Ворованное

  -Серега, стой, да остановись ты, никак не догоню тебя! Здорово!
 -Здорово! Чего тебе?
-Да Фимка давеча Настю твою остановила и на всю улицу на нее, ты мол, баба-мужик! Чего это она? Настька что уродка что-ли?
-Сам ты урод! Тебе бы только сплетни да грязь собирать!
-Чего грязь, чего грязь? Я сам слыхал! Она с малышом твоим шла на руках, и ему говорит прям на всю улицу смотри, мол, Сереженька, идет баба-мужик! Настька-то некрасивая, а Фимка перед ней прям цветок! Плохо только, что «давалка»!
-Слушай, ты! В морду выпрашиваешь? Так я дам, не жалко! Сергей сжал кулачищи - Двинуть?
-Во бешеный! - Завопил пьяный Володька, и боком-боком, бросился бежать.
-Ну, я ей покажу! Вот зараза какая! - психанул Сергей. Он с трудом доработал смену. Из головы не шли мрачные мысли, злоба и ненависть душили его.
  Два года назад он женился на Насте Кузнецовой. Тихой и скромной девушке, жившей через два дома от него. Она была невысокого росточка, некрасивая, но милая ему какой-то спокойной, нежной кротостью, и так по сердцу, что он долго думать не стал. Они прожили всего полгода, и он понял, что жена ему досталась от Бога. Она спокойно и трудолюбиво делала всю работу по дому. Не перечила свекрови, почему-то сразу невзлюбившей ее. Ни на что не жаловалась, и любила его всей душой. Он чувствовал, что она радуется его радостями и печалится его печалями, и все это было непритворное, настоящее.
  Она открыто и честно поверяла ему свои заботы и думы, и стыдливо краснела на его ласковые слова, словно они только познакомились. Он встречал ее после работы, и они вместе шли домой. Большой, сильный мужчина и невысокая улыбчивая женщина. Счастье кончилось сразу. Его мать стала корить Настю, что женаты они полгода, а она не беременеет никак. Соседки говорили ей, что бывает, и год и два нет детей, а потом не остановишь, но она не унималась. Не ко двору пришлась ей Настя, и все! Однажды Сергей признался жене, что согрешил. Он ходил к брату, помогать строить сарай, и заночевал там. Подруга братовой жены, Фимка, сказала ему, что он был сильно пьяный и лишил ее невинности. Сергей ничего не помнил, спал как убитый после ужина с выпивкой. Но Фимка твердила свое, и его мать потребовала, чтобы он развелся с Настей, и женился на Фимке, якобы есть свидетели, и его посадят. Скрывать правду от жены он не захотел, хотя твердил и себе и ей, что не помнит ничего. Но Настя в тот же день собралась и, молча ушла к своей матери. Она почти не плакала, только лежала на кровати, отвернувшись к стене, и мать уговаривала ее, что все образуется. Через три дня мать Сергея велела Фимке переходить к ним в дом от родителей. И та, довольная с узлами и коробами переехала в тот же день. Настя, чтобы не видеть всего этого перешла жить в дом тетки, в центре поселка, а у Сергея в доме началось море разливанное. Пьянки и гулянки каждый день, и в пьяном угаре Фимка, на радость свекрови, забеременела. И сразу пьянство прекратилось. Только мать стала допекать Сергея, чтобы он развелся.
 - Нет! И не лезь ко мне больше с этим! Поняла? У меня есть жена! - и хлопнул дверью.
 -Ничего, пусть перебесится - успокаивала свекровь Фимку. Все наладится, только ты сама к нему поласковей. Он парень с норовом, но добрый, успокоится, все по-нашему будет!
  Но ничего по ее не получилось. Редкий день обходился без скандала, и вся беременность Фимки, это постоянная нервотрепка, с битьем посуды, со слезами и криками. Она родила мальчика, его назвали Сережей, как отца и Фимка успокоилась. Теперь-то он точно никуда не денется! А он, глядя на ребенка, прищуривал глаза, стараясь понять, похож сын на него или нет. В поселке поговаривали про Фимку разное, и он волей-неволей слышал эти разговоры, и не верил ей.
  И вот теперь он заявился домой бешеный от злости. Войдя в дом, он ухватил Фимку за волосы, и начал остервенело хлестать ее по лицу своей здоровенной ладонью:
- Ах ты, тварь! Я тебе покажу, как Настю позорить! Я те дам баба-мужик! - приговаривал он, охаживая ее по бокам кулаками! Ты у меня забудешь, как языком своим поганым по поселку трепать!
- А чего она? Я тебе сына родила! А меня все давалкой зовут, от нее, небось, пошло! - верещала она, вырвавшись из его рук и забившись в угол комнаты. Слезы лились ручьем, разбитые губы распухли и кровоточили, из носа тоже текла кровь.
 - Настя - моя жена! И я люблю ее! Если бы не вы с моей матерью, я бы никогда ее не бросил!
- Она неродиха! Твоя мать меня подбила, чтоб я к тебе пошла!
- Да! А я пьяный, спал, а ты же сука, сказала, что я по пьянке тебя снасильничал и обесчестил! Ты выла, что я тебя девичества лишил! А я дурак поверил матери и поддался! А давалкой тебя еще и до моей женитьбы звали, так что Настя перед тобой чистая! А ты…!
- Она не родит тебе, а я сына родила, ведь как же без детишек?
- А я бы лучше чужого взял тогда, сиротку, если бы она не родила! Настя человек! И не она про тебя гадости говорит, а ты ее пачкаешь! Ты у нее мужа украла, а не она у тебя, вот ты ее и ненавидишь! Устало махнул он рукой. Фимка на коленях подползла к ногам Сергея, и как собачонка заглянула ему в глаза:
- Разведись с ней! Ведь я тебе Сереженьку родила и еще деток нарожаю, жили бы своей семьей… - Она не успела договорить.
- Развестись? - Сергей наклонился к ней и ухватил ее за руки, а она, увидев его бешеные глаза завизжала от ужаса:
- Убивают! Караул! - в комнату вбежала мать Сергея:
- Сережа, сынок, отпусти ее! - Запричитала она, повиснув у него на руках. - Ведь кормящая она, молоко пропадет, отпусти ее! - уже не кричала, а выла она. И тот оттолкнул от себя Фимку:
- Давалка ты и есть! И матери:
- Никогда я тебе этого не прощу! Душу ты у меня украла, сердце испоганила! Уйди!
  И сам, хлопнув дверью, выскочил на задний двор. В доме Фимка умывалась, и, глядя в зеркало, всхлипывала:
- Зверь, а не мужик! Дерется, обзывает меня, а я чем виноватая? По правде я его жена, а не Настька! Я ребенка родила, а у нее детей не будет никогда! Рахитная она была, мне бабы говорили…
- Не кричи! Побесится-побесится, а никуда не денется! А ты поласковей с ним, подлаживайся, ночная кукушка всегда дневную перекукует! И не тяни, еще рожай! Настька говорят, скоро комнату в центре получит, а тут у Сергея дом, хозяйство. Он отсюдова не уйдет. Яму некуда! А я ее не залюбила сразу, как тольки он сказал, что жениться хочет на ней.
- Он меня клянет и ругает, давалкой зовет, а небось не скажет, честная она была на первую ночь или нет…
- Честная! Я имя посля ночки-то простыни меняла, мать ее стребовала, чтоб значить не корили ее потом. Я сама видела и отец видел. Напраслину не скажу, хоша и не люблю ее! Да не по сердцу она мне! Что ж, полгода прошло, а она все не беременеет! На кой она мене такая сноха? Я внучат хочу! На вот тебе деньжонки, купи собе чё-нито.
 Фимка, ухватив деньги, завернула их в платочек и спрятала в лифчик. Мать поднялась:
- Пойду корову встрену, а ты приберись, и сама и в дому. Ничего. Перемелется!
  Сергей запил. Отработав смену, он шел с мужиками за самогонкой и закуской, и гудел допоздна. Домой заявлялся заполночь, валился в кровать и спал до утра тяжелым пьяным сном.
  После того скандала с Фимкой, он пошел к Насте. Она, сидя за швейной машинкой, что-то подшивала на руках и не слышала, как он вошел. Сергей остановился у двери и с болью глядел на склонившееся к шитью далеко не красивое, но такое милое лицо жены. В комнате негромко играло радио, и он тихонько кашлянул, чтобы не напугать ее. Но она вздрогнула и подняла голову:
- Сережа! - обрадовалась она. - Что ты там у двери-то стоишь? -Проходи. Я сейчас. Он подошел и, наклонившись, поцеловал ее в теплые, душистые волосы.
-Не надо, Сереженька! - тихо попросила она, и отложила шитье.
 - Не тронь меня, я слабею, когда ты меня касаешься. Ефимия родила тебе сыночка, и ты должен оставить меня…
- Настенька моя… - прошептал он.
 - Сережа, малыш-то твой не виноват ни в чем, ты ему отец.
- А как же ты?
- А я? Я всегда буду любить тебя и помнить.
- Настя! Давай вместе жить! Фимке я буду на ребенка деньги давать, а жить с ней не буду! Не люблю я ее! Ты моя жена!
- Сережа не надо! Твоя мать никогда не примет меня! А у тебя там все, и родители и хозяйство и дом. Живи с ними. Видно так Бог судил! А для меня ты останешься единственным, любимым. Нам надо с тобой развестись. Ведь у ребенка должен быть отец.
- Развестись? - загремел он. - Вот уж нет! Никогда! Сыну свою фамилию дам, ты права, дите не виновато. А Фимка никогда не будет моей женой!
- Не шуми! Я на развод согласна, а ты уж как решишь! - тихо сказала она. Поднялась и проводила его до двери. Он взял в ладони ее бледное лицо, долго смотрел в ласковые ее глаза, хотел поцеловать, но она отвела его руки:
- Не надо Сережа! Ступай с Богом и будь счастлив! - он вышел из комнаты, осторожно прикрыл дверь. Прислушался. За дверью сначала тишина, а потом громко заиграло радио. Тяжело вздохнув, он опустил голову и пошел прочь.
 И вот пил уже третью неделю, не касаясь ни к чему в доме, а когда мать попыталась укорить его, он сказал:
-Отстань! Я жить не хочу, а ты с хозяйством… Не надо мне ничего. Обокрали вы меня, ограбили! Нет мне в жизни счастья теперь. Безнадега все! - твердил он. Но видно и вправду время лечит. Три летних месяца он куролесил, а осенью, волей-неволей, пришлось прибираться с урожаем, с дровами и углем. Он потихоньку начал заниматься делами по дому, и мать вздохнула облегченно. Фимка стала надеяться, что все, наконец-то у нее будет хорошо. Но Сергей делал все из-под палки. Делал, если напоминала мать или ругался отец. Не лежала к дому и хозяйству изболевшаяся душа, и после работы Сергей не спешил домой, часто пил. Пьяный бил Фимку, кричал, что сын не от него, а она считала это простой ревностью.
-«Раз ревнует, значит любит» - утешала она сама себя. По-прежнему ненавидела Настю, хотя была беременна вторым ребенком. А Настя окончила швейный техникум и работала в ателье Комбината бытовых услуг закройщицей. Она съездила на консультацию к врачу в райцентр, и женская докторша, осмотрев ее тело, малоразвившееся из-за перенесенного в детстве рахита, назначила пить гормональные препараты. Она сказала, что после курса гормонотерапии Настя сможет родить ребенка. Год спустя подруги, соседи и родные стали замечать, что она вдруг начала расти. Это было странно для всех, ведь никто не знал причины этого. Глядя на нее издали, Сергей удивлялся, как менялась его жена. А Фимка торжествовала, потому, что Настиной наружности эти изменения красоты не добавляли. Но характер у нее остался прежний, и все кто знал ее, относились к ней с уважением. Подруги жалели ее, у всех давно были семьи и дети, а она так и оставалась одна. Стороной она слышала, что Фимка родила дочь, потом еще одну, но когда при ней говорили, что Сергей пьет, что дома у него нелады, она мягко просила подруг:
- Не надо. Не говорите так. - ей было неприятно слышать, что Сергей несчастлив, в этом она винила себя. Гормоны не помогли ей, рост ее продолжался, росли в основном ноги и руки, а тело осталось маленьким и слаборазвитым. Она стеснялась себя, и чтобы не вызывать лишних сплетен перестала ходить в баню и мылась дома. А Сергей тоже изменился. Постоянные пьянки сделали его угрюмым, лицо стало замкнутым, глаза потухшими, хотя бывало, что на чужих свадьбах он пел и гулял и веселился. К Фимке люди относились насмешливо. Она стала все чаще прикладываться к рюмке, не брезговала взять чужое, и в житейских делах норовила сподличать и словчить.
 Стоило заиграть ее корове, как она начинала искать бычков на выпасе, и пускала корову к ним. Авось какой-нибудь бык покроет, ведь за случку надо платить деньги. Хитрость эта часто ей удавалась, Фимка говорила, что корова сорвалась с привязи, и она не виновата. А платить не будет, ведь неизвестно, покрылась корова или нет, и потом быков много, какой покрыл тоже неизвестно, убегает корова не в первый раз, что же всем платить что ли? И хозяева быков плевались и махнули на нее рукой:
- Давалка она и есть, что с нее возьмешь. - так ее и звали всю жизнь. Умерли родители Сергея и она стала хозяйкой в доме. Но счастья как не было, так и нет. Сергей требовал порядка и чистоты, ради детей, постоянно ругал ее бил, а она отбрехивалась:
- Вот если бы я была жена, была бы хозяйка, а так я только сожительница, и ты только орешь на меня, а правов я не имею!
- Надо было своего мужа искать а не уводить чужого!- отвечал он ей. - Я же тебе сказал, что дети мои, не отпираюсь, и всегда помогу им. А жена у меня одна, Настя! Поняла? И отстань! Не хочешь хозяйством заниматься, вали отсюдова, не заплачу!
 И ей приходилось волей-неволей смиряться. Жили они тяжело. В доме никогда лишней копейки не было, спасали от голода корова, да огород. Жалея детей, которым зимой приходилось идти далеко через сугробы, Сергей мечтал о лошади, но где на нее взять денег?  Узнав случайно о его желании, Настя сняла с книжки все, что там было и отдала ему:
- Покупай! У тебя дети, в школу ходить им далеко, сам возить будешь!
- Настя, спасибо! Я отдам, вот возьми расписку.
- Не надо расписки. Бери. Сможешь - отдашь! Только Ефимии не говори. Растреплет по поселку. Я не хочу!
-Хорошо, не скажу! Еще раз спасибо! - Он купил коня вместе с санями, и на оставшиеся деньги овес для него. И действительно возил детей в школу. Конечно, правду говорят, что конь прокормит и себя и хозяина, теперь и дрова и корма для коровы Сергей все возил сам. За перевозку платить не приходилось. Случалось ему и подработать на перевозке сена и соломы соседям, с деньгами стало полегче. Так и выросли его дети в семье, где всегда ссоры и ругань, и пьяные то отец, то мать.
 Умер Сергей неожиданно. Его, достаточно еще крепкого мужика, лягнул копытом конь. Попал в грудь, и видно отбил легкие. Весь год он все подкашливал, и хватался за левую сторону груди, говорили, что от удара. А вскрытие показало обширный инфаркт! Конь не виноват. Сердце не сдюжило. И долг за коня он так и не вернул. После похорон Фимка присмирела. Она сунулась было оформить наследство, а ей сказали, что наследница-то Настя, его жена. И Насте подруги твердили:
-Твое наследство! - но она рукой махнула:
-Что же бабу с детьми на улицу гнать?
-Да дети-то уж большие!
-Ну и что! Этот дом для них родной! Да и Фимке где-то голову преклонить надо. А у меня, Слава Богу!, крыша над головой есть!
 И ничего оформлять не стала.