В гостях у МВ

Небольшая тропинка, по которой я шёл к участку М.В., петляла по берегу озера на самой окраине садового товарищества. Была середина лета. Светило яркое солнце, легкий ветерок смягчал моё волнение от предстоящей встречи. Прошло уже более двадцати лет, как мы виделись последний раз. Узнает ли она меня?

Я увидел Марину (теперь уже М.В.) не такую стройную, и уже не совсем молодую, но такую же улыбчивую и доброжелательную. Она уже вышла за калитку и увидела меня. Было видно, что из далека, не узнаёт. Подхожу ближе. Всматривается, даже прищуривается, но всё равно не узнаёт. Стараюсь помочь. Выпрямляюсь, втягиваю живот и щёки, стараюсь как можно бодрее поднять голову. Заметив явные изменения в моей внешности, вглядывается ещё раз:

- Да постой, это ты чтоль? – неуверенно, с некоторым сомнением, спрашивает она.
- Да вроде, - также неуверенно отвечаю я.
- Не поняла, а волосы куда делись, - с сомнением произнесла она, глядя на мою, сверкающую на солнце, лысину.
- Летел как сокол, ветром сдуло, - вытянувшись во фрунт бодро отчеканил я.
- Ну что ж, сокол ты залётный, заходи, коль с добром прилетел, - с улыбкой пригласила она меня.

Мы прошли в калитку, где нас встретили два куста красных роз, стоящих на страже райского уголка, как два «оловянных солдатика». И хотя они были строги и колючи, их нежные бутоны выдавали, что строгость их - напускная, и на самом деле это были радушные дворецкие, которые приглашали меня насладиться плодами трудов М.В.

Прямо, и чуть правее, довольно не скромно, демонстрировали себя две огромные шикарные хосты не похожие друг на друга, как будто две соперницы хотели доказать тому, кто на них смотрит, кто из них самая красивая: одна с белой каймой, другая с жёлтой, но, мне они казались обе неотразимыми, и я не стал их арбитром в этом споре. За хостами, справа, стоит небольшой металлический ажурный навес для мангала, коптильни и прочих принадлежностей для летней трапезы.

Далее вдоль забора расположились кусты красной малины. За малиной ограда повернула на 90 градусов и взгляду открылись две небольшие клумбы прекрасных весенних примул. Глядя на них, я вспомнил историю о тибетских примулах.

В 1921 году британская альпинистская разведывательная экспедиция отправилась исследовать возможные маршруты восхождения на Эверест. Поскольку Непал в то время был закрыт для иностранцев, экспедиция прошла через Сикким в тибетскую долину Чумби, затем на запад к Тингри-Дзонгу (севернее Эвереста), который они использовали в качестве базы.
Отсюда члены экспедиции отправились на юг в поисках маршрутов вверх по Эвересту, включая долину Ронгбук и Нангпа-Ла. Натуралист экспедиции А.Ф. Волластон собрал образцы флоры и фауны, в том числе две новые примулы; примула «бурьяна» назван в честь одного из участников экспедиции К.К. Говард-Бери, а «Primula wollastonii» названа в честь него самого.
Кто знает, подумал я, может быть и в этих цветах, которые радуют мой глаз сегодня, текут соки их далеких предков с Тибета.

В начале прошлого века стала формироваться традиция создания цветочных эмблем территорий. Шведская провинция Нерке, в основу своей эмблемы, положила примулу, возможно в память о тибетских примулах 1921 года.

Сразу за клумбами, перед входом в дом, рокарий с причудливыми можжевельниками разной высоты (два больших дерева), и рядом разлапистый куст. С другой стороны за ирисами, куст можжевельника, стелющийся по земле, обрамлённый лилейниками.

Вся эта красота огорожена небольшим деревенским плетнём.

Глядя на неё, как-то само собой в памяти всплыли пронзительные строки Ольги Родионовой-Станкевич:

Да, мы пропали!.. Нам никто не рад
В стране, где месяц в небе странно вышит:
Вверх рожками. И город Ленинград
Не помнит нас. И город Омск не пишет.

Идут дожди, как шум далеких толп,
И сонмы листьев с древних крон струятся.
О, там, где рухнул Вавилонский столп,
Нам, безъязыким, нечего бояться!

Швыряет осень листьев вороха,
Стрижет кусты, в заливе морщит воду.
А наша жизнь за рамками стиха
Бессмысленна в любое время года.

Извращена, как в зеркале кривом.
Пушист клубок, работы ищут спицы...
И можжевельник пахнет Рождеством –
Мы в нём живём, как ягоды и птицы.

Но в тех краях, откуда мы пришли,
Нас не хотят ни выслушать, ни вспомнить, –
В дали. В пыли. На том краю земли.
В пустом пространстве наших бывших комнат.

Из тоскливых комнат американской эмиграции, память выбросила меня в бунинский лес:

Вдали темно и чащи строги.
Под красной мачтой, под сосной
Стою и медлю — на пороге
В мир позабытый, но родной.

Достойны ль мы своих наследий?
Мне будет слишком жутко там,
Где тропы рысей и медведей
Уводят к сказочным тропам,

Где зернь краснеет на калине,
Где гниль покрыта ржавым мхом
И ягоды туманно-сини
На можжевельнике сухом.

Видя, что я вышел из реальности М.В. меня окликнула. Мы продолжали знакомство с её участком.

Ближе к крыльцу – маленький прудик с фонтанчиком, зелёный луг и небольшая каменистая горка. От крыльца дома идёт тропинка в конец участка к баньке. Перед баней, немного огорожена ванна с водопроводом – это летний умывальник, место для стирки, да и место обработки собранного урожая. Рядом с баней – бассейн под сенью боярышника, ирги и яблони.

В 12 веке среди английских трубадуров была в части такая песенка:

Боярышник листвой в саду поник,
Где донна с другом ловят каждый миг:
Вот-вот рожка раздастся первый клик!
Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

— Ах, если б ночь господь навеки дал,
И милый мой меня не покидал,
И страж забыл свой утренний сигнал.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

Под пенье птиц сойдем на этот луг.
Целуй меня покрепче, милый друг, —
Не страшен мне ревнивый мой супруг!
Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

Продолжим здесь свою игру, дружок,
Покуда с башни не запел рожок:
Ведь расставаться наступает срок.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

Как сладко с дуновеньем ветерка,
Струящимся сюда издалека,
Впивать дыханье милого дружка.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил! —

Красавица прелестна и мила
И нежною любовью расцвела,
Но, бедная, она невесела, —
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Хорошо, что М.В. не слышит этих трубадуров, - подумал я, - а то мои ассоциации, по меньшей мере, её удивили бы.

Справа по забору растут: жимолость, золотистая смородина и японская айва, которая, весной цветёт изумительными оранжевыми цветами, а осенью висят ярко-жёлтые плоды.

Мимо айвы, я, конечно, пройти мимо не мог.
 
Аргонавты во главе с Ясоном добыли не только Золотое Руно, но и Медею – дочь царя Колхиды. Царевна-волшебница привезла в Грецию магические талисманы Кавказа, в их числе – плоды айвы.

В день свадьбы, по традиции, Медея посадила айву в спальне, так как поверьям её народа считалось, что «пока ложе женщины источает аромат айвы, ничто не угрожает красоте её, здоровью детей её, и муж не покинет её».

Медея и Ясон жили долго и счастливо, пока завистница не уничтожила айву. Финал мифа трагичный. Ясон оставил Медею для того чтобы сочетаться браком по расчету с принцессой Фив. Медея послала принцессе волшебный плащ, воспламенившийся, как только та его одела. Чтобы отомстить Ясону она убила их общих детей и исчезла в небе на колеснице, запряженной драконами. Это стало завершением истории Ясона и Медеи.

Несмотря на трагичную концовку легенды, айва, в фитомифлогии, до сих пор считается источником жизненных сил и волшебного аромата, способного воздействовать на чувственность мужчины и женщины. Айва и по сей день остаётся символом счастливой, здоровой семьи, гармонично сочетающей в себе мужское и женское начала.

Слева от тропинки расположились грядки, где растёт всё: помидоры, огурцы, кабачки, картофель, клубника, лук, морковь, свекла, перец, лук-батун (чесночный и репчатый), капуста (белокочанная, кольраби, савойская, японская, горох, кукуруза, различные травки, щавель и много другой мелочи. Это всё можно купить  в магазине, но хозяйка не привыкла сидеть ничего не делая, жить на земли и ничего не вырастить.
Скучно, - пояснила М.В., увидев моё удивление таким разнообразием полезных растений, - любоваться только красотой цветов, хочется видеть ощутимые результаты общения с землёй.

По другую сторону грядок идёт прямая дорожка к хоз.блоку с инвентарём. Хоз.блок увит виноградом, сорт «Изабелла», а чуть по дальше забор с соседями, увит декоративным виноградом - девичьим, живая изгородь.

Глядя на девичий виноград, воображение рисовало средневековый замок по стенам которого, оплетая их, неудержимо вверх, стремился нежный вьюн:

Прохожий залюбуется:
Цвета огнём горят!
Перед людьми красуется
Девичий виноград.

Краса его недолгая -
Чуть-чуть - и облетит.
Но только, душу трогая,
Листва огнём горит.

И вторят им строки Сергея Ердякова:

Прильнуть щекой и затаить дыхание,
соединяясь в малом и большом,
услышать нежное листвы касание,
немножечко взгрустнуть о дорогом.

Сплетение ветвей, как описание,
всего того, что прожил старый дом.
В изгибе веточек лежит желание,
владевшее, как царь, своим двором.

И новая подружка – осень
узор из лета и весны приносит
в орнамент кружев росписью своей,
чтоб деревянный, рубленый балкон
все чаще выглядел, как пышный трон,
в пурпуровом отрезке дней.

По дорожке расположилась рабатка – прямоугольный цветник, в виде узкой полосы вдоль дорожки. В рабатке, огромнейшая хоста, лилии, ромашки махровые – «Крейзи» называются, гортензия, несколько кустов кизильника, и много других однолетников.

За рабаткой растёт груша и яблоня, а в их тени теплица. Под окнами дома плетистые розы.

За теплицей на полянке сухой ручей впадающий в ещё один прудик, сооружённый из врытой в землю старой ванны и окаймлённой камнями с различными декоративными травами и стелющимися растениями. Здесь же расположились декоративные клумбы, одна большая, так же огороженная плетнём с горшками и чугунками, а ещё две – одна из старого корыта, такими пользовались наши бабушки, и огромной кастрюли из столовой.

Мы дошли до парковочной площадки для машины, повернув на право, прошли мимо красивых декоративных кустов. С другой стороны ограды, на против них, благоухали сирень, жасмин, жимолость обрамлённые кипарисами. Моя экскурсия подошла к концу, я стал прощаться с М.В.

Я снова шёл по петляющей вдоль озера тропинке, унося с собой память её благоухающих цветов и её радушия, и откуда-то из небытия в голове водопадом лились на меня волнующие строки: «Сейчас когда я вспоминаю, как мы неслись в пространстве упоенья среди цветов, деревьев, трав, кустов таких прекрасных, чувственных и нежных, что описать и передать их красоту я не могу, не знаю слов таких… Найду ли я слова и косный мой язык, сумеет ли Тебе поведать о чувствах неземных, что ощутил, прочувствовал, прожил я в эти неописуемо прекрасные мгновенья…»