Новая наука в своеобразном истолковании

                (Переосмысление идей «Новой науки» Джамбаттисты Вико в лекционном курсе С. П. Шевырева)
 
        Имя выдающегося итальянского философа Джамбаттисты Вико (1668–1744) по праву занимает ключевое место в ряду основоположников одного из наиболее интересных направлений научно-интеллектуальной мысли – так называемой философии истории. Приоритет Вико в этой области прочно закреплен тремя изданиями – в 1725, 1730 и 1744 гг. – его обширного труда «Основания новой науки об общей природе наций», в котором впервые в европейской гуманистической традиции были, хотя и в весьма своеобразном виде, сформулированы многие опорные положения историософского подхода к изучению развития различных типов человеческих обществ и национальных культур, начиная с древности и вплоть до Нового времени. Значение труда Вико для последующих школ мирового интеллектуализма оказалось настолько существенным, что некоторые позднейшие исследователи, в частности, Исайя Берлин, склонны были рассматривать Вико в качестве одной из центральных фигур эпохи Просвещения, как равноценную альтернативу той материалистической линии в философии, которую олицетворяли Вольтер и энциклопедисты. По мнению Берлина, именно Вико суждено было стать предтечей не только философии истории в ее религиозном аспекте, но и культурологии в современном понимании этой научной дисциплины: «Он проповедовал идею уникальности культур, как бы ни походили они друг на друга в их отношении к своим предшественникам и последователям, и идею единого стиля, который пронизывает все виды деятельности и все проявления человеческих сообществ на каждой стадии развития. Тем самым он заложил основы одновременно и сравнительной культурной антропологии, и сравнительной исторической лингвистики, эстетики, юриспруденции; язык, ритуал, скульптурные и архитектурные памятники и особенно мифология суть единственные подлинные ключи к тому, что ученые и критики впоследствии назвали изменяющимися формами общественного сознания» [1, с. 267] .

        О собственно философской ценности труда Вико красноречиво высказался в 1930-х гг. известный советский эстетик и литературовед М. А. Лифшиц: «Преимущество “Новой науки” заключается в глубоком диалектическом взгляде на историю духовной культуры, ее своеобразие, противоречивое развитие. <...> Каждая ступень истории культуры обладает своей самобытной ценностью, своеобразием. Историческая теория познания Гегеля и Маркса уже проглядывает в гениальных набросках Вико» [2]. Даже с поправкой на неизбежную в советской науке того времени отсылку к каноническому имени Маркса оценка Лифшица, тем не менее, наглядно показывает высоту того интеллектуального пьедестала, на который возводился Вико в контексте общемировой культурологической мысли.

       Это посмертное чествование выглядит тем более парадоксальным, что при жизни Вико его оригинальные идеи отнюдь не пользовались большим авторитетом или даже просто широкой известностью. Исайся Берлин справедливо отметил, что «Вико читали мало, и сколь велико было влияние его “Новой науки” до того, как столетие спустя после ее написания ее воскресил Мишле, – вопрос всё еще неясный» [1, с. 268]. Интерес образованной европейской аудитории XIX века к наследию Вико действительно во многом определился успехом компилятивной интерпретации «Новой науки», сделанной в 1820-х гг.  французским историком Жюлем Мишле, однако вполне очевидно, что успех этот обусловливался, конечно же, не только литературным талантом француза, но, в первую очередь, высоким научным достоинством философского труда итальянца.

        Впрочем, нас в данном случае в гораздо больше степени занимает вопрос не о европейской рецепции идей Вико, а о специфике восприятия некоторых его философских постулатов в России. И здесь на первый план выдвигается один из крупнейших представителей отечественного гуманитарного академизма С. П. Шевырев – человек, очень плотно интегрированный не просто в общеевропейскую культуру, а именно в ее итальянскую национально-историческую стихию. Как известно, во время трехкратного длительного пребывания Шевырева в Италии (сначала на рубеже 1820-х – 1830-х гг., а затем в конце 1830-х и начале 1860-х гг.), он с большим воодушевлением приобщался к культурному, духовному, историческому наследию этой страны и ее народа, в совершенстве овладел итальянским языком и уделил немало места колоритным образам Италии в своем литературном творчестве и эпистолярно-дневниковых материалах. Поэтому совсем не случайно в поле зрения Шевырева попал и философский труд Вико, причем не в популяризаторской переработке Мишле, а на языке оригинала, – скорее всего, шеститомное издание, вышедшее в Милане в 1852–1854 гг.: «Principi di scienza nuova d’intorno alla commune natura delle nazioni».

        Вероятно, Шевырева, смолоду убежденно придерживавшегося строгих принципов историзма в филологической науке, не могла не привлечь выдвинутая Вико выразительная концепция исторического развития национальных культур, проходящих ряд последовательных взаимосвязанных этапов. В наиболее емкой и лаконичной форме эта концепция сформулирована в четвертой книге философского труда Вико, носящей название «О поступательном движении, совершаемом нациями». В этой книге, являющейся едва ли не самой важной частью «Новой науки», Вико постулирует так называемую аксиому об Идеальной Вечной Истории, представляющей собой универсальную модель существования во времени всех без исключения типов человеческой цивилизации. Вико предпринимает впечатляющую попытку рассмотреть «поступательное движение, совершаемое нациями, проследив единообразное постоянство этого движения вперед во всех многочисленных и разнообразных обычаях Наций на основании Деления на три века, которые, как говорили Египтяне, протекли в мире до них, т. е. Деления на век Богов, век Героев и век Людей...» [3, с. 377]. Более развернутое, хотя стилистически чересчур громоздкое определение этих трех сменяющих друг друга веков Вико дал во введении к «Новой науке», написанном, как это чаще всего бывает, уже после завершения работы над остальными частями фундаментального труда: «Таким образом, Новая Наука, т. е. Метафизика в свете Божественного Провидения, размышляя об общей природе наций и открыв такое происхождение дел божеских и человеческих у языческих наций, строит на них систему естественного права народов, которое проходит совершенно одинаково и с полным постоянством через три Века, протекшие, как говорили Египтяне, за всё время мира до них, а именно: Век Богов, когда языческие люди думали, что живут под божественным управлением и что всё решительно им приказывается ауспициями или оракулами – самими древними вещами языческой истории; Век Героев, когда последние повсюду царствовали в Аристократических Республиках на основе, как они полагали, превосходства своей природы, отличающейся от природы их плебеев; и наконец, – Век Людей, когда все признали, что они равны по человеческой природе; потому в этот век сначала процветали Народные Республики, а под конец – Монархии: обе формы являются Человеческими Правлениями, как было сказано немногим выше» [3, с. 25–26]. 

        В более позднем по времени автобиографическом очерке «Жизнь Джамбаттиста Вико, написанная им самим», составленном в третьем лице и предназначенном для популяризации лежащих в основе «Новой науки» историософских идей, Вико в третий раз дал краткое (по сути – реферативное) изложение своей концептуальной классификации исторического хода развития человеческой культуры: «От Египтян, которые насмехались над Греками, не знавшими древности, говоря им, что они всегда были детьми, Вико берет и применяет два следующие великие обломка древности: во-первых – то, что все протекшие времена Египтяне делили на три эпохи: век Богов, век Героев и век Людей; во-вторых – то, что соответственно этому порядку в течение всех веков говорили на трех языках: на немом божественном языке посредством иероглифов, т. е. священных знаков, затем на символическом, т. е. посредством метафор, – такова героическая речь, – и, наконец, на письменном языке, установленном посредством соглашения для насущных жизненных нужд» [3, с. 495].
          
        Спору нет, классификация исторического хода развития национальных культур представлена у Вико в весьма оригинальной и яркой форме, невольно привлекающей к себе внимание заинтересованного читателя именно благодаря кажущейся логической стройности и научной четкости. В качестве наиболее характерной отличительной особенности «Новой науки» на это указал в свое время отечественный историк философии М. А. Кисель, подчеркнувший тот факт, что «динамика социальных форм у Вико принимает вид триады, каждый компонент которой вытекает из предыдущего и подготавливает последующий» [4, с. 126]. Согласно точке зрения этого исследователя, умозрительное и в основе своей субъективное историософское построение Вико приобретает черты обоснованной научной системы, претендующей на всеобъемлющую универсальность и объективную достоверность: «В итоге мифологическая по своему происхождению концепция цикличности исторического процесса и параллельного развития социального макрокосма и индивидуального микрокосма поднялась на уровень теоретической гипотезы, заслуживающей серьезного обсуждения» [4, с. 78]. 

        Именно к такому «наукоемкому» эффекту и стремился сам Вико, смело пускавшийся в натурфилософские штудии и прямо утверждавший, что, соответственно обнаруженной им исторической периодизации, «нации в постоянном и никогда не нарушаемом порядке причин и следствий всегда проходят через три вида Природы»: «Первая Природа в результате сильнейшего обмана фантазии, которая тем могущественнее, чем слабее рассудок, была природой поэтической, т. е. творящей, – да позволено нам будет сказать – божественной: она приписывала телам бытие Божественных одушевленных субстанций, причем она приписывала их соответственно своей идее. <...> Вторая Природа была Героической; Герои приписывали ей божественное происхождение; думая, что всё делают Боги, они самих себя считали сыновьями Юпитера... <...> Третьей была Природа человеческая, разумная, а потому умеренная, благосклонная и рассудочная; она признает в качестве законов совесть, разум и долг» [3, с. 378–379]. А далее, не желая ограничивать свою концепцию одними лишь рамками историософии, Вико подверг тенденциозной «триадизации» целый ряд других сфер гуманитарного знания, от этики и правоведения до лингвистики, методично подразделяя их на три вида Нравов, естественного Права, Правлений, Языков, Характеров, или Знаков, а также Юриспруденций, Авторитета и, наконец, три типа Времен. По-видимому, такая широта охвата и дала Исайе Берлину повод для возведения Вико в ранг чуть ли не отца-основателя позднейшей европейской культурологической школы. 

        Но вернемся к Шевыреву. Он по-своему воспринял триадную историософскую классификацию Вико, подверг ее целенаправленному переосмыслению и сумел интерпретировать, исходя из собственных научно-творческих задач. Концепция Вико была использована Шевыревым в публичном лекционном курсе об отечественной литературе, прочитанном им представителям русского заграничного общества в Париже в 1862 году. Мысли Вико, созвучные мнениям Шевырева, легли в основу первой и второй лекций, посвященных общефилософскому обзору исторических этапов развития русской словесности с древних времен до послепушкинской эпохи. Открывая лекционный курс, Шевырев непосредственно сослался на одно из положений своего предшественника и единомышленника: «Идеи управляют миром: это выражение вошло в пословицу. Но из всех идей современных самая живая – идея народности. Ей Италия обязана своим возрождением. Италиянский философ Вико говорит, что каждый народ призван вложить свою частицу в человеческую мудрость, которая слагается из здравых смыслов каждой народной личности. Следовательно, по Вико, мудрость человеческая до тех пор не будет полна, пока все народы не внесут в нее своих вкладов» [5, с. 3].

        Справедливости ради следует всё же оговориться, что вывод этот принадлежит не столько Вико, сколько самому Шевыреву. Глубокий и устойчивый интерес к специфике культурной жизни разных народов (прежде всего, конечно, европейских) был присущ Шевыреву с самых первых его шагов на научном поприще. Более того, верное служение Шевырева доктрине так называемой «официальной народности», активно насаждавшейся в учебных заведениях Российской империи в 1830-х – 1840-х гг., отнюдь не в последнюю очередь определялось тем, что во всемерном развитии и пропагандировании самобытной русской культуры Шевырев видел главную цель своей энергичной научной и творческой деятельности. Таким образом, воспринятая Шевыревым в 1820-х гг. у Шеллинга историософская идея последовательной и преемственной смены одних народов другими в общем деле создания единой мировой культуры как проявлении действия универсального мирового духа получила в 1860 е гг. подкрепление в культурологической концепции Вико. По всей видимости, именно это обстоятельство и явилось главной причиной пристального внимания Шевырева к некоторым опорным постулатам «Новой науки».

        Но все-таки использование Шевыревым триадной классификации Вико нельзя назвать простым заимствованием. Речь здесь должна идти не о повторении чужих теоретических положений, а о внесении своего собственного – нового и оригинального – слова в классическое умозрительное построение. Достаточно сопоставить изложение Шевыревым трех этапов развития национальной культуры с исходным текстом Вико, чтоб воочию в этом убедится. Вот как определяет Шевырев в первой лекции своего публичного курса историческую динамику цивилизации: «Три периода совершает человечество вообще и каждый народ в особенности, по трем элементам, которые участвуют в его развитии: Божественный, лично-человеческий и народный. Эти три элемента, обозначающие три периода, соответствуют троичному проявлению самого Божества. Если человек был создан по образу и по подобию Божию, то и история человечества должна носить на себе отражение троичности Божественной. Как ни помрачен был образ Божества в человеке, но все-таки мы его в нем находим: так точно и в истории человечества образ Божественный сияет своим трояким лучом, несмотря на густые облака событий, его затмевающие» [5, с. 13–14].

        О том, насколько значимыми для Шевырева представлялись теоретические выкладки Вико, можно судить уже хотя бы по тому показательному обстоятельству, что в своей второй лекции он счел необходимым напомнить слушателям ключевые положения предшествующего изложения: «Далее определена та основная мысль, которая пройдет через всю науку и осветит все ее события, связав их в одно органическое целое. Считаю нужным, прежде чем отправиться в путь истории, обозначить еще раз яркими чертами эту мысль, которая послужит нам руководительною нитью.

        Три элемента в человеке, постепенным своим развитием, определяют три периода в жизни всего человечества и каждого народа: элемент божественный, лично-человеческий и народный. От правильного их соотношения зависит совершенство жизни человеческой в каждом народе. К этому идеалу ведет история и в этом пути заключается истинный прогресс каждого народа и каждого человека отдельно» [5, с. 19–20].

        Дело тут не только в замене Шевыревым «века Героев» Вико на «лично-человеческий» период. Смысловые акценты расставлены совершенно по-иному, да и содержание закладывается в эту классификацию Шевыревым во многом другое. Фактически от Вико Шевыревым воспринята лишь удачная внешняя форма, а вот в наполнении ее сущностным значением он вполне самостоятелен.      

        Прежде всего, Шевырев вносит в триадную концепцию то, что не было (по крайне мере, не было в достаточной степени отчетливо) сделано Вико – объяснение причин эволюционной смены исторических периодов развития человеческого общества с присущими ему типами мироотношения и вытекающими из этого культурными формами: «Каждый народ начинает свое развитие определением своих отношений к Божеству. <...> Чем народ крепче и благонадежнее, тем глубже он задумывается о Божестве и тем долее живет в религиозном периоде.

        Но как всякое человеческое развитие имеет свою немощь, то и религиозный период имеет свои недостатки, когда переходит в излишество обряда, или в господство феократии. Против этого является противодействием лично-человеческое начало. Человеческая личность тогда только имеет значение, когда служит сосудом идей истины, добра и красоты. Без них же она перерождается в эгоизм.

        Против этой слабой стороны нашей личности воздействует начало народное. Народ дает личности человеческой опору и цель; без него личность является праздно-отвлеченною» [5, с. 14].

        Итак, отнюдь не в условной мифологической героизации заключается суть второго периода исторической эволюции общественно-культурных институций, а в возрастании и усилении гуманистического начала, в плодотворном развитии лучших духовных качеств человеческой личности. Надо признать, что Шевырев здесь намного более точно, нежели Вико, отражает внутреннюю сущность ренессансного гуманизма, пришедшего на смену средневековой теократии, поэтому, с позиций научных критериев, его историософская интерпретация изначальной концепции Вико представляется более предпочтительной. Однако, в защиту Вико, не следует упускать из виду того, что он все-таки был мыслителем начала XVIII столетия, так что едва ли правомерно было бы требовать от него такой же глубины научной рефлексии, как от Шевырева, читавшего свой лекционный курс в середине XIX века.

        Но ведь и Шевырев был не просто ученым-гуманитарием академического склада. Его индивидуальная особенность состоит в том, что он представлял собой яркий образец ученого с истинно религиозным мировоззрением – человека, искренне воодушевленного высоким христианским пафосом, отчетливо ощущающимся, например, в показательном применении воспринятых от Вико общих начал к духовному осмыслению истории развития человечества, как это делает Шевырев далее в своей вводной лекции: «Первый период – религиозный – является на Востоке. Здесь была колыбель религий всего мира. <...> Но здесь же обряд и феократия сковали личность человека: вместо того, чтобы поклоняться Богу живому и истинному, который дарует свободу человеку, человек создал сам себе бога и отдал себя в оковы своему же созданию.

        За периодом восточным следует греческо-римский, в котором развилась свободно, во всей красоте своей и силе, человеческая личность. Лица Греции и Рима – герои, в которых проявляются идеи истины, правды, добра и красоты. Героизм древних переродился в эгоизм в лице римских цезарей. Он сокрушился у подножия Креста, на котором искуплена была в вечную свободу личность человеческая и человечество причастилось Божества. <...>

        Вскоре по Его вознесении и соединении с Божеством, Дух Святый в виде огненных языков сошел на учеников Его и друзей, на просветителей человечества. Что же значат эти огненные языки? Это – народы, члены великой семьи человеческой. Всякая народность была здесь освящена, всякий народ явился идеею Божией, облеченною в слово» [5, с. 15].

        Как видим, Шевырев, в свою очередь, также не чужд определенного мифологизма, только, в отличие от Вико, он привержен не к античному «героическому» мифологизму, а к многогранной христианской символике, посредством которой излюбленная Шевыревым идея самобытных народностей получает почти что сакральную санкцию.

        Однако и сугубо научные литературоведческие интересы Шевырева, хотя и отступают временно как бы на второй план перед пафосным постулированием религиозных основ мироотношения, тем не менее продолжают занимать центральное место в его научной деятельности, а уж в лекционном курсе по истории русской литературы и подавно. Совершенно закономерно поэтому, что показавшуюся ему столь удачной триадную классификацию Вико Шевырев не преминул адаптировать к материалу своих непосредственных филологических исследований: «Закон развития, общий всему человечеству, отражается и в каждом народе, равно и в слове его как выражении его жизни. Рассмотрим, как он отражается в истории русского слова» [5, с. 16]. Начав с такой краткой теоретико-методологической преамбулы, Шевырев затем дает заведомо схематический, подчиненный теоретической концептуальной заданности, но по-своему примечательный обзор основных этапов развития литературного процесса в России, четко соотносящийся, по воле лектора, со всеми тремя элементами модифицированной им триады Вико: «Русский народ начинает также периодом религиозным, в котором, определяя свои отношения к Божеству, остается семь веков с половиною. <...> В это время словесность русская имеет преимущественно религиозный характер и принадлежит более церкви. Слабость дела человеческого отражается также в обрядной стороне, олицетворяемой расколом, и в потемках феократии при патриархе Никоне.

        Этой слабой стороне воздействует новый период, в котором развивается личность русского человека. В древнем периоде личность развивалась только в двух видах: государя и инока. С Петра Великого начинается собственно у нас период развития личности и может быть назван в лучших своих представителях героическим. <...>

        Со времени Петра идеи человеческие совершенно правильно развились в главных представителях русской словесности» [5, с. 16].

        Некоторая искусственность и схематическая условность такого построения, естественно, могут вызвать отдельные обоснованные возражения, но всё это в значительной мере искупается вполне самобытной концепцией характеристики крупнейших деятелей русского художественного слова с точки зрения олицетворения ими лучших духовно-нравственных качеств, вырабатываемых в лично-человеческом периоде развития национальной культуры. В этом отношении концепция Шевырева не имеет практически ничего общего с содержательной частью «века Героев» по Вико, а является прямым следствием переосмысления причин закономерного перехода с первого на второй этап универсальной эволюционной триады: «Против обрядности и феократии действует лично-человеческое начало, поскольку оно является сосудом истины и правды, добра и красоты» [5, с. 20].

        Персонифицированными воплощениями этих высших нравственных качеств выступают представители четырех поколений великих русских литераторов, причем для каждого из них Шевырев находит сжатые контекстуальные характеристики: «Ломоносов является героем истины и всю свою жизнь до последнего вздоха приносит в жертву науке. <...> Истина, переходя из науки в жизнь, становится правдою. Героем правды является наследник Ломоносова в литературе, Державин. <...> Идея добра осуществилась у нас в двух представителях словесности, тесно связанных родством души: в Карамзине и Жуковском. <...> Пушкин, имя которого не может быть произнесено без чувства скорби при мысли о кровавой и преждевременной его утрате, является нам героем красоты. <...> Истинная, живая красота не может быть не народною. В Пушкине прекрасное сочеталось тесно с народным» [5, с. 16–17].

        Так эффектно замкнулся смысловой круг и перебросился логический мостик от лично-человеческого к народному периоду эволюционного развития русской национальной культуры в ее литературной ипостаси.

        Остается в заключение добавить, что теоретические положения «Новой науки» Вико пригодились Шевыреву не только в лекционном курсе, но и в академическом научном труде – капитальной книге «История русской литературы», изданной в том же 1862 году во Флоренции на итальянском языке («Stoiria della letteratura russa»), с указанием двух авторов – самого Шевырева и его бывшего коллеги по Московскому университету, преподавателя итальянского языка Джузеппе Рубини, осуществившего окончательное редактирование перевода. Известная современная итальянская русистка Рита Джулиани имела счастливую возможность ознакомиться с этим изданием, являющимся большой библиографической редкостью, и засвидетельствовала факт активного использования Шевыревым некоторых мест из книги Вико в своем академическом труде: «Шевырев прямо ссылается на сформулированное Вико понятие “la Provvidenza ordinatrice del mondo delle nazioni” (“Провидения, которое руководит миром народов”), говорит о “тайных путях”, по которым Провидение “ведет их к всеобщему процветанию”» [6, с. 190–191]. 

        Приводимые Джулиани фрагменты из итальянской монографии Шевырева лишний раз подтверждают главную причину его повышенного интереса к идейному наследию итальянского мыслителя – ключевую роль, которую играло понятие о народности в общей концепции «Новой науки»: «Он заимствует у Вико образ “Божественного кузнеца”... <...> По мнению славянофила Шевырева, русский народ был “призван Кузнецом народов соединить Европу с Азией”. Это был “великий народ”, которому уготовано великое будущее, в том числе и в литературе: “Сотворенная великим народом, богатая первородной красотой, воспитанная под руководством всех просвещенных народов, русская словесность, которая достойна уже прославиться прекрасными творениями прошлого, может еще надеяться на великое будущее”» [6, с. 191]. 

        Одно из мест италоязычной «Истории русской литературы» Шевырева с абсолютной наглядностью демонстрирует знаменательную параллель с его лекционным курсом для русской аудитории. Вот, в частности, как Шевырев, вслед за Вико и Шеллингом, характеризует в своей итальянской книге историческую смену народов, в разное время лидировавших в духовной жизни человечества: «Общее значение народа деятельно воспроизводится в его гражданской жизни и отражается в его продуманном слове. Были народы, уже раскрывшие свое значение; угасшие со временем, они принадлежат уже истории прошлого, наследие их стало достоянием всего человеческого рода. Есть народы, ныне производящие свое общее значение, они трудятся, чтобы обогатить всеобщую мудрость. Есть и те, которых Провидение хранит в чреве будущего людей; рано или поздно настанет их черед приобщиться к увеличению всеобщего достояния» [6, с. 191]. А вот что сказано по той же теме в парижской лекции: «Были народы, которые уже вложили дары свои в общую сокровищницу и сошли с лица земли. Есть другие, которые продолжают свои приношения и стоят во главе европейского образования. Есть наконец третьи, которые, хотя отчасти и сказали уже свое слово, но оно не было еще услышано другими, и действия их принадлежат более будущему, нежели прошедшему. К третьей категории принадлежим и мы» [5, с. 3].

        Исторический опыт доказал, что предположение оказалось и в самом деле верным. Разумеется, ничего подобного в отношении русского народа не мог иметь в виду итальянец Вико в начале XVIII века. Но русский ученый Шевырев в середине века XIX-го сознательно использовал теоретические предпосылки автора «Новой науки» для акцентирования патриотического компонента своей научно-публицистической концепции. И оказался прав. А раз так, то чем же это не пример для многих «производителей смыслов» российского национального самосознания в начале XXI-го столетия?      

                Литература

    1.  Берлин И.  Подлинная цель познания: Избранные эссе. – М.: Канон+, 2002. – 800 с.
    2.  Лифшиц М. А. Джамбаттиста Вико: [Электронный документ]. URL: http://www.philosophy.ru/library/sci/jambattista_viko.html
    3.  Вико Д.  Основания новой науки об общей природе наций. – Л.: Гослитиздат, 1940. – XXVII, 620 с.
    4.  Киссель М. А.  Джамбаттиста Вико. – М.: Мысль, 1980. – 197 с.
    5.  Шевырев С. П.  Лекции о русской литературе, читанные в Париже в 1862 году. – СПб.: Тип. имп. Академии наук, 1884. – 280 с.
    6.  Джулиани Р.  Рим в жизни и творчестве Гоголя, или Потерянный рай: Материалы и исследования. – М.: Новое лит. обозрение, 2009. – 283 с.

         Сентябрь 2011