Весь мир театр, но я не буду Дездемоной!

В полутемную спальню, едва освещенную чадящей свечой, стремительно вошел темнокожий человек в старинном костюме с пышными кружевами. Его лицо искажали страдание и ярость.

Мужчина задул свечу и приблизился к огромной кровати, на которой дремала прелестная девушка. Он склонился над ней, осторожно целуя красавицу в губы.

— Еще, еще раз. Будь такой до смерти, — проговорил он вполголоса. — Я задушу тебя – и от любви сойду с ума. Последний раз, последний. Так мы не целовались никогда. Я плачу и казню, совсем как небо, которое карает, возлюбив…

Увидев, что девушка проснулась, повысил голос:
— Молилась ли ты на ночь, Дездемона? Если у тебя есть неотмоленное преступленье – молись скорей. Я рядом подожду. Избави бог убить тебя, души не подготовив.
— Ты о моем убийстве говоришь, Отелло?
— Да, грешница!
— Единственный мой грех – любовь к тебе.
— Не лги! Ты подарила молодому Кассио на память подарок мой, платок! – яростно взревел Отелло. — Он сам мне признался, что был с тобой в сношенье, распутница!

Наступила звенящая тишина, которую внезапно нарушил звонкий шлепок ладони об лоб – это негодующая Дездемона изобразила фейспалм.

Отелло ошалело захлопал глазами – странная реакция жены ввела его в ступор. Впрочем, он быстро пришел в себя и рявкнув: «Обманщица, умри же!», сделал попытку добраться до шеи Дездемоны. Но не тут-то было: девушка согнула ногу, и яростно сопящий муж ударился причинным местом прямо об твердую коленку. От дикой боли ревнивец на несколько секунд перестал дышать, однако несостоявшаяся жертва не стала ждать, пока благоверный оклемается: ловко уронив муженька на пыльный пол, Дездемона уселась прямо на него, предварительно заломив ему правую руку.

Отелло взвыл, но жена на содеянном не остановилась: сидя верхом на очумевшем от всего происходящего мавре, она методично била челом об холодный пол. Правда, лоб был не ее, а мужа.

Каждый удар сопровождался гневной тирадой в адрес муженька, совсем съехавшего на почве ревности с катушек.

— Говорила мне мама, что все мужики козлы, а такие занудные нытики, как ты – тем более! Готов поверить любому мудаку, но не собственной жене, ур-р-род! А ведь в любви, скотина, клялся! На руках обещал всю жизнь носить! А теперь он, сволочь, руки распускает и убийством грозится! Н-на тебе! Н-на!

Отелло нечленораздельно мычал, пытаясь освободиться из жесткой хватки, но с каждый ударом его сопротивление все слабело.

…— Стоп!!! Немедленно прекратить, мать вашу! Что за бардак?! –долетел из зрительного зала гневный вопль главного режиссера. — Дездемона…тьфу, Соловьева! Ты что вытворяешь?! Хватит его бить!

Актриса, игравшая в этот вечер хрупкую жену венецианского мавра, мрачно сплюнула и встала с тихо скулящего Отелло.

— Соловьева! Какого беса ты рушишь всю репетицию?! Что за отсебятина? Что за драка на сцене?! – не унимался негодующий главреж.

Дездемона перевела угрюмый взгляд на крикуна и тот поперхнулся очередной фразой.

— Да просто надоело быть жертвой, что на сцене, что в жизни, – неожиданно спокойно сказала она. — Достали эти долбанные кухонные боксеры, которые за малейший чих собственную жену готовы убить. Ладно, извините за срыв – схожу, что ли, покурю. Нервы успокою.

Хлопнула дверь. В зале загомонили актеры, активно обсуждая выходку Соловьевой.

Забытый всеми потрепанный Отелло с трудом поднялся на ноги и поплелся в гримёрку – залечивать душевные и физические травмы французским коньяком. Сделав первый глоток, он прикрыл глаза и торжественно поклялся себе до конца жизни оставаться холостяком. А то ведь времена-то нынче другие настали: современные дамы не хотят терпеть измены и побои, лишь бы милый был рядом. А некоторые и вовсе могут в ответ зарядить: кулаком или сковородкой.