Молочные реки кисельные берега 2

Глава 2
Приоткрыв дверь, Сильвестр Иванович тут же словно провалился в безжизненное пространство, и даже сама дверь, радостно поприветствовавшая его появление, на мгновение показалась  неким порталом в пустоту и безмолвие.
Впрочем, объяснение безмолвию оказалось достаточно простым, если не сказать, обычным. Оператор Парамонов устроил очередное представление, а вернее сказать, опять безуспешно издевался над новым японским пылесосом с измерителем концентрации взвешенных частиц, спектрофото-метром и двухметровым телескопическим манипулятором. Впрочем, в этот раз он был близок к успеху.
Сначала, в качестве разминки, он просто лузгал семечки и наотмашь разбрасывал кожурки по всей студии. Робот-пылесос с лёгкостью выявлял каждый элемент загрязнения и без труда избавлялся от мусора.
Тогда Парамонов усложнил задачу и накидал шелухи в припаркованные у двери тапочки, чем едва не вызвал у пылесоса паралич, так как для наведения порядка тому пришлось срочно связываться по спутнику со своими разработчиками и выспрашивать у них инструкций по новым вводным данным.
Но венец операторского коварства, как оказалось, крылся совсем в другом. С коварной, но, прямо скажем, идиотской улыбкой Парамонов взял, да и самым наглым образом подложил в ворох шелухи одну неразгрызенную семечку.
Вот тут-то и началась тишина, ибо с подобной проблемой не сталкивались даже разработчики.
Однако отдадим пылесосу должное.
Он долго сканировал интересующий предмет при помощи гамма-излучения и наконец-то додумался прибегнуть к радиоизотопному иммуноферментному анализу, который без особого труда выявил в исследуемом материале признаки наличия альфа-токоферола, а также фитостеролов и пуриновых оснований, что в свою очередь определённо свидетельствовало о белковом происхождении продукта и позволило отнести данный предмет к разряду элементов питания, не подлежащих утилизации.
Дальнейшие манипуляции сложностей не составили. Вы-ставив вперёд манипулятор, пылесос ловко подхватил неразгрызенную семечку, приподнял, избавился от мусора, а предмет питания, продезинфицировав, водрузил на прежнее место.
Затем, правда, у пылесоса возникли некоторые сомнения. Повторно проанализировав анализы первичного сканирования, он снова вернулся к семечке и слегка поправил её местоположение остриём на полтора градуса южнее, после чего под всеобщие аплодисменты удалился к себе под стол.
– Опять ерундой занимаетесь, – из-за спины попривет-ствовал аплодирующих коллег режиссёр, хотя и сам  с не меньшим интересом наблюдал за представлением.
– Так, это… воспитываем, – тут же ловко оправдался Па-рамонов. – Надо ж кому-то…
– Вы б лучше кофемашину мою перевоспитали, а ещё лучше язык у неё вырвали, а то, знаете ли... – Тут режиссёр нервно зашмыгал носом, наморщился и прыснул: – А-а… пчхи!
– Будьте здоровы! – хором отреагировала съёмочная площадка, но Сильвестр Иванович только рукой махнул.
– Чёрт! Кажется, аллергия начинается на отсутствие пыли.
– Вот возьмите, – тут же подключилась к проблеме молоденькая костюмерша и протянула режиссёру какой-то серенький баллончик.
Сильвестр Иванович посмотрел на спасительницу с благодарностью, но вовремя опомнился.
– Что это? – с опаской поинтересовался он, заметив на баллончике зелёный улыбающийся череп с перекрещенными костями.
– Экстракт пыли, – удивилась недогадливости режиссёра костюмерша, и выражение лица состроила соответствующее. –  Идентичный натуральной, – благоговейно заверила она. –  Вы, кстати, когда последний раз брызгались?
Теперь Сильвестр Иванович посмотрел на спасительницу скорее с сочувствием, нежели недопониманием.
– Миллочка, последний раз я брызгался в неконтролиру-емом детстве, – спокойным покровительственным тоном решил отшутиться Сильвестр Иванович, понимая, что любые другие объяснения не возможны без оскорблений. – Уберите. А лучше, выбросьте в расщепитель.
Достав из кармана платок, он молча вытер лицо, и быстро абстрагировавшись от прошедших проблем, осмотрел студию.
– Ну что, приступим?.. Артистка готова?
– Я всегда готова, – звучным баритоном ответил какой-то рыжебородый мужик с ног до головы обвешанный всевозмож-ными датчиками. Особо непрезентабельно смотрелись два надутых шарика на его груди, а датчики на шариках – вообще вульгарно.
– Замечательно, – не заметил изъянов Сильвестр Ивано-вич, признав в бородаче народного артиста Сидоровского. – А я вас, Апполинарий Савельевич, признаться, и не узнал в таком наряде.
– Богатым буду, – высокомерно отрезал народный артист и принял фотогеничную позу.
– Ладно, как скажете, – не стал подсчитывать чужие деньги режиссёр и попросил включить монитор.
Монитор, естественно, тут же был включен, и на экране в фотогеничной позе отобразился Сидоровский.
– Есть картинка, – подтвердил режиссёр. – Монтируй об-раз.
– Понял, – спокойно ответил оператор и вдавил какую-то клавишу.
В тот же миг на месте народного артиста на экране появилось туповатое существо с выпученными глазами и приплюснутыми губами, в котором все сразу же признали дочку генерального директора Афродиту.
– Ну, так вроде бы всё нормально, – одобрил образ Силь-вестр Иванович и улыбнулся народному артисту. – Апполинарий Савельевич, подвигайтесь, пожалуйста…
Апполинарий Савельевич вальяжно сменил одну фотоге-ничную позу на другую, и то же в точности исполнила на монито-ре Афродита.
– Да! Всё замечательно, – одобрил движение режиссёр. – Вот только… Майкл Матвеевич, а вы ей какой размер груди надули? А то в прошлый раз она жаловалась, что грудь у неё получилась какая-то маленькая, а талия как раз наоборот –  большая.
– А я знаю что ли? – развёл руки в стороны реквизитор. –  По пять выдохов на шарик. Это какая получается?
– Да чёрт её знает! Вы меня об этом спрашиваете? –  вы-таращил глаза режиссёр. – Ладно! Сойдёт! Передувать не будем, а вот датчик талии немного поправь.
– Да хоть вообще уберу, – охотно согласился поправить талию оператор и сместил датчик сантиметров на десять к центру.
– Ну это уж перебор, – тут же вставила своё слово костю-мерша. – С такой талией её сквозняк пополам переломит.
– Да, да, пожалуй, – подтвердил вред сквозняков Силь-вестр Иванович. – Фредди, поправь обратно.
– Ну, знаете ли! То туда, то сюда, – сделал недовольный вид Фредди и, переставив датчик на пять сантиметров вверх, исподтишка улыбнулся.
– Да не туда… левее… правее… – наперебой подключи-лись к проблеме остальные. – Чуть-чуть пониже… повыше…
– Знаете что! Сами сначала определитесь! – прекратил опыты Фредди и вопросительно расставил руки вместе с датчиками в стороны.
Образ Афродиты на мониторе в ту же секунду располнел, обрюзг, обзавелся одышкой и третьим подбородком. Даже народный артист прыснул от смеха и чуть не лопнул правую грудь.
Талию в конце концов всеобщими усилиями починили, но рабочее настроение пропало даже у тех, у кого оно ещё было.
– Фредди, – прохохотавшись  погрозил пальцем Сильвестр Иванович, – ещё одна такая шуточка и я тебя вместо Апполинария Савельевича поставлю.
– А это будет оплачиваться? – всё-таки пошутил Фредди и тут же привлёк на свою сторону костюмершу.
– А почему его? Тогда уж лучше меня. Я смогу.
– Ага! Щ-щас! Размечталась! – испортил карьеру костю-мерше режиссёр. – Да чтоб вы знали, вот раньше, например, в начале века, чтобы заслужить право рекламировать, скажем, шампунь, необходимо было для начала олимпиаду выиграть или хотя бы чемпионат мира, а вот если ты выиграл только какой-нибудь Уимблдон, то так и будешь до конца жизни прокладки рекламировать. Так что амбиции свои засунули куда подальше и работаем. Чёрт! Уже полдесятого, а у нас ещё конь не валялся. Так! Давайте все по местам.
Народ нехотя разбрёлся по местам и, через пару минут прозвучала долгожданная команда «мотор… начали».
«К вам пришли гости, а вы не знаете чем их угостить? – вожделенным голосом сослащавил народный артист, приняв соблазнительную позу.  – С новой мультипечкой «Муфель фуфель» у вас никогда таких проблем не возникнет…»
– Фредди, название печки крупным планом, – подредак-тировал работу оператора режиссёр. – Вот так. Замечательно. Дальше!
«К примеру, возьмём всего одну таблетку идентичного натуральному супермолока торговой марки «Радость Бурёнки», – аккуратно двумя пальцами приподнял какой-то белый шарик Апполинарий Савельевич, – и …»
Договорить он не успел. На мониторе что-то защёлкало, зарябило, и слащавое личико Афродиты моментально обросло густой рыжей бородой.
– Стоп! Какого чёрта! – резко вскочил режиссёр, обрушив на улыбающегося Фредди негодующий взгляд.
Фредди от неожиданности тоже привстал со стула, а народный артист выронил из рук молочный шарик, который немедленно закатился куда-то под стол.
– Опять твои шуточки! – набросился Сильвестр Иванович на абсолютно невиновного Фредди, но тот только руки в стороны развёл.
– Сильвестр Иванович, да я-то здесь причём? Это просто электромагнитные помехи. Дрон мимо пролетел. Наверное, опять Сачковский за женой своей через окно шпионит.
– Сачковский? – переспросил Сильвестр Иванович и покосился на виновато улыбнувшуюся ассистентку, однако сразу же поверил. – Да, пожалуй. Собственно, больше и некому. Ну ничего. Мы с ним потом поговорим, а пока… Эльза! – окрикнул он ассистентку, а по-совместительству  законную супругу Сачковского. – Вот что, возьми здоровую палку и встань возле окна. Увидишь какой-нибудь летающий объект – сбивай к чёртовой матери! Всё поняла?
– Понятно, Сильвестр Иванович, – с удовольствием согла-силась ассистентка и как по мановению волшебной палочки достала из-за занавески двухметровый углепластиковый шест.
– Ну и ладненько. Продолжаем. Все готовы?
– Готовы, – по очереди промямлили все, включая асси-стентку с шестом.
– Хорошо. Тогда начали… Стоп! А где народный артист?
– Я здесь, – донеслось из-под стола. – У меня таблетка ку-да-то укатилась.
– Господи! Апполинарий Савельевич, да плюньте вы на эту таблетку! Возьмите другую, – расточительно посоветовал режиссёр, но на всякий случай уточнил: – У нас есть ещё таблет-ки?
– Там ещё семь штук – в коробочке, – ткнул пальцем на коробочку реквизитор, а Сильвестр Иванович указание продуб-лировал:
– Да, да. Вон там – в коробочке ещё семь штук… Стоп! по-дождите. То есть что получается? Что изначально их было восемь?
Режиссёр медленно перевёл взгляд на реквизитора и да-же сам не заметил, как упёр руки в бока.
– А вы, Майкл Матвеевич, позвольте поинтересоваться, где их взяли? Ровно восемь штук… – заподозрил он реквизитора в воровстве.
Судя по резко втянувшейся шее и опущенным глазам, тот отпираться не собирался, хотя промямлил что-то в своё оправдание, мол, «Больше негде было… Больше нигде не было… Из-за этой аварии…» Но Сильвестр Иванович даже слушать оправдания не захотел.
– Какой к чёрту аварии! – моментально вскипел он. – У нас что? Мир перевернулся? Земля налетела на земную ось? Что ещё может заставить человека опуститься до банального воровства? В конце концов, разве нельзя было просто попросить?
– Да я хотел попросить, но вас не было, – скорее обиженно, нежели виновато оправдался реквизитор, и на его сторону тут же встали остальные.
– Сильвестр Иванович, он же как лучше хотел… для общего блага… это же просто таблетка…
А Сильвестр Иванович и сам прекрасно понимал, что раз-дувать скандал из-за таблетки молока – это верх безрассудства, но, просто, кольнуло что-то внутри, ёкнуло и отдалось гимном Малайзии.
– Ладно, – моментально успокоился он. – Вы, Майкл Матвеевич, близко к сердцу не принимайте. Просто… просто знали б вы, какой мне скандал устроила кофемашина из-за этих самых восьми таблеток.
– Да я ничего… – согласился простить режиссёра реквизи-тор, но Сильвестр Иванович посчитал это лишним.
– Вот и славненько, – перебил он реквизитора и как ни в чём не бывало снова уселся на кресло. – Давайте продолжим. Все готовы?
– Готовы… всегда готовы… я её нашёл – она под стол ука-тилась… – по-пионерски отрапортовала съёмочная площадка, и уже через минуту творческий процесс начал продолжаться.
Вернее, начал, но сразу же перестал, потому что в ту же секунду входная дверь с грохотом отворилась, не успев даже пожелать запыхавшемуся Ромашкину доброго утра.
– Это правда!? – с порога обратился он ко всей аудитории и без малейшего стеснения кинулся обнимать онемевшую супругу. Он даже не заметил, как та испуганно переглянулась с оператором.
– Так! Стоп! – резко вскинул руку режиссёр и гневно при-встал. – Да что за день сегодня такой?.. Ромашкин! Чтоб тебя! Какого чёрта ты здесь делаешь, ты же две недели как уволился! И вообще, как ты умудрился сюда пробраться через столько дверей? Тебя что? Ни один замок не остановил?..
– Пытались, – небрежно махнул рукой Ромашкин, не рас-цепляя объятий, – особенно на третьем этаже. Такой, зараза, дотошный попался… Так это правда? – на этот раз обратился он именно к супруге.
Слегка покрасневшая и удивлённая костюмерша нервно попыталась высвободиться из супружеских стисновений, но крепкие руки мужа сделать этого не позволили.
– Билл, ну пусти, я же на работе, – робко запричитала она и таки выскользнула из объятий. – И вообще, что ты имеешь в виду?
– Да! Вот и нам уже интересно, – иронично подтвердил любопытство режиссёр, скрещивая руки на груди. – И чего же у вас там такое случилось, что ты, Ромашкин, не только умудрился пробраться в закрытый охраняемый объект, но ещё и считаешь возможным отрывать столько людей от работы? Поделись. Если, конечно, это не государственная тайна.
– Да какая тайна! – радостно расставил руки в стороны,  Ромашкин. – Вы, Сильвестр Иванович, только на меня не сердитесь. Это ж… это я от радости… это ж… вот, смотрите.
Руки его, наконец, уменьшили амплитуду радости, а пра-вая залезла во внутренний карман, пытаясь вытащить оттуда зацепившийся коммуникатор.
Наконец попытка увенчалась успехом. Ромашкин извлёк коммуникатор, дрожащим голосом приказал ему включиться в режиме проектора и на ближайшей стене победоносно представил окружающим целую вереницу каких-то сообщений.
– Ну, и что это? – на правах главного поинтересовался ре-жиссёр, не спеша веровать в то, что Ромашкину за что-то присудили Нобелевскую премию.
Премия действительно оказалась не при чём.
– Ну как же… – пальцем перелистал сообщения Ромашкин и под всеобщее молчание зачитал кучу поздравлений связанных с грядущим пополнением семейства. Все они неизменно заканчивались предложением приобрести у них детскую кроватку с сигнализатором опрелости, универсальный подмыватель задниц или накладную женскую грудь идентичную натуральной с набором сменных сосков в комплекте, позволяющих кому угодно кормить ребёнка не только молоком, но даже и кашей. – Ну-у? Что вы на это скажете?
Слов действительно ни у кого не нашлось, заулыбались только и робко поаплодировали, а реквизитор ещё и по плечу похлопал, и руку пожал.
И только окончательно покрасневшая костюмерша ни проронила ни единого слова. Глаза только выкатила и, скривив рот в непонятной глупой улыбке, потрогала свой живот.
Жест не остался незамеченным.
– Ну да, пожалуй… – согласился с поводом режиссёр и, простив Ромашкину вторжение, повернулся к его внезапно забеременевшей супруге: –  А что ж это вы, Милла Герасимовна, нас, так сказать, в неведении? Такую новость утаили. Уж не сглазить ли боялись?
– Да нет. Не боялась, – дрожащим голосом призналась костюмерша, так и не убрав руку с живота. – Просто, я сама ещё об этом не знала.
– Да ладно, помилуйте, быть такого не может, – не пове-рил режиссёр. – К тому же, вам самой разве таких сообщений не присылают?
– Не знаю, – покачала головой костюмерша. – У меня вы-ключен. Вы же сами всех заставляете во время съёмок все коммуникаторы отключать.
– Ну, да, – протяжно кивнул головой режиссёр, – запре-щаю. И правильно делаю. А иначе мы никогда не закончим… да чего там! Мы и не начнём!.. А что это вы Миллочка вся позеленели? Вам плохо?
А Милла Герасимовна действительно как-то осунулась, побледнела, словно от одного только известия о собственной беременности организм её впал в скоропостижный токсикоз.
– У-у, да я вижу… – заметил изменения в организме ре-жиссёр и обратился уже к Ромашкину. – Билли, раз уж так получилось, что ты здесь, возьми ка свою супругу и отвези к окошку – пусть свежим воздухом подышит, а заодно… Эльза, отдай, пожалуйста, палку Билли и объясни ему, что с ней делать. А мы, с вашего позволения, всё-таки продолжим, а то... Чёрт! Я уже не помню, на чём мы остановились.
«Возьмём таблетку супермолока…» – чуть ли не хором напомнила студия, и память к режиссёру вернулась.
– Ах, да. Именно. Таблетку молока… – заглянул Сильвестр Иванович в сценарий и счёл необходимым извиниться перед народным артистом за задержку.
– Вы уж, Апполинарий Савельевич, не сердитесь на нас – понедельник, сами знаете, день тяжёлый, а тут ещё то одно, то другое. То ревнивец этот – Сачковский, то другое счастливое семейство… Прямо, хоть бросай эту рекламу и переходи на съёмки сериалов.
– Ничего, ничего, – понимающе покивал головой народ-ный артист. – У меня всё равно почасовая…
– Да-да, к тому же и оплачивает вам Афродита Львовна лично, но ведь мне перед ней тоже отчитываться, так что… впрочем, ладно! не будем тратить время даром. Так! Все по местам.
Сильвестр Иванович снова вернулся в своё кресло, поёр-зал по нему, собираясь с мыслями, и тут же вспомнил о важной отсутствующей детали.
 – Людвиг Иванович, – обратился он к звукорежиссёру. – А что же это мы в тишине работаем? Музыкальное сопровождение к ролику утверждено?
– А как же! И утверждено, и переутверждено, и даже пе-ре-переутверждено, – очнулся мирно дремавший за балюстрадой звукорежиссёр и, зевнув, прикрыл рот ладонью.
– В смысле? – не устроил такой ответ Сильвестра Ивано-вича. – Так у нас есть музыка?
– Конечно есть! И даже слишком много…
– Да что вы мне тут загадками… Есть… много… Есть, так включайте! И нечего мне голову морочить…
– Да я бы с радостью, Сильвестр Иванович, вот только ка-кую? По сценарию у меня группа «Ню-Ню» с песней «Фаина», но Алибасов младший отказался платить – говорит, что это мировой хит, и что это не он, а ему должны доплачивать за использование его интеллектуальной собственности. В общем, поцапались они с Платоном Авдеевичем, а мне велено выбрать что-нибудь подходящее из нового.
– Ну так и выбирайте! Мне, откровенно говоря, глубоко плевать и на «Ню-Ню», и на «Сю-Сю», и вообще… Занимайтесь каждый своим делом! Давайте! Чего там у вас?
– Пожалуйста, – с готовностью отрапортовал звукорежис-сёр. – Но, думаю, что вам это не очень понравится.
Людвиг Иванович ткнул какую-то кнопку на микшерском планшете, и по всей студии разлилась до неприязни банальная мелодия, сопровождаемая хором голодных девочек, ущемлён-ных в сексуальных правах.

 «Ты мой мучо, ты мой мачо
Приезжай ко мне на дачу.
Я тебя за это ночью
Прямо  в щёчечку отчмочу…»

– Так! Так! Стоп! Это – сразу отказать! – даже не дослушал припев Сильвестр Иванович и ладонью потёр округлившиеся глаза. Давай другую.
– Ну, вообще-то… – теряясь с мыслями, промямлил звукорежиссёр. – Это была самая приличная.
– А что значит в твоём понятии «приличная»? Это ты вот это называешь приличным?
– А что. Мне тоже понравилась, – донёсся от окна бере-менный голос костюмерши.
– Ну да, в принципе… – тоже согласился с мнением жены счастливый супруг.
И только народный артист всецело поддержал мнение режиссёра и наотрез отказался сниматься под такое сопровождение без удвоения гонорара.
А Сильвестр Иванович хоть и слыл на телестудии очень культурным и воспитанным человеком, но на этот раз откровенно не выдержал.
– Что? Понравилось? Да ужасней я слышал только гимн Малайзии! Нет! Для рекламы «Ботекса» эта песня возможно и подойдёт, но у нас-то, напомню вам: мультипечка, молоко, чтоб оно неладно было, сантехника, ботинки повышенной проходимости…
– Извините, Сильвестр Иванович, – не дала доперечислить первую четверть рекламируемых продуктов Эльза Гавриловна. – Забыла вам сказать. Самаркандский звонил и велел передать, что «Тойота» отменила заказ на ботинки повышенной проходимости…
– То есть, как это отменила?.. А мне, по-вашему, что при-кажете делать? Сценарий переписывать? – выпал из бытия Сильвестр Иванович, и тут же впал в небытие. – Я вообще уже ничего не понимаю! Мы вообще будем сегодня работать, или нет?
Режиссёр обхватил голову руками и, подсчитав убытки, с истошным выдохом откинулся на спинку кресла. А вот Парамонов в точности наоборот – вскочил как ошпаренный и, быстренько подсчитав прибыль, задрал руку вверх.
– Предлагаю в качестве возмещения морального ущерба не возвращать им тот экземпляр, который нам выдали для съёмок! Я самолично обязуюсь изъездить их до полусмерти, выявить существующие дефекты и заявить рекламацию!
Режиссёр медленно опустил руки и, пытаясь определить,  шутка это или наглость, наморщился.
– А что, простите, в вашем понимании означает «изъез-дить до полусмерти»? И, собственно, чьей полусмерти? Вашей или ботинок?
– Ну, это я так – образно, – выпучил глаза Парамонов и аккуратно сгрёб со стола ненужный более реквизит. – Ну вот! Я так и знал! Один изъян я уже нашёл, – немедленно приступил он к выполнению обещаний.
– Какой ещё изъян? – тут же набросилась на него толпа завистников, и, внемля гласу толпы, Парамонов не без обиды разъяснил:
– Ну, это уже порядочное свинство! Мало того, что резина бэушная, так ещё и диски… на каком принтере они их печатали? И управление наверняка правопальцевое…
– Так! Всё! Хватит! Хватит уже на сегодня! – не выдержал режиссёр. – Одни шуточки у вас на уме! Как дети малые, честное слово!
Сильвестр Иванович привстал, проехался по студии, бор-моча под нос какие-то проклятья, но, отдадим ему должное, быстро успокоился и пришёл в себя.
– Ну ладно. Отдохнули, и будет… Больше никаких шуто-чек, – последний раз предупредил он. – Собрались все, и работаем! Или, может, кому-то из вас зарплата не нужна?
– Нужна, – хором признались нуждающиеся, и улыбки с их лиц медленно улетучились.
– Вот и чудесненько. Теперь работаем без остановок, не взирая ни на что. Хоть наводнение, хоть пожар. Всем ясно?
 – Ясно, – протяжно выдохнули все обречённые и медленно разбрелись по рабочим местам, а Сильвестр Иванович с глупой улыбкой обратился к народному артисту:
– Апполинарий Савельевич, вы уж не взыщите, давайте с самого начала.
– Хорошо, – безразлично кивнул Апполинарий Савельевич и принял первоначально соблазнительную позу.
– Начали! – скорбным голосом скомандовал режиссёр, и процесс снова закрутился, завертелся и зажужжал.
«К вам пришли…» – успел обронить народный артист и сразу же угадал, потому что входная дверь не то чтобы открылась – она едва с петель не слетела.
– Да что ж это такое! Мне дадут сегодня!..
Сильвестр Иванович от злости даже привстал, однако во-время признал в ворвавшемся финдиректора Вяземского и понизил тон.
– Платон Авдеевич, что случилось? Здравствуйте. Пожар?
Платон Авдеевич в знак приветствия тоже кивнул и сразу успокоил присутствующих информацией, что никакого пожара нет и, что пожар начнётся гораздо позже – после землетрясения, которое он самолично устроит, если не найдёт этого вредителя киберинженера Поплавкова, который, сволочь, укомплектовал комнату утилизации отходов таким же сволочным унитазом.
Тут Сильвестр Иванович привстал и дружески приобнял финдиректора за плечо.
– Успокойтесь, Платон Авдеевич. К чему такие нервы. Лучше расскажите, что произошло.
Почувствовав поддержку, Платон Авдеевич как-то сразу остыл, обмяк и, сделав несколько шагов, сам уселся в режиссёр-ское кресло.
– Да ну его, Сильвестр Иванович. Честное слово, никаких нервов уже не хватает.
– Помилуйте, да что случилось-то?
Платон Авдеевич монотонно выдохнул, тряхнул головой, и только высоконачальственное положение не позволило ему плюнуть от досады на пол.
– Представляете, Сильвестр Иванович, утром, сегодня моя собственная кофемашина чуть было не отравила меня какой-то там «тамбу-ламбой»…
– Ха! – истерично прыснул Сильвестр Иванович и схватился за живот. – Чудесненько! И вас тоже? А я-то думал, что один такой идиот.
– Как? И вы, Сильвестр Иванович? Вы тоже пробовали эту гадость?..
– Хэ! И в мыслях не было! – нагло соврал режиссёр. – По-нюхал только и сразу же вылил, вернее, залил обратно  в кофемашину!
– Вот чёрт! – от недогадливости осунулся Платон Авдее-вич. – А я, Сильвестр Иванович, представляете, как дурак потащил эту гадость в унитаз выливать.
– Ну и правильно сделали, Платон Авдеевич. Вот помяни-те моё слово, ей там самое место. Гадости этой… – В связи с занятостью собственного кресла режиссёр пододвинул к финдиректору стул и присел рядышком. – Я бы, откровенно говоря, на вашем месте ещё и саму кофемашину туда запихал… и ещё много-много разной полезной гадости.
– Это уж точно, – и не подумал с этим спорить финдирек-тор.
– Абсолютно! – и не подумал спорить с финдиректором режиссёр. – Только что ж вас всё-таки так расстроило? Не стакан же кофе, хотя, согласен, что называть это кофем – это уж, знаете ли, чересчур…
– И не говорите, – безропотно согласился Платон Авдее-вич. – До сих пор во рту этот… эта…  Нет! И самое главное! Вылил, хотел смыть, а унитаз мне и заявляет: «Подождите, Платон Авдеевич, идёт анализ вашей мочи…» Я ему, мол, это не моча, вернее, моча, но не моя, а кофемашины, а он: «Не нервничайте так, Платон Авдеевич, вам нервничать нельзя, потому что в вашей моче обнаружен повышенный уровень сахара…»
– Ага. А вы, позвольте, сколько таблеточек кладёте на ча-шечку? – между делом поинтересовался режиссёр.
– Две, – машинально честно признался финдиректор. – А вы?
– И я тоже две, – ответил честностью на честность режис-сёр. – А вот если с конфеткой, то могу и без сахара.
– И я без сахара… если с конфеткой…
– Не отвлекайтесь, Платон Авдеевич. Так что там дальше?
– Дальше?
– Да. Дальше.
Платон Авдеевич поёрзал по креслу, растерянно огляделся по сторонам и, не уверен, что, вспомнив, на чём остановился, продолжил:
– Ага. Ну так вот. Я, значит, ему и говорю: «Отменяй приём немедленно!..»
– Простите, Платон Авдеевич, перебью, – прижал руку к сердцу режиссёр. – Какой, позвольте, приём? – озвучил недопо-нимание всей студии Сильвестр Иванович, но Платон Авдеевич тут же пояснил:
– Ну как же? Я же только что вам… эта сволочь взяла да и записала меня на приём к эндокринологу на завтра. На 10 утра…
– На 10?
– На 10!
– Но позвольте, в 10 же у нас совещание…
– Вот и я про то… Тьфу ты! Да при чём тут совещание!? Сильвестр Иванович, не перебивайте меня! И так нервы на пределе.
– Так я, Платон Авдеевич, только…
– Вот и правильно! Не перебивайте! На чём уж я остано-вился?
– В 10 утра, – напомнил режиссёр.
– Правильно, – подтвердил финдиректор. – А унитаз, зна-чит, мне и говорит: «Платон Авдеевич, срочно сдайте дополни-тельную порцию… – сами понимаете чего, – а то… – видишь ли, – возникли подозрения…» – Ну, честное слово, Сильвестр Иванович, вот тут уж я не выдержал и высказал этой сволочи всё, что о ней думаю.
– Да-а, понимаю, – искренне посочувствовал режиссёр, кивая головой. – А, позвольте спросить, каков же результат вашей, так сказать, беседы? Приём-то удалось отменить?
– Да кокое там! – огрызнулся финдиректор. – Эта сволочь меня ещё и к психиатру на четверг записала. Представляете? Нет! Они точно все сговорились! Все эти раковины, унитазы… А один на прошлой неделе вообще заявил, что в моём организме какая-то там непонятная генная мутация, таблетки купить предлагал… У меня, знаете, Сильвестр Иванович, от всех этих говорящих унитазов, утюгов, холодильников… ну ей богу, действительно скоро мутации начнутся.
– Ну, ну, ну… что вы, голубчик. Успокойтесь, – поддержал мутанта режиссёр. – Ну, сказал. Подумаешь, сказал. В конце-то концов, Платон Авдеевич, вы ж взрослый человек. Ну, не каждому же унитазу нужно верить. Тем более в вашем положении. Вы ведь, если я не ошибаюсь, дедушкой стать собираетесь?
– Ах да, Сильвестр Иванович, вы абсолютно правы. Сам понимаю, просто… ну сил уже никаких нет, это ж… форменный беспредел.
– И не говорите, Платон Авдеевич, – кивнул режиссёр. – Меня и самого моя собственная кофемашина так достала, что иной раз жить не хочется. Всё учит меня, воспитывает, словно я мальчишка какой-то, а какой я ей мальчишка? Мне скоро седьмой десяток пойдёт.
– Вот-вот, Сильвестр Иванович, и я про то, – согласился финдиректор. – Но это ещё цветочки. Мне Александр Львович на днях рассказывал, что его микроволновая печь, представляете, удумала агитировать его проголосовать за либералов, и это при том, что он законченный демократ. В общем, взял он эту печь и хорошенько промыл ей мозги в стиральной машине. Говорит, что в жизни не испытывал большего наслаждения, чем слушать, как обе машины между собою переругались.
– И правильно сделал! Давно пора! – порадовался за ка-кого-то там Александра Львовича Парамонов и тоже присоеди-нился к разговору. – Воспитывать их надо! Я, кстати, всегда об этом говорил. А иначе они не только на шею сядут, но и…
Тут вдруг оператора словно осенило и, хитро наморщив-шись, он повернул голову к окну.
– Ромашкина, – отвлёк он костюмершу от массирования живота, – а ты случайно сегодня не общалась с нашим общим белым другом?
Конечно, вопрос тут же был признан некультурным, не-корректным и аморальным, что, впрочем, не освободило его от всестороннего общего интереса.
– Сильвестр Иванович… – попыталась было обрести за-щитника нравов покрасневшая костюмерша, но Парамонов и так обо всём догадался сам.
– Господа! – привлёк он всеобщее внимание. – Сдаётся мне, что унитаз-то у нас засланный!
– Как это?..
– Кем?..
– В смысле?.. – хором отреагировала съёмочная площад-ка, и оператору пришлось объясниться.
– А по мне так всё яснее ясного! Я, кстати, сразу заподо-зрил! Ну кто ещё, сами подумайте, мог раньше Миллочки определить, что она беременна? И заметьте, какое коварство. Нет бы, сперва порадовать будущую счастливую мамашу, так нет! Вместо этого этот диссидент оповестил производителей детских колясок, пелёнок, нянь... Так сказать, свежее мясо им предоставил…
– А ведь так и получается…
– Точно!.. – не раздумывая, согласились окружающие.
– Вот сволочь!..
И лишь финдиректор со звукорежиссёром изобразили на лице недопонимание.
– А я, простите, видимо, не в курсе, – виновато извинился Платон Авдеевич и озадаченно посмотрел по сторонам.
Когда суть вещей была финдиректору разъяснена, он не просто стал послушным адептом новой теории, но и с радостью возглавил клуб её проповедников, дополнив список контрагентов ЦРУ и Моссадом.
– Пригрели змею на своей груди!.. – закончил он сан-техоскорбления и, вытерев платочком лицо, откинулся на спинку кресла.
А  вот Людвиг Иванович долго чесал затылок, не смея озвучить крамольную гипотезу, но в конце концов пытливость ума победила.
– А мне вот что интересно, – отвёл он взгляд в сторону. – Вот, сообщения эти они присылают мужу будущей мамаши или… – звукорежиссёр нервно поёрзал по креслу и продолжил: – Или отцу будущего ребёнка? Уж согласитесь, что это могут быть совершенно разные люди.
Несмотря на всю справедливость поставленного вопроса, ответ на него захотели получить не все. Кое-кто даже обиделся.
– Ты на что намекаешь? – первым напомнил Ромашкин, что в руках у него достаточно длинная и достаточно прочная палка, отчего звукорежиссёр моментально вынужден был оправдаться.
– Нет-нет… я это… для себя… на будущее…
И вопрос был снят с повестки дня.
Однако неприятный осадочек всё-таки остался. По край-ней мере выражение лица, с которым Ромашкин посмотрел на супругу, не оставило в том никаких сомнений. У Миллочки даже резко обострился токсикоз, и обозначилась  первые потуги на рвоту.
– О, боже мой, только этого нам не хватало, – первым за-метил клинические признаки режиссёр и, обхватив руками голову, постарался оставить роботов-уборщиков без работы. – Ромашкин! Билли! Немедленно отвези жену куда следует.
Незнакомый с тонкостями женского организма Ромашкин моментально отставил в сторону палку и испуганно подхватил супругу под руку, но Миллочка жестом отказалась от помощи и, заверив, что справится сама, выкатилась в необходимом направ-лении.
– Ты только это… в унитаз этого не делай! И в раковину, на всякий случай, тоже, – напутственно предостерёг от необдуманных действий Парамонов, чем вызвал несправедливую бурю негодований. Ромашкин даже снова взял в руки палку.
– Да я что? Я же для общего блага, – искренне прижал оператор руку к сердцу. – Мало ли чего эта тварь подумает, а ты бегай потом по больницам. Тебе это надо? – обратился он непосредственно к Ромашкину, и хватка в руках того ослабла.
– Мне? нет, – недовольно буркнул Билли, но обсуждать это ни с кем не захотел и попросту отвернулся к окну.
А другие хоть и посмотрели на Парамонова укоризненно, но в уголках глаз всё равно прослеживалось желание улыбнуться.
И оно таки вылезло наружу, а дурной пример изошёл от, кого б вы думали? Платона Авдеевича.  Тот временно забыл о своей вендетте и от души расхохотался.
– Да, весело тут у вас, – покачал он головой, привставая. – Но мне, вы уж извините, пора – дел невпроворот. Ещё и Поплавкова найти надо.
– Да, да, – тут же покивал головой Сильвестр Иванович и тоже привстал. – И нам надо делом заняться. А то, чувствуется, мы до утра ролик снимать будем.
– Ну, тогда не смею вас отвлекать. Уж извините… –  он уже собирался попрощаться с дверью, как вдруг обернулся. – Кстати, Сильвестр Иванович, а вы не забыли, что сегодня в три мы провожаем Николая Петровича на пенсию?
– Да как можно? Буду всенепременно! Как без меня?  Всего вам доброго… Супруге от меня привет передавайте…
– Обязательно! И вы своей…
– Всенепременно…
– Счастливого пути, Платон Авдеевич, – последней по-прощалась с финдиректором дверь, и в студии снова настала рабочая обстановка.