и слушай да думай, что хочешь… 

              Не только грибы да ягоды. Помогал Сергей Васильевич соседям и по хозяйству. Причём любил так, чтобы не по просьбе, а по своей доброй воле как бы. То лесину притащит из-за речки на мачту для телевизионной антенны, то совок из жести смастерит для бани. Или вот косовище для литовки сделает да косу насадит. А потом терпеливо поджидает момент, чтобы спросить, как бы между прочим:

              - Косу-то испробовал?

              - Так её ещё насадить надо, - ответит не знакомый с этим делом Алексей. Хоть и городской, а разумеет, что тут понятие требуется. – Я вот как раз попросить хотел…

              - Так вон готовая стоит, иди, пробуй, - кивнёт головой в сторону сарая Сергей Васильевич, вполне довольный, что угадал с полезным делом. А сам смотрит лукаво, как сосед первые неуклюжие упражнения с косой производит. Вроде и нехитрое дело, а сноровка нужна.

              Так и жили. А пока соседи на неделе в городе работали, продолжал с ними придуманные разговоры, подбирал свои доводы про деревню, какой он её хотел видеть. Чтобы не дачники посторонние тут жили, а свои, настоящие крестьяне и по духу, и по жизни. Дойдя до этих рассуждений, Сергей Васильевич попадал на распутье: соседи-то вроде как тоже дачники, но недолго подумав, делал для них исключение – пускай остаются, люди хорошие. И продолжал свои думы дальше: чтобы скотинка была, чтобы поля сосняком не зарастали, а то уж на некоторых деревья метра по два вымахали.

              И казалось ему, что стОит разбежавшимся по городам назад вернуться, и заживёт деревня своей настоящей, правильной жизнью. Ведь кто-то и возвращался, и дома сразу оживали, принаряжались… А тут как раз слух прошёл: Ольга Ботова приехала, насовсем…

               Продолжение здесь:   http://proza.ru/2020/10/27/1139