Я и мои самолёты, глава 30

  ГЛАВА 30

Летающий орган

Янки часто упоминают ураган из свинца, который обрушивали восемь крупнокалиберных пулемётов «Тандерболта», и это действительно было так: большим достоинством этого массивного истребителя была огневая мощь, делавшая его, в сочетании с весом и устойчивостью, идеальной летающей платформой для вооружения.
Но, когда я впервые поднялся в воздух на версии Mark I, американцев поблизости не было – только составленное ими руководство по лётной эксплуатации, РЛЭ. Несомненно, подробное, и прекрасно изложенное, РЛЭ, тем не менее, заставляло задуматься – это на самом деле руководство по управлению самолётом или инструкция по разработке электронного мозга, или даже органа?
Достаточно было попасть в кабину, чтобы сомнения развеялись. В точности, как если бы вы оказались внутри органа в кинотеатре! Кругом громоздились кнопки, выключатели, реостаты, приборы, рычаги и приблуды (включая подлокотники, обитые зелёной кожей, хромированную писсуарную трубку и пепельницу). Сложность этого хозяйства объяснялась, отчасти, наличием турбокомпрессора в дополнение к обычному нагнетателю и, разумеется, двухрядным звездообразным двигателем «Дабл Уосп» мощностью 2300 л.с., отчасти тем, что американцы непрерывно пополняли рынок техническими новинками. На этом самолёте они практически подошли к пределу возможностей пилота, управляющего самолётом в одиночку, и я часто задавал себе вопрос, что произошло бы в боевом вылете, попади пуля в фюзеляж, до отказа начинённый внутренней проводкой!
P-47B, возможно, прекрасно справлялся с сопровождением бомбардировщиков во время дневных рейдов на Германию, но на тех истребителях, на которых я летал раньше, не было ничего подобного. Для поршневой авиации это был предел – по крайней мере, до появления реактивных истребителей, кабины которых вновь стали удобоуправляемыми – по крайней мере, на время!
Я без труда вылетел самостоятельно, но руки скакали по всей кабине, повинуясь указаниям Руководства, которое я разместил в удобном мне месте – это было в точности, как играть на органе.
Ранний тип остекления, как на «Харрикейне», ограничивал видимость, будучи закрытым, а когда я открыл его, спутная струя ринулась вперёд, вытрясая пыль из самолёта. Потому я закрыл фонарь и приступил к выполнению посадок с немедленными взлётами, испытывая некоторый комплекс вины с примесью клаустрофобии – я изменил многолетней привычке, взлетать и садиться с открытым фонарём. В результате, я не проникся чувством к P-47B, он же Mark I, но, когда, несколько недель спустя, к нам поступили Mark II, они же P-47D с каплевидными фонарями, я был приятно удивлён тем, как они изменились. Это были первые, в моей лётной практике, истребители с каплевидными фонарями, сравнить было не с чем. Но вот видимость…
До того, это было так, словно органист сидел ниже уровня пола, в ожидании нажатия на кнопку, которая приподнимет его насест. На новом «Тандерболте» сиденье изначально находилось высоко, и вся совокупность компонентов была на виду у публики – защищённая от осадков удлинённым колпаком «Перспекс», обращённым выпуклой частью вверх. Это изменение явилось откровением, с одним только неудобством – обзор казался чрезмерным!
Старые кабины закрытого типа давали психологическое чувство защищённости - всё равно, что укрываться одеялом с головой во время бомбёжки. Под каплевидным фонарём органист – простите, пилот, был столь явственно незащищён, что его незамедлительной (и очень человеческой) реакцией было желание спрятаться. Осмотрительные американцы предусмотрели на этот случай зелёные занавески – якобы, чтобы солнце не слепило. Они, вероятно, чувствовали себя на удивление комфортно во время вылетов на задания.
Как старший пилот-инструктор 73-й истребительной части оперативной подготовки (к тому времени мы базировались в Файиде, на берегу Суэцкого канала), я был обязан излагать методику полётов на этих…чикагских пианино. Руководство предписывало заходить на посадку на полном газу и садиться на две точки – и то и другое я категорически не принял. Заход с планированием и посадка на три точки, были, по моему мнению, единственным способом прочувствовать любой самолёт. Хорошего пилота можно распознать по умению безошибочно определить, где его машина коснётся земли, а не по беспечной воздушной акробатике в небе, не грозящем никакими непредвиденными помехами; любому под силу вести лайнер «Куин Мэри» в центре Атлантики, но, чтобы точно завести судно в док, нужен опытный лоцман.
Итак, заходы с планирования и посадки на две точки изучались и осваивались, и, хотя, с земли это выглядело так, словно курсант пытается накрыть с пикирования автомобиль управления полётами в конце полосы, он прилежно держал скорость в пределах ста тридцати миль в час, выполняя разворот с планированием. Смотреть на это было страшно, и, в случае сваливания, они бы не выкарабкались - «Тандерболт» проваливался мгновенно, а штопорил яростно – но, насколько я помню, никто не пустил пенку, и заход с планирования с посадкой на две точки вскоре стал обычным делом -  как оно, собственно, и должно было быть. Мне пришлось слегка набить цену, чтобы достичь этого – украсить нос каждого «Тандерболта» аляповатой эмблемой в виде пикового туза и черепа, а один, элитный, на котором, кроме меня, летал только начальник авиабазы, покрасить целиком в чёрный цвет с красными молниями вдоль борта. Трюк сработал! Под занавес, обучаться в авиационном крыле «Пиковый туз» было уже престижно.
Р-47 удивительно легко управлялся по крену, но не по тангажу – что особенно проявлялось в учебных боях и в высшем пилотаже. «Спитфайр», «Киттихоук», да и большинство других истребителей с лёгкостью обходили «Тандерболт» на виражах, но ускорение в глубоком пике – это было что-то, что стоило испытать: четырнадцать тысяч фунтов и две тысячи лошадей за несколько секунд подводили вас к границе звукового барьера, что, несомненно, компенсировало недостаточную маневренность.
Итак, мы возвращаемся к огневой мощи – и точности ведения огня.
Однажды, поспорив с кем-то в баре, я частично наполнил песком шесть бочек из-под масла и построил пирамиду, возвышавшуюся над неиспользуемой площадкой, отгороженной мешками с песком, на дальнем краю аэродрома.
«Я выбью верхнюю бочку в первом пике, две бочки в середине - во втором, и три бочки в основании пирамиды – в третьем» - объявил я, и ставки были сделаны.
Я добился своего!
Но весь секрет шоу заключался в том, что моя платформа для вооружений была стабильна, как утёс – я был слишком занят, распоряжаясь двухстами прибамбасинами в кабине-органе, чтобы уделять внимание точности выдерживания и прицеливания.
По правде говоря, у меня было ощущение, что я, для этого, не особо-то и нужен!