Люляки-муляки о студенческой жизни 2

      Я – Близнец, личность неорганизованная, поэтому и записки мои носят беспорядочный, хаотический характер. Это своего рода наброски, конспект студенческой жизни, где есть все – и любовь, и секс, и смех, и слезы…
Стеклянный купол университета… Стеклянные окна и двери ДАСа…. Вся наша студенческая жизнь проходила «под/за стеклом». Мы все были на виду, все видно и слышно, ничего не скроешь и не утаишь. Да и все тайное рано или поздно становится явным.

      Уезжая из родного села Томылово в Москву, я окинул взглядом наш дом в центре села и подумал: «Здесь когда-то обязательно будет висеть мемориальная доска!».

      Я приехал в Москву с кошмарным прошлым, весь согнувшийся под тяжестью многочисленных комплексов. Я был зажат, забит, запуган судьбой…
Однажды ночью мы с друзьями грабили хозяйственный магазин, расположенный в соседней деревне, и дедуля-сторож со всей дури огрел меня совковой лопатой по лицу, в ту самую минуту, когда через разбитое окно я пытался выкарабкаться из магазина. С кровью и слюной выхаркнул я на землю четыре передних зуба, а потому все студенческие годы проходил с металлическим протезом во рту.
Это случилось в девятом классе.

       В девятом же классе в меня стрелял парень из параллельного 9 «Б» класса, и я долго пролежал на операционном столе, пока два хирурга выковыривали из моих ягодиц дробины величиной с куриное яйцо….

       Впрочем, я не буду описывать тяготы и лишения, пережитые мной в достуденческие годы. Бог с ними, с тяготами и лишениями...
       Утешает одно: коли не смогли убить совковой лопатой в ранней молодости, значит, меня уже никто и ничто не убьёт!

       Первую попытку стать студентом журфака МГУ я предпринял в 1980 году. Предполагая, что факультет журналистики расположен в высотном здании МГУ, мы – моя мама, родная сестра Маша и я – поехали на Ленгоры.

      Взошли по гранитным ступеням, открыли массивную деревянную дверь, нас не остановили хамским возгласом: «Куда прете?», и оказались в шикарном вестибюле: мраморные колонны, яркие люстры, зеркала... Мы с сестрой долго приходили в себя от величия и красоты, и только на маму вся эта величественная красота не произвела никакого впечатления, хотя ничего подобного в своей жизни она, простая деревенская баба с трехклассным образованием, ни разу в жизни не видела. Мать ходила по великолепным, роскошным залам и коридорам уверенно, ничуть не пасуя перед университетской профессурой.

      Смешно, но мама упорно называла подъезды университета крыльцом. Так она и спрашивала у юношей и девушек, проходивших мимо: «А где тут крыльцо № 2?»... «А где тут крыльцо № 3?»...

       Мы вышли из парадных дверей, направились к автобусной остановке, оставив за собой громаду университета. Я шел к остановке, понурив голову. Мне было жаль, что факультет располагался не на Ленгорах, а, как сказали молодые ребята, где-то в центре города, у станции метро «Библиотека Ленина».

      Вы и представить себе не можете, как я обрадовался, когда увидел, что журфак находится в центре Москвы, у стен Кремля.

        Я дал себе слово на следующий год снова приехать в Москву и обязательно поступить в университет. Чего бы мне это не стоило!

      1981 год. В солнечный июльский день списки абитуриентов, принятых на первый курс, были вывешены на фасаде здания факультета. Под №33 я увидел и свою фамилию – ЛЮЛЬКИН ГЕННАДИЙ ЮРЬЕВИЧ. Ощущение счастья было почти полным. Я пишу «почти», потому что мои друзья, «золотые медалисты» – Сергей Новожилов и Радик Амиров, с которыми я познакомился в период сдачи вступительных экзаменов, не поступили.
Я увидел в глазах ребят слезы…

      И Радик, и Сергей загремели в армию. Да, они оба, в конце концов, стали студентами журфака, но лишь через два года, в 1983 году.

       Когда я в первый раз ехал на трамвае №26 в общежитие, в ДАС, признаться, пал духом. Мне показалось, что меня везут куда-то за город, к черту на кулички. По дороге проезжали баню, психбольницу им. Кащенко (студенты называли ее 16-ым факультетом МГУ), кладбище, Загородное шоссе…

        И вдруг – роскошное, высоченное здание ДАСа, искрящиеся на солнце окна... Эти залитые солнцем окна ДАСа десятилетиями будут сниться мне и после окончания университета.

      Я стал носить знаменитое имя – «дасовец».

      Устроили как-то в ДАСе, в Зимнем саду, тараканьи бега. Победителем был признан самый большой и усатый таракан с очень звучным именем – Янычар. И вот что удивительно: как зовут некоторых обитателей ДАСа – забыл, а вот имя таракана – помню.

      Бывало, сядешь утром на трамвай №26, заплатишь за проезд, вытянешь из кассы или купишь у кондукторши «счастливый билет» и с некоторой брезгливостью съешь его. Признаюсь, порой этот бумажный билетик оказывался единственным, что я съедал на завтрак. Мы с Виктором Гуркиным называли это: «завтрак на три копейки».

      Коридоры ДАСа заполнены голосами и смехом, не утихающими до глубокой ночи. Правда, иногда можно было услышать и плач. Иду однажды по коридору, вдруг слышу рыдания на кухне. Плакала… Впрочем, я не буду называть имя этой милой девушки. Она плакала по поводу того, что у нее из духовки украли курицу. Я долго ее утешал и, в конце концов, утешил…

       А еще я помню, как мы – Алов, Горлов и я – распили на троих одеколон «Тройной», принадлежавший Гуркину. Виктор долго злился на нас, что теперь ему нечем обработать кожу лица после бритья, но все же он простил нас, своих друзей бедовых.

        А еще мы очень любили поспорить, забывая, что кто спорит, тот г…на не стоит. Спорили, чаще всего, на бутылку водки или вина. Однажды Алов на спор взобрался на крышу 16-этажного здания общежития. Как бывшему акробату, окончившему цирковое училище, это ему не составило труда.

      А в другой раз мы поспорили, что я пройду по гранитным перилам Большого Каменного моста – от начала и до конца. Аккурат на середине моста я и сорвался, сверзившись с хер знает какой высоты в глубокие воды Москвы-реки. При полном параде – в костюме, рубашке и брюках.

       Слава богу, Мишка носил джинсы на подтяжках. За эти подтяжки меня и выволокли из воды по крутому и скользкому граниту набережной – мокрого, нелепого, но веселого. Дойдя до ближайшего магазина, я купил бутылку водки, и мы согрелись…

     Я уже писал, что Дима Рогозин несколько раз приходил на занятия в генеральской шинели. Рогозин в шинели – прекрасная мишень для добродушных острот и язвительных замечаний. Слышал сам, как в коридоре универа Ольга Байкова радостно воскликнула, обращаясь к Диме: «Ты наденешь шинель, я надену Шанель!».

     «Форменной» ерундой, назовем это так, баловался и Алексей Денисов. Алексей тоже несколько раз приходил на занятия в полковничьей шинели с медными пуговицами, в брюках с лампасами, в фуражке с синим околышем, в хромовых сапогах.
Денисов тоже стал знаменитостью, не такой крутой, как Рогозин, но все же…

      Так, может быть, все дело в шинели?

      Лучшая партия Саши Ставриецкого

      Александр Ставриецкий – большой мастер шахматной игры, «гроссмейстер», как мы называли его промеж себя. Саша с головой погрузился в тему шахмат и шахматных задач, выписывал профессиональные журналы с трудными задачами.
 
      Как ни зайдешь в комнату №607, Саша полулежит поперек кровати, задрав ноги на спинку стула, а на стуле – шахматная доска с расставленными фигурами. Сбоку на столике лежит изрядно потрепанная кипа шахматных журналов – «Шахматы в СССР», «Теория и практика шахматной композиции» и др.

       Он подолгу, порой, до глубокой ночи сидел перед шахматной доской, мучительно долго разгадывая очередную шахматные комбинации. Искал ключ к разгадке …

      А однажды Ставриецкий организовал в ДАСе шахматный турнир, в котором приняли участие Александр Поминов – будущий вице-губернатор Алтайского края, Владимир Круглов – будущий доктор экономических наук, Иван Салтык – будущий доктор экономических наук, Виктор Гуркин – будущий коммерческий директор областной газеты, Вася Бабенко – будущий ответственный секретарь областной газеты «Курская правда», многие другие.

       И мало кто из нас знал, что параллельно с шахматной игрой Саша вел куда более увлекательную игру – любовную. Каждый свой ход Саша держал втайне от нас, своих друзей и приятелей, действуя очень осторожно и осмотрительно.

      Избранницей молодого человека стала моя однокурсница и землячка – Галя Юдахина. Никаких хитрых, коварных ходов для защиты Галина не предпринимала, и Саша быстро нашел ключ к ее сердцу.

      Как показало время, женитьба Саши на Гале была его лучшей партией.
      Блестящей партией!

      «Мон тонть вечктан!»

      В студенческие годы я говорил по-русски страсть как плохо, с бешеным акцентом. Помню, когда я прочитал с трибуны доклад по политэкономии у Новосельцевой, кто-то из однокурсников спросил у Виктора Гуркина: «Твой друг не русский, что ль?».

    Однажды я пришел на занятие в учебную телестудию, выступил перед телекамерой. Не поверите, но преподавательницу пришлось приводить в чувство нашатырем – так ее впечатлило мое дикое произношение.

     Да и сейчас я говорю по-русски со своим неистребимым мордовским акцентом...
– Скажи что-нибудь на мордовском языке, – попросил меня Виктор Гуркин, когда мы с ним только-только познакомились.
– Мон тонть вечктан!
– А что это значит?
– Я тебя люблю.
– Как-как? – захохотал Виктор. – Мэн тэнть…
Он попытался повторить фразу, но у него это не получилось – споткнулся на полуслове.
– Мон тонть вечктан! – повторил я, но уже по слогам.
– Мон тонть вечктан!... – Мон тонть вечктан! – время от времени восклицал Гуркин со свойственной ему патетичностью.

     Эту фразу Виктор повторил миллионы раз, но все равно из уст его она, эта фраза, звучала грубо и нечленораздельно.

     «Мон тонть вечктан!» – эта фраза на мордовском языке Гуркину так полюбилась, что он произносил ее всем девушкам, встречавшимся ему в коридорах ДАСа, приводя их в полное замешательство.

     После окончания университета Виктор уехал в Казахстан, в город Усть-Каменогорск. Там он познакомился с девушкой по имени Любовь, на ней он и женился. И вот уже почти 35 лет эта семейная пара живет вместе, как говорят, не чая друг в друге души своей. Но, как признался мне Виктор, первое объяснение в любви своей будущей жене он произнес так:

    – Мон тонть вечктан!

    Недаром говорят: есть фразы, которые способны перевернуть человеку жизнь.
На втором курсе я был влюблен в преподавательницу немецкого языка Татьяну Владимировну. Бывало, стоишь у доски, рассказываешь ей о глагольных формах, а сам любуешься ее… формами. И это любование, признаюсь, здорово мешало мне давать правильные ответы.

    Добрый мой совет будущим студентам: ни в коем случае не влюбляйтесь в своих преподавательниц!