Когда кумир юности А. Ф. Кони

Эти не простые 90-е годы. Околожурналистика.
С нашим будущим юристом   Евгением Петровичем я познакомилась в суде как раз в то время, когда он нам был очень нужен…
Сижу в коридоре какого-то районного Московского  суда и ожидаю начала заседания. Сейчас  уже  и не помню, на какую именно секту Родительский комитет (образованный родителями и родственниками попавших в секты – С. К.)  тогда подал в суд. Но история этих судебных процессов была весьма драматичной. Как только родители находили хорошего адвоката, на следующее заседание он (или она) уже не являлись. Секты их просто перекупали. И все это знали. Соревноваться с сектами было невозможно,  денег у бедных, несчастных родителей просто не было. Вот и сегодня… Юристка, которая нам в прошлый раз так понравилась,  не  пришла. Заседание отложено.
В ожидании решений по следующему заседанию  я зашла в зал, где слушания уже заканчивались. Попала я, собственно, только на заключительную речь адвоката, который отстаивал права отца на воспитание ребенка  после развода. С первых же его слов я на него, что называется, запала. А увидела и услышала я – воплощенную тщательность. Это был человек лет пятидесяти, одетый с иголочки. Новенький, прекрасно сидящий на нем костюм, белоснежная рубашка под галстук. Тщательно выбрит, аккуратно подстрижен. Логически безупречная речь с легкими смысловыми, даже шутливыми, экивоками, которые облегчали восприятие сложного текста. Заканчивая выступление,  он просит судью приобщить к делу документ, который  достает из такой же безупречной папочки.  Под скрепку подложен небольшой листочек бумаги. Ну… чтобы острый кончик скрепки случайно не испортил документ… Без сомнения: это был «буквоед», но как он наслаждался самим ходом процесса, как он произносил «Ваша честь!»… Разумеется, ни на секунду не забывая о цели своей речи…
Полюбовавшись минут десять этим феноменом – а это был именно феномен, - я поняла: «оно». Кажется, это – «оно»… Бог снова мне подавал… Выйдя вместе с ним из зала заседаний, я представилась и предложила присесть -  побеседовать. Обрисовала вкратце круг проблем.
- Понимаете, нам нужен не просто хороший  адвокат,  но адвокат, который бы работал бесплатно. То есть совершенно бесплатно. Когда я слушала Вас  сейчас на заседании, то поняла, что в этой роли мне хотелось бы видеть Вас.
Настала его очередь полюбоваться на меня. Тщательный профессионал, интеллигентный, воспитанный человек молча смотрел на меня, всеми силами подавляя улыбку даже в глазах. Судя по всему, его еще ни разу не нанимали работать бесплатно… Наверное в это время  он представил себе реакцию своих коллег в тот момент, когда расскажет им…   Тем не менее, он терпеливо  ждал продолжения.
-Почему, собственно, «бесплатно»… - продолжала я, - дело в том, что адвокаты с противной, то есть сектантской, стороны получают за час работы в суде три тысячи долларов. Плюс – «работа с документами» и проч. и проч. У родителей таких денег нет. Противостоять здесь можно только принципиально, изначально зная, что вас начнут покупать. И чем лучше вы будете работать на этой стороне, тем больше вам предложат на той стороне…
Кажется,  задело… Он немного помолчал, прикидывая, как бы это достойно выйти из положения.
-А вас не смутит то, что я не являюсь дипломированным адвокатом?
-То есть, как это? Я только что видела вас в работе…
-Я врач, кандидат медицинских наук, анестезиолог. Вы наверное знаете, что при операциях такой специалист крайне необходим? – он назвал крупный медицинский  Центр, в котором он работает… -  а то, что вы видели – это хобби, можно сказать – страсть. Когда я учился в мединституте, я параллельно, как вольный слушатель, занимался на юрфаке. Примером и светочем моей юности, можно сказать кумиром,  был известный дореволюционный адвокат Анатолий Федорович Кони. Сборник его речей я купил у букинистов еще в студенческое время за бешеные деньги… И только потом, много позже, купил полное собрание его сочинений… Собственно, с тех пор я и раздваиваюсь между медициной и юриспруденцией. Не в силах предпочесть ни то, ни другое.  А документ о втором образовании я так и не оформил. Поэтому в суде я выступаю не как «адвокат», а как «представитель». Что в принципе и по сути - одно и то же как для клиентов, так и для суда.
- Ну так и нас содержание интересует больше, чем бумага…Сейчас меня, знаете, занимают «сайентологи» со своей медицинской программой «детоксикации». Они устраивают просто бандитские провокации…
-Детоксикации?! – он как будто бы не верил тому, что услышал, - так это же моя узкая медицинская  специализация. По этой проблеме я защищался…
О такой удаче и мечтать нельзя было…
- Однако же, я вынуждена повторить: работа - бесплатная.
- Но у прессы есть другие возможности…
-О-о-о! На этот счет можете не сомневаться. У ваших ног буду не только я с «Тверской, 13», но по крайней мере два канала ТВ.
****
В тот же вечер я позвонила своим коллегам и поведала о приобретении.
-Прекрасно! На следующей неделе мы пригласим его на ночной эфир НТВ как медэксперта.
И пошло! Не только НТВ, но ТВЦ,  и 2-й канал охотно приглашали  Евгения Петровича как эксперта по медицинским и около медицинским проблемам, которые сопутствовали бытию сект. Так что на счет «расплаты» я могла не беспокоиться, мои коллеги с ТВ «платили»  ему с лихвой. И однако же телеэфиру и даже круглым столам в Госдуме Евгений Петрович предпочитал газету. Как что-то материальное. Ну действительно… Тут тебе и снимок в операционной, и фото с «круглого стола»… Тут и интервью… Газету можно показать, можно подарить. А эфир – он и есть эфир: один воздух.
В «Тверской» Евгений Петрович, можно сказать, прижился: своей капитальностью и буквоедством  очень понравился шефу. С его подачи я просила Е. П. прокомментировать тот или иной документ, высказаться по спорной проблеме… Все это ему не просто нравилось, но, скажем так: тонизировало его. Главное же, как врач, как узкий специалист по заявленной сайентологами проблеме, он был не заменим и очень помог мне, но об этом – чуть ниже.
Работа в газете увлекает.  Но ее всегда было так много, что любимый мною психоанализ  приходилось оставлять «на потом». Тем не менее, очень скоро мне пришлось отметить любопытную вещь как раз из области психоанализа… Ведь что я имела «на поверхности»? «Бог подал», мне «повезло» с уникальным экспертом, которого я «словила»  всего-то на тщеславии. Вот нравится человеку  мелькать в газетах и на ТВ! И ради этого он готов был достаточно много работать. Но вот прошло немного времени, а я уже не могла точно сказать, кто кого «словил»: я его, или он – меня… И не придется ли мне платить дороже, чем я рассчитывала?  То есть в общении с ним обозначилась одна напряженная тема.
Евгений Петрович был одесситом. Каким образом он обосновался в Москве, я не знаю. Но в момент, когда мы познакомились, он был, что называется, состоявшимся человеком. Работа в престижном медцентре, уникальное хобби… Он был одинок (развелся когда-то очень давно) и занимал хорошую двухкомнатную квартиру в р-не Киевского вокзала. Е. П. был влюблен в Москву так, как может быть влюблен в нее только провинциал: ненасытно. Как будто, проснувшись утром, он всякий раз напоминал себе, что он  теперь – москвич, что он добился здесь того, чего коренные москвичи не добились… Он дышал Москвой и ее Центром, он любил ходить по Москве пешком…
Вот вам на этот счет картинка. «Обосновавшись» в нашей газете, он стал позволять себе такие вот мелочи. Звонит мне на Новый Арбат, и, удостоверившись, что я на работе, говорит, что хотел бы зайти и показать любопытный документ. Я конечно - «всегда рада»… На деле же,  на Новом Арбате, где-то два раза с месяц, я «дежурила по номеру». Напряженнейшая работа, полная задействованность… Крутятся сторонние авторы… Как правило именно в этот день появлялся Е. П. Именно этот день был свободен от его суточных меддежурств и адвокатской практики. Тщательно выбритый, одетый, как с картинки модного журнала, он шел от Киевского вокзала через мост на Новый Арбат… и заходил в редакцию пообщаться… Так и хочется добавить: в котелке и с тросточкой. Хотя ни того, ни другого не было, все-таки: в котелке и с тросточкой. Какой красивый, какой завидный образ жизни для интеллектуального, состоявшегося человека! Плюс ко всему, он все это еще и понимал!  И это в тот момент, когда в голове у меня дымится: надо сократить два материала, согласовать их с авторами, и ни в коем случае не дать урезать собственный материал. А шеф еще просит поговорить с посетителем, который принес конечно же уникальную проблему…
Этот день я запомнила еще и потому, что в самый пик, когда надо было смотреть готовую полосу, меня зовут к городскому телефону. Шум был такой, что я никак не могла разобрать, кто говорит…
-Представьтесь, пожалуйста! – опять что-то невнятное…
-Если вы не представитесь, я не буду разговаривать.
Тогда с той стороны провода  раздается громко и отчетливо:
-У телефона твой первый муж, дорогая! (Шутка у него такая!)
-Прости  пожалуйста… У нас сегодня столько народу, голоса…
- И мой – среди них!
- Твой – отдельно. Твой – совершенно отдельно… Зачем звонишь? Какой хлеб, о чем ты?! Купите сами.  Я раньше девяти вечера из редакции могу не выйти…
Никогда сразу не узнаю голос мужа... Как это скверно…
Именно в этот момент по коридору мне навстречу идет улыбающийся Е.П.  В котелке и с тросточкой. Ему почему-то именно сегодня хочется рассказать мне об «интереснейшем» заседании суда, где он вчера одержал полную победу. Несмотря на то, что я присутствую в разговоре где-то десятой частью внимания, я почему-то  понимаю, что речь идет как раз о расплате… Я показываю полную заинтересованность и обещаю на следующей  неделе быть на заседании суда.
В этот день меня спас шеф. Увидев Е. П., он обрадовался:
-Как хорошо, что ты зашел. У меня тут один документ из департамента здравоохранения… Может, посоветуешь что? – и шеф увлек его к себе в кабинет.
После нашего знакомства в суде Е. П. тоже мог бы сказать, что меня ему «Бог подал»… Ибо его уже долгие годы буквально поедала одна тайная страсть. Мы никогда не говорили о личном, но он как-то сам обмолвился, что у него есть взрослый сын, который под воздействием «мамочки»  стал «Павликом Морозовым». Судя по всему,  Е. П. пережил такую сильную боль, что превратился в женоненавистника. И в суде он брал только  дела по защите прав отцов. Естественно, что у него появилась идея – поднять эту тему на более высокий уровень звучания. И тут – я… Тут  пресса, тут ТВ…
Когда я поняла, что тоже «словилась», то решила: что делать, надо расплачиваться… Пыталась  хотя бы вникнуть в проблему, понять, чего же он хочет. Ходила с ним на суды, но видела, увы, лишь слегка прикрываемое - женоневистничество. Да-да, усиленно кокетничая передо  мной своими победами в судах (действительно – победами!), желая моего сочувствия, он жил женоненавистничеством… Отчасти меня забавляло, что союзника в борьбе с «этими женщинами» он нашел во мне… Смех, да и только!  На судах  же  мне было невероятно грустно. Ну что из того, что он победил «порочную практику мамочки» - отстранить от воспитания ребенка – его отца? Ребенку плохо и так, и – этак. Ребенку нужны оба родителя… Я даже готова была  занять «анти-женскую» позицию, если бы он сам мог подняться над  поедающей его страстью. Ясно ведь, что инициаторы разводов – женщины, которые уверены в том, что дети останутся с ними. Почему не выдвинуть хотя бы идею если и не для законопроекта, то хотя бы для обсуждения: «инициатор развода не имеет преимущественного права на детей»? Женщины стали бы терпеливее, разводов стало бы меньше. Можно поднять на щит дореволюционную практику, которая ему хорошо знакома… Об этом уже можно было бы поговорить в газете.  Но подвинуть Е. П. на какой-то более серьезный уровень мне так и не удалось. Позже я узнала, что он пытался заинтересовать своей проблемой НТВ. Ему хотели пойти навстречу, но и там ничего не вышло… Бог ему явно «не подавал», значит, ждал от него чего-то другого.
Совсем иначе разворачивались
Баталии с сайентологами,
где Е. П. был просто «на коне», где для нашей компании он был незаменим… Память сохранила для меня несколько сюжетов.
Что такое сайентологическая программа «детоксикации»? На первый взгляд – вполне реальная, вполне научная проблема. Проблема очищения организма от воздействия радиации. Они предлагают свой «рецепт».
 Вся беда в том, что мы в 90-е годы были  настолько не искушены, настолько полны веры в просвещенный и конечно же нравственно безупречный Запад, что нам и в голову не приходило присмотреться сначала, что за люди приехали нас просвещать. А гости, между тем, не давая нам опомниться, попирали все наши правила и порядки, навязывали  свои правила и порядки, начиная с самого высокого,  министерского уровня… Они не церемонились, они подкупали, они гипнотизировали, они «знали, как надо»… Респектабельный вид скрывал «лихих людей», искавших своего. Таковых  еще вчера закрытая советская страна, свято верившая в просвещенный Запад, просто не видела.
Но зачем им Россия? Почему бы им не предложить свою медицинскую методику, в США,  в Англии,  в Германии, где они так распространены? Да потому, что там их уже знают, там они прочно занимают нишу шарлатанов, и ни один серьезный медицинский институт не будет с  ними сотрудничать, не будет  рассматривать, а тем более рекомендовать как научную и обоснованную эту самую сайентологическую программу детоксикации. А им нужно, чтобы программа была поддержана известным научным Институтом… И конечно же там, где их еще не знают. Надо успеть, пока обман не вскрылся. Потому и выбирается кризисная Россия.
Для меня все это началось буквально с «удара по голове». В редакцию приезжают две женщины-педиатра из Кремлевского детского санатория «Васильевское», расположенного в р-не Кубинки, и рассказывают невероятную историю. К ним на лечение поступили провинциальные дети 13-14 лет из «чернобыльской зоны». Причем, если бы никто не мешал, детки подлечились бы что называется и без врачебных ухищрений. Радиация накапливается в щитовидной железе. Однако с пребыванием в экологически чистой местности эта самая радиация имеет свойство – «выветриваться».  Деткам нужно было просто отдохнуть в хорошем месте месяца полтора. Кремлевский санаторий «Васильевское располагался именно в таком месте.
Вот над этими детками сайентологи устроили медэксперимент. И, как они потом сами  сознались, детей для этих экспериментов им не предоставляли ни в одной другой стране. В чем же состояло «лечение»? Детей помещали в сауну на пять часов в течение двух недель (температура там была чуть ниже, чем в «парилке»), давая проглотить горсть «витаминов». Педиатры санатория к процедурам не допускались, и что там делалось с детьми, никто не знал. Однако, после процедур  срабатывало внушение: дети категорически отказывались говорить о том, что происходило в сауне. Зато биографию лидера секты Р. Хаббарда они успевали выучить назубок. Одного мальчика педиатры все-таки разговорили: «Сначала жарко, конечно… Но после витаминов такой кайф! Со мной с роду такого не было». У детей начались осложнения в виде огромных фурункулов, но программа не прекращалась.
Как же сектанты попали в Кремлевские санатории? С легкостью Остапа Бендера.  Когда мы  восстановили  документальный ряд, то оказалось, что с момента подачи заявки  в Минздрав со стороны английской супружеской пары Гейманов (не имеющих медобразования!) до их появления в Кремлевских здравницах с правом лечебной деятельности прошло всего два месяца. Если судить по подписям, куплено было всего четыре чиновника. Двое из них: замминистра здравоохранения и начальник лицензионного управления.
Но после Минздрава, а м. б. и с подачи Минздрава, «куплен» был еще один крупный институт – Обнинский институт медицинской радиологии. Кто-то ведь должен был научно подтвердить результаты столь «успешного»  эксперимента, проведенного  над чернобыльскими детками в санатории «Васильевское»!
Сейчас можно конечно разводить руками и поражаться. Но – это были 90-е годы: все раскрепощено, все – можно… На разоблачающие газетные публикации никто не реагирует, их просто не замечают, замалчивают. Однажды со своей статьей  я пришла в приемную Генеральной прокуратуры. Меня приняла дежурный прокурор. Я представилась, показала статью, доказательный материал и сказала: «Почему вы не реагируете? Либо привлекайте меня за клевету, либо реагируйте как прокуратура…». Ответ был замечательный. Женщина-прокурор располагающе улыбнулась: «Ах, как хорошо, что у нас есть такие неравнодушные люди! Давайте будем работать вместе, давайте сотрудничать!». То есть и прокуратура чувствовала себя бессильной. Это и были – 90-е годы.
Однако вернемся к сайентологам. В отличие от прокуратуры, пресслужбы сектантов (причем, они друг друга поддерживали) на публикации реагировали незамедлительно. Они даже требовали диалога. Шеф позволил мне провести круглый стол «с этой публикой» прямо в редакции, прямо в своем кабинете. Это был огромный, весь в дереве, кабинет Министра легкой промышленности с длиннющим столом для проведения коллегий… Именно эти площади унаследовала наша редакция.
Пришли не только сайентологи, были кришнаиты, АУМ-овцы… С нашей стороны были религтовед А. Дворкин, о. Олег Стеняев со своими компаниями, А. Кураев, съемочная группа «Русского Дома», коллеги из двух-трех газет… Но основной диалог развернулся с сайентологами, с их медицинской программой детоксикации, чем, собственно, этот круглый стол и запомнился. Шефа, как человека «не в теме» больше всего поразил тогда именно Евгений Петрович, который предметно разложил как медицинскую, так и правовую сторону этой самой «программы». Вытащив из своей безупречной папочки  столь же  безупречный текст, он провозгласил, обращаясь к сайентологам:
-Вот здесь я написал список приказов Минздрава, которые вы нарушили, приступив к реализации так называемой Программы «детоксикации», а это карается в нашем законодательстве… - и назубок, с акцентами перечислил не только все приказы, но и нарушенные сектантами нормы уголовного права. -  К тому же, как врач, как специалист по детоксикации я проанализировал рекомендуемые вами препараты, их дозировки, которые отнюдь не безобидны, а в ряде случает просто шокируют… И готов ответственно защищать свою позицию в суде.
 Сайентологи, не ожидавшие такого уровня обсуждения,  конечно сникли… Даже «мои богословы», как выражался шеф, со своими исторически обличительными экскурсами ушли в тень…
Шеф, прохаживавшийся по кабинету и изредка присаживающийся рядом со мной, разглядывал именно Евгения Петровича. По окончании заседания он, все еще под впечатлением, спросил:
-Ты где его раздобыла?
-Бог подал.
-Все ей «Бог подал»… Ну, хватка-то у него бульдожья… А приказы Минздрава – назубок выдал!
-Вчера вечером сидел и учил…
-Не завидуй!.. – шеф был под сильнейшим впечатлением, - к вашему круглому столу по-настоящему подготовился именно он. Все просто и логично: «то-то» нарушили, за «то-то» сядите… Ты вот что, ты этого врача  не теряй, он нам пригодится. Сделай о нем отдельный материал, пошли Аркашу, чтобы он поснимал его в операционной, это всегда смотрится…
И шеф еще не верил, что мне «Бог подал»!  Еще раз «Бог подавал» мне именно тем, что Е. П. понравился ему самому. Ну кто теперь будет считать, сколько материалов я даю на сектантскую тему? 
*****
Статью я назвала грубо и прямолинейно: «Оскандалившиеся на Западе сайентологи покорили Минздрав РФ» и в первом же абзаце дала фамилии тех самых чиновников… Иначе бы – не услышали. 
И все-таки нам тогда не много удалось… Все спустили как говорится на тормозах.  Из детского санатория сайентологов  конечно прогнали, но чернобыльских  детей даже не вызвали повторно, чтобы проверить их здоровье. Главного педиатра России обязали взять проблему под свой контроль. Но эта дама в санатории даже не появилась.  И только «мои педиатры», те самые, которые первыми ударили в колокол, звонили в чернобыльские районы и интересовались здоровьем детей. Выяснили например, что дети по возвращении из «Васильевского» стали «таинственны» и агрессивны. По почте им присылают какую-то корреспонденцию… 
Что касается Обнинского института медицинской радиологии, здесь события развивались несколько по иному сценарию. Та же английская супружеская пара Гейманов  наладила отношения с руководством института и устроила подобный же эксперимент в сауне, но со взрослыми. Никакой проверки зарубежного метода лечения, никакого критического обсуждения, судя по всему, и не было. Когда позже я увидела на ученом Совете и директора института, и его зама по науке (зятя, солидного, округлых форм грузина), мне все стало ясно. Глаза их были затуманены «сотрудничеством с англичанами», возможными поездками за рубеж… В бедные 90-е это была – валюта...  И валюта еще та!
После скандала в санатории «Васильевское» и первого же упоминания Обнинского Ин-та в связи с четой Гейманов Минздрав приказал директору института,  во-первых и срочно,  прекратить всякие отношения «с англичанами». Но здесь «на тормозах» не спустили. За просчеты Минздрава по полной программе должен был расплатиться Обнинский институт. Их заставили, что называется «высечь самих себя», провести некоторый публичный покаянный акт.  То есть - они должны были провести расширенный Ученый Совет, что означало собрание практически всего института. На оном представить критический анализ принятого ими к апробации метода «детоксикации» по Р. Хаббарду. То есть – научно развенчать оный. А лучше – заклеймить.
Представьте только: весь институт видел уровень приема «этих англичан» со стороны дирекции, когда им предоставлялись все условия для «научного эксперимента», когда и малейшего сомнения не допускалось в отношении их «научной репутации»… А оказалось, что приняли сектантов и шарлатанов международного уровня… Опростоволосились первым делом директор Института и его зять – зам по науке.  Остап Бендер – отдыхает… И вот теперь нужно провести этот Ученый Совет. В присутствии прессы!
День Победы
Приглашение на Ученый совет, который должен был состояться в Обнинском Институте медицинской радиологии, наша редакция получила прямо из Минздрава. Готовились мы серьезно и тщательно. Подготовили более 50 папок «информационного материала» - информация о сайентологии и наши статьи. Мы рассчитывали, что двоим из нашей кампании слово предоставят. Религиовед А. Л. Дворкин расскажет  о международном облике сайентологов. Евгений Петрович возьмет на себя главное – медицинский аспект.
 Началось с проблем. В назначенный день Ученого совета А.Л. Дворкин уезжал за границу, У Евгения  Петровича – суточное дежурство в клинике… Ну, вместо  Дворкина  могла выступить я, а вот Евгения Петровича  никто  заменить не мог.
-Да что вы драматизируете? – геройствовал Е. П. – с дежурства я сменяюсь в семь утра. А с Арбата в Обнинск  мы отъезжаем в десять. Да я еще успею заехать домой, побриться  и принять холодный душ.
Жертву пришлось принять, другого выхода не было.
От редакции был заказал микроавтобус. Ехало человек десять из нашей кампании – и журналисты, врачи, двое помощников депутатов Госдумы… Съемочная группа «Русского дома» ехала на своей машине. Это была весна 1998 г., конец марта. Было солнечно и по-весеннему тепло. Евгений Петрович появился вовремя – бодрый и свежевыбритый. Без каких-либо следов усталости. Как выяснилось позднее, ночью у него было две операции. Так что для демонстративной бодрости повод у него был. Несмотря на то, что ехало нас десять человек, и каждый был специалистом в своей области, везли мы по большому счету – команду поддержки и зрителей. Выступить по теме на Ученом Совете могли бы только мы с Евгением Петровичем.
Настроение было бодрым. Практически мы уже победили. Нам надо было зафиксировать лишь акт капитуляции. Причем, на самый акт – покаянный Ученый Совет мы и не рвались… У меня в то время был замечательный красный пиджак, который мне очень шел. Победный такой. Его-то я и надела. Шеф, наверное из уважения к Е. П. и его жертвенному поступку, выдал мне даже деньги на ресторан. Чем мы, к сожалению (из-за нехватки времени), не воспользовались.
На Ученый Совет мы опаздывали. И задерживали нас не только пробки. Помнится, по дороге на Обнинск везде ремонтировались дороги… В Институт мы вошли, когда заседание шло уже более получаса. Несмотря на то, что мы торопились, Е. П. неожиданно задержался у Доски почета… Что его там так привлекло и что это была за идея, я поняла позже…
Мы вошли в актовый зал, устроенный амфитеатром. Зал был полон, присутствовало не менее двухсот человек. На сцене стоял стол президиума, за которым  сидело три-четыре человека. Солидный и какой-то очень домашний, но явно облеченный властью, человек говорил о текущих делах Института. Явно далеких от заявленной Минздравом сектантской  тематики. Я сразу поняла, что это и есть директор института. Еще помню его легкий малороссийский акцент.
Зал слегка оживился, увидев нашу кампанию, особенно съемочную группу «Русского Дома», которая по-хозяйски стала обустраиваться прямо перед столом президиума.
И я, и Е. П., - оба мы происходили из научной среды, и аудитория нам была понятна. Евгению Петровичу – еще в большей степени, поскольку это был научный медицинский институт. В стране кризис, деньги  м. б. задерживают, угроза  сокращения-увольнения висит над каждым, от директора в зависимости – все.  К тому же, их специализированный институт находится в небольшом городе,  поэтому потеря работы – катастрофична. Работу по специальности можно искать только в Москве, а маршрутка только в один конец идет два часа…  Да, директор  конечно связался с сектантами-шарлатанами, но как это все-таки далеко от нужд каждого из них.
Все это я додумала конечно уже потом, анализируя поведение и реакции зала. Сразу же по приезде все мы, далекие и свободные от «крепостной зависимости» сидящих в зале, чувствовали себя  очень неплохо. Мы приехали принять капитуляцию, то есть по крайней мере заслушать если и не доклад, то какие-то сообщения о ходе эксперимента…  А уж если –    НЕ-ЕТ, мы тут же возьмем их на перо! 
Так вот - ничего подобного не произошло!.. Нас будто даже не заметили!  Директор продолжал говорить о вялотекущих нуждах Института, высказывал даже порицания. Его зять с отчетливым грузинским акцентом делал какие-то добавления и комментарии… Они обсуждали свои домашние дела. А нас вроде как и нет… На свободных стульях, на самом верху амфитеатра, мы разложили привезенный нами «информационный материал» и ждали, когда же президиум вспомнит о нас.
Наконец о нас вспомнили и предоставили кафедру для выступления. Как виновница публикаций первой  на кафедру вступила я. В победном красном пиджаке. Очень хорошо помню, что чувствовала я себя спокойно и свободно.  Представилась, представила всех, приехавших со мной, напомнила, что приглашение на Ученый Совет мы получили от Минздрава. Показала, где мы разложили «информационный материал», который желающие могут взять…
-А теперь я хотела бы рассказать о том, что представляют собой сайентологи, с которыми ваш Институт имел несчастье соприкоснуться. Какова их репутация в мире, ибо – это международная организация. То, о чем наша страна до недавнего времени не имела представления…
Что тут началось! От спокойной и даже вялой, на первый взгляд, публики отделилась какая-то активная и даже агрессивная группа, которая не только мешала мне говорить, но выкрикивала что-то вроде: «Нечего нас просвещать», «Мы сами все знаем!», «Нечего газетенкам лезть в дела научного института!».
Протест  явно был «домашней заготовкой»… Желанием «сохранить лицо», поддержать директора, чтобы не уволил… Все это было так жалко, что меня даже не смутило. Я напомнила, что приехали к ним сейчас люди достаточно образованные и квалифицированные, чтобы обсуждать настоящий предмет, сказала, что и сама я являюсь кандидатом наук… Но базар не только не прекращался, но шел по нарастающей. Мне стало даже смешно, я слишком хорошо понимала, в какой они – яме…
-Ну неужели не интересно послушать, уверяю вас, совершенно детективную, историю этой международной организации?
-Не интересно, не интересно… - базарил зал.
Евгений Петрович сидел на достаточном возвышении прямо напротив меня и всеми силами подавлял приступы смеха. Уж он-то у себя в Институте поведает об этом научном базаре!.. Наконец он подавил приступ смеха и, глядя на меня, стал делать рукой круги и указывать на себя: мол, закругляйтесь и передавайте аудиторию мне.
-Ну хорошо, если вы не хотите слушать меня, не хотите брать заготовленные нашей группой информационные материалы, может быть послушаете вашего коллегу, врача-анестезиолога, фармаколога,  кандидата медицинских наук. Он сегодня в семь утра сменился с суточного дежурства в N-ском институте, проведя ночью две операции. Он приехал для разговора с вами.
- Давай врача, давай! – базарил зал. Да, это был образцовый базар.
-Коллеги! – начал Е.П. и сделал паузу, подчеркивая тем самым «общность крови». Я предлагаю поговорить о предмете, о вещах, нам с вами понятных: о медицине, о фармакологии… Когда мы шли к залу заседаний, я остановился у Доски почета. И с большим удовольствием отметил, что в числе выдающихся и лучших у вас значится Валентина Андреевна N, фармацевт, фармаколог, человек очень близкой мне специализации. Скажите, Она присутствует здесь на заседании?
Прямо не далеко от нас поднялась скромного вида блондинка.
- Прекрасно! – порадовался Е. П. – давайте мы с вами продемонстрируем всей аудитории некоторые азы нашей с вами специальности. В программе детоксикации по Р. Хаббарду как обязательный компонент присутствует никотиновая кислота. Напомните нам ее формулу… Так, прекрасно… Скажите, а как она ведет себя в случае повышенной дозировки… А если добавить к этому повышенные температуры (сауну)? Долгое и частое пребывание в этой среде?
Е. П. аккуратно и тактично экзаменовал  неприметную блондинку, которая поразила всех грамотными, квалифицированными ответами. И незаметно подвел ее к искомому – наркотический эффект!
-А если добавить к этому еще немеряные дозы так называемых витаминов, содержимое которых никто не проверял!? – уже риторически, уже в пространство выдал  Е. П.
-Большое спасибо, Валентина Андреевна… да я никогда и не сомневался, что Обнинский институт  медицинской радиологии обладает квалифицированными специалистами, способными научно проанализировать… Чтобы нам не смели подсовывать не просто безграмотные фармакологические схемы, но рецептуру  по сути своей преступную…
Мастер-класс! Слушали его, затаив дыхание… Я посмотрела на грузина, горой возвышающегося в президиуме. Он ведь пожалуй и не знает ни эту Валентину Андреевну, ни то, чем она занимается. А уж привлекать какого-то младшего научного сотрудника к «работе с иностранцами»… ему и в голову не приходило!
Евгению Петровичу аплодировали. Но больше всего меня порадовало именно то, что он поднял на пьедестал перед всем Институтом эту скромную и действительно образованную женщину.
Потом снова начался – базар. Слово взял зам по науке. Он что-то говорил по бумажке, чего никто не понимал из-за его сильного акцента. Да и не старался понять.
Сотрудники Институтата стали медленно расходиться, и мы поняли, что Ученый Совет закончился.  Началось то, что называется «неформальное общение», суета… После чего я была приятно удивлена:  «информационные материалы» - разобраны... Съемочная группа «Русского Дома» разводила руками: материала нет. Никакой научной дискуссии… Не снимать же этот базар! И они уехали раньше нас.
Уже совсем под занавес ко мне подошел грузин.
-Я знаю, зачем ти эт написала! Ти хочешь бить у нас дипутатам!
Какая идея! И как же это она раньше не пришла мне в голову?
-Нужна мне была ваша деревня!
-Ди-рее-вня! –всерьез обиделся грузин, - Обнинск не ди-ре-вня…          
Ну и в заключении
Рецепт бодрости от Евгения Петровича
Весь день я комплексовала по поводу того, что после напряженного суточного дежурства  пришлось использовать Евгения Петровича что называется – по полной программе. К тому же заметили, что от еды он отказывается  как-то однозначно. Даже когда после заседания Ученого Совета мы  все, голодные, зашли в институтский буфет, Е. П. пошел осматривать институт, а м. б. снова изучать Доску почета… На обратном пути я спросила:
-Вы, я смотрю, весь день ничего не ели. В этом есть какое-то правило?
-Конечно. Чтобы сохранить после бессонной ночи  работоспособность на вторые сутки, есть – нельзя. Можно пить.
-А вечером, когда придете домой, вы…
-Дома я выпью сто грамм коньяка. С лимончиком. И лягу спать. Проснусь бодрый и голодный. Вот тогда поем.