В чужой монастырь, не суйся со своим уставом

               
- Саныч, поторопись, а то не успеем к заходу солнца, и темнота сибирская застанет нас на кладбище староверов.
 
  - Ваня! Нет здесь никакого кладбища. Сказал я, медленно понимаясь по взгорку, где меня поджидал Ваня Навара алтайский хохол.

 Палыч, не пошел с нами. Он только яыком трепаться может, хвастаясь: «Я там был! Я туда ходил»! А как предложил нам Ваня, троим лесорубам работающих под ЛЭПом, дорубливая шесть пролетов, что в прошлом году не доделала бригада другая, не наша, ОН И ОТКАЗАЛСЯ ИДТИ С НАМИ.

А мы втроем вылетели на МИ-8 в тайгу Васюганья, где раз в несколько лет прилетает такая же бригада как наша, вырубит поросль, мешавшая проводам ЛЭПа, и все до следующих лет.

 Ване, кто - то из той бригады рассказал, на этом ЛЭПе в стороне, от нее, стоит кладбище староверов, заброшенное. Остался только разрушенный скит и это кладбище, от людей, убежавших от царя и притеснителях, нововведений в Православной церкви, которые вводили царь Петр и церковные служители.

 Я не удивляюсь этому. А библии читал, как богатые раздавали свое богатство и уходили служить богу. А ныне уже богатство восхваляют. Не смотря, как оно было приобретено. Не буду кощунствовать.

Вдруг слышу: «Саныч! Нашел! Иди на мой голос». Я и пошел. В стороне показались разваленные постройки, не привыкшей нам постройки. И правда вот оно кладбище! Жутко, блин. Но надо идти. Не буду я в собственных глазах выглядеть трусом. Взялся за груз…

 С такими мыслями присоединился к Ивану. Он стоял возле разворошенного надгробья.  Даже сейчас вспоминая, дрожь по телу идет от увиденного.

Гроб разбит, кости переворошены, и правда жутко стало. Мороз по коже прошел.  Ваня, глядя на эту разворошенную могилу, со вздохом изрек:
  - Да Саныч. Что-то мне кажется этот хорек, Палыч, не все сказал. Нутром чую. Не зря он остался на стане. Всегда отказывался  от варева. а тут остался ужин готовить. Не зря. Видит бог. 

И мы перекурив, вернулись на стан.  Палыч посмеиваясь, сказал:
    - Простите подлеца, я вам не все сказал. Им снились по ночам мертвецы, пока они не исповедались и не поставили им свечи в храме. Накрыл нам в тарелки гречку с мясными консервами

Поели молча, чаю попили и так же молча, не считая что я вечерние молитвы прочитал, пошли спать.
 
  Передо мной стоял древний белобородый старик и начал говорить, не разжимая губ:
   - Это надо же, пройти такую длинную землю. Уйти от церковных любодеев царских, и царя Петра, хотя много сподвижников нашей веры приняли мученические смерти. А мы ушли. Принимали от зверей,  от мошки, от царских опрышников, от напастей нечистого, кару небесную. Чтоб здесь быть похороненным. И над нашими останками надругались.

 Сказав это, и почему-то не на старинном языке, а на нашем современном и…исчез.

 Я проснулся в холодном поту. Рванул из спальника, чуть не свернув палатку двухместную. Выскочив на природу, в чем лег спать, подул на тлеющие угли и положил веточки сухие на угли. Пристроив баночку с заваркой чая и залив водой, над костром подвесив. Присел на пень, и закурил сигарету.

И тут кряхтя как старик ( хотя ему всего46 а мне 56 лет), вылез, вытащил сигарету и сказал:
    - Блин, старик, чья могила, приснился. Тебе тоже? Я, молча, кивнул. Вскоре подошел и чай, по сибирски чифирь. Дуя, выпили по два полагающих глотка и закурив чифирь, как закусив. Мы блаженно сидели, вытянув ноги уставшие. Не смотрели на мошкару, налетевшую на нас.

 А тут и Палыч вылез и сразу за кружку с крепким чаем.
   Опять же посмеиваясь, спросил:
    - Чо мужики, мертвяки спать не дают?

 Я перебил:
    - Палыч, не зубоскалься. Ты  скраю, не останешься. Твое посмешище над нами вылезет тебе боком. Вспомнишь мои слова.( к стати  слову).

Когда мы приехали домой и получили деньги. за сделанную работу. Палыч со своей кнопкой перебрали спиртного,  и она ему в их ссоре выбила глаз. Он остался без глаза, и вспомнил мои слова.

 Слышал, из тех четверых, осквернивших могилу, живой остался, только один, не принявший участие в скверном деле. Остальные трое в разное время и по-разному, покинули мир, сей.
 Не трогали бы могилы, и живые остались. Правду говорят: «не ты садил, не тебе и урожай снимать».