Заговор слепых. 5

Глава V. РЫЦАРЬ ТАТАРСКОГО ОСТРОВА

- На, держи снаряды. Отстреливаться будешь.

Описав корявую дугу, цинковое ведро, нафаршированное задрипанной обувью, бесшумно приземлилось на стол. Стол был застелен ватным матрасом. Ножки его покоились в четырёх тазах, наполненных водой до самого края.

- И что мне со всем этим добром делать прикажешь? – выудив из ведра рваный кед, Глеб уставился на его подошву, протёртую до дыр и похожую на ломоть костромского сыра. – От кого отстреливаться? От привидений, что ли! Вечно ты намудришь…

Тот, к кому было адресовано обвинение в избыточной витиеватости помыслов, ухмыльнулся лукаво и, хлопнув Глеба по плечу, произнёс:

- Привидения в нашем подземелье тоже имеются, однако от них швырянием ботинок себя не спасёшь. А вот крысы – это да. Крыс тут пруд пруди! И наглые до ужаса. На стол они не заберутся: сырости брезгуют - я для этого тазики с водой и расставил. Но шуму от этих тварей… Как начнут скрестись по углам, хрен уснёшь. Мне то что, я воробей стреляный, а вот тебе с непривычки туго придётся. Так что бди, коль на ночь напросился. Услышишь шум – кидай ботинок. Крысы падающих предметов жутко не любят. Словом, минут тридцать тишины тебе обеспеченно. В ведре пятнадцать единиц обуви, вот и считай...  Думаю, до утра протянешь.

- С детства крыс терпеть не могу, - признался Глеб, гадливо озираясь по сторонам. – Хуже тварей не сыскать!

- Я тоже так думал. Раньше, пока в этот вертеп не попал. А теперь ничего: обжился, привык. Даже зауважал их. Крыса - животина умная, основательная. Это тебе не свинка морская…

Место, в котором очутился Глеб, было подземным бункером, воздвигнутым посреди Татарского острова. В годы войны здесь спасались от налётов враждебной авиации жители окрестных домов. В мирные дни бомбоубежище оказалось не у дел и долгое время пустовало, служа прибежищем бомжам и романтическим парочкам, алчущим интимного уединения.
 
Всё изменилось пять лет назад, когда группа молодых  предприимчивых граждан, дав на лапу кое-кому из районного начальства, оккупировала бункер и приспособила его для насущных нужд беспутного юношества. Лихие диджеи, пёстрые панки, осовелые растаманы и прочая малопочтенная публика наполнила просторы подземелья. В считанные месяцы новорождённый клуб «Блевотина» сделался одним из самых модных в столице мест.

Как водится в подобных случаях, никому доселе ненужное бомбоубежище попало в зону жадного внимания сильных мира сего, которые с удивлением обнаружили, что эта смрадная нора есть ни что иное, как лакомый кусок недвижимости, приносящей аппетитные дивиденды (если, конечно, подойти к делу со вкусом). 
И вот в один погожий день наряд вооружённой милиции посетил центр молодёжного досуга, положив конец краткосрочному существованию «Блевотины». Панки и растаманы были изгнаны, дверь опечатана,  на пороге возник постовой непреклонной наружности.

Новые хозяева подземелья - акционерное общество с ограниченной безответственностью, известное хищным нравом и сумрачной репутацией - водрузили чугунные ворота при входе, выложили мрамором пол в вестибюле и успели оборудовать один из ватерклозетов элитной сантехникой. Бурную отделочно-монтировочную деятельность прервал разрушительный взрыв, грянувший в их главном офисе. Поговаривали, что к происшествию приложили руку казанские братья, резонно предположив: раз остров именуется Татарским, то и заправлять здесь должны представители этого славного этноса.

Как бы то ни было, недвижимость оказалась бесхозной, и Тимур, давнишний и добрый приятель Глеба, воспользовавшись оказией, обрёл под бетонными сводами бункера временный кров, работая сторожем и экскурсоводом по совместительству. Потенциальные хозяева захаживали сюда частенько, однако что-то отпугивало их от кровного капиталовложения: то ли неистребимый крысиный дух, то ли злополучная судьба горемычных предшественников.

Тимур был человек компанейский, весёлый и хлебосольный. А самое главное,  смекалистый - у него всегда имелся наготове полезный совет. Стоит ли удивляться, что после злоключений минувшего дня Глеб пришёл именно к нему – излить встревоженную душу и утешить её доброй рюмкой хмельного транквилизатора.
 
- Ты как, кишку заткнуть не прочь?

Вопрос наболевший – не в бровь, а в глаз.
      
- Ещё как «не прочь»! С утра во рту ни крохи, – признался Глеб, возвратив ведру оборонительный кед.

- Вот и ладушки! Милости прошу к нашему шалашу. Пошли на кухню, пельмешек забацаем…

Миновав коридор, извилистый, как кишка, и узкий, как анальное отверстие, они оказались в комнате, чем-то напоминавшей зал для экзерсисов кулачного боя: с потолка, точно боксёрские груши, свисали пакеты разной фактуры, масти и величины.

- Вот она, моя кухонька! - объявил Тимур с нескрываемой гордостью.

- Неплохо устроился, – пробормотал Глеб, озираясь по сторонам. – А что за кульки у тебя тут болтаются?

В пищеблоке бункера он оказался впервые. Святая святых своего убежища Тимур демонстрировал гостям лишь в исключительных случаях. Красноречивая улика: раз сподобился, пригласил – стало быть, раскусил форс-мажорную подоплёку визита.
 
- Это, брателло, мой продовольственный склад. А ты как думал? Крысы – твари ушлые, пронырливые. Всюду проникнут, в каждую щель. Приходится провизию к потолку подвешивать: хлопотно, но надёжно. Здесь хлеб, здесь гречка, здесь макарошки. А тут у меня – пельмени.

Сняв с крюка один из пакетов, Тимур извлёк из пластиковых недр подмокшую пачку. Выудил из потайного угла кипятильник, подошёл к умывальнику, заткнул отверстие резиновой пробкой, открыл кран и стал наполнять раковину водой.

- Плиты у меня нет, но я по ней не тужу. В раковине и пельмени можно отварить, и макароны, и даже супчик сварганить.

Наводнив умывальник, Тимур погрузил в него инструмент и вставил штекер в розетку. Серебристая спираль мгновенно покрылась множеством подвижных пузырьков, струи нагретой воды стали медленно расползаться в разные стороны, закручивая косматые концы вертлявыми косами.

- Значит так: вода закипит, кидай туда пельмени и жди, пока не всплывут брюхом кверху, - распорядился Тимур, протянув Глебу пачку. – А я пойду, пройдусь до ларька. Надо ж обмыть нашу нежданную встречу!

Двадцать минут спустя они сидели за длинной фанерной доской, водружённой на ящики из-под пива. Доска служила стражу крысиного царства обеденным столом и была декорирована аляповатой живописью: два краснощёких космонавта в малиновых скафандрах стояли, обнявшись, на фоне полного диска мясистой луны. Этот шедевр астрономического искусства Тимур умыкнул из Дома Культуры Пищевиков и очень гордился своею добычей. Он утверждал, что, сидя за столом подобного рода, потребление самой незатейливой пищи становится истинным пиршеством.

Посреди стола красовался эмалированный тазик, до краёв наполненный дымящимися пельменями. Две полулитровые бутылки с фурацилиново-жёлтой жидкостью стояли по бокам от него.

- Вот, полюбуйся: яблочная наливка и яблочная настойка, - отрекомендовал Тимур алкогольные трофеи. – Любить не прошу, а вот жаловать придётся - водки в ларьке не было, пришлось купить, что бог послал. Ты гость, тебе и карты в руки! Выбирай, с чего начнём…

- А чем они отличаются? – озадачился Глеб, исследовав ядовитую желтизну эликсиров.

- Да шут его знает! Крепость у них одинаковая, цвет тоже. Я думаю так: пока стоит – настойка, как нальёшь – наливка. На твоём месте я бы лучше не умничал: ткни пальцем, да и дело с концом. Или же выбирай, сообразуясь с дизайном. Ты ведь у нас эстет!

Этикетку наливки украшало изображение пурпурного яблока в окружении увядающей листвы. То ли краснота его была с изъяном, то ли рисунок выполнен кое-как, но яблоко почему-то напоминало гнилой помидор. Глядя на этот ранет, во рту делалось горько, а на душе муторно.
 
В оформлении настойки яблочный мотив и вовсе приобрёл зловещи черты: два яростно-жёлтых плода распластали фруктовые пятна на баклажановом фоне. Издалека напоминали они горящие очи голодного филина, выслеживающего в полутьме калорийную жертву. Похоже, художник, трудившийся над ярлыком, переживал приступ маниакально-депрессивного психоза, отягощённого алкогольной зависимостью.
После недолгого раздумья предпочтение было отдано пернатому демону.

- Слов нет, запивать такие вкусные пельмени яблочной бурдой, это жлобство и варварство! – посетовал Тимур, разливая настойку. – Ну, да ладно…

Изловчившись, он подцепил пельменину пальцами и отправил в рот.

- Не обессудь, Глебушка! Вилки у меня в хозяйстве, конечно, имеются, но они грязные, а мыть мне их лень. Кроме того, кушать руками куда как приятнее. В этом есть что-то корневое, привольное. Точно не в бункере сидишь, а в степи, у костра, прижавшись спиной к кибитке кочевника… Пожирание пищи - это, брат, ритуал! Так что не робей, налегай. Орудуй челюстями и пальцами.

Вдохновлённый примером товарища, Глеб погрузил руку в таз, однако ощупь склизкого теста не вызывала у него романтических ассоциаций.

   - Эх ты, кулёма, - усмехнулся Тимур. – Руками кушать не умеешь. Водки с собой не принёс. Не гость, а одно наказание! Давай, выкладывай, чего у тебя там стряслось.

*   *   *

Тимур был давний приятель Глеба.  Виделись они не часто, но если перерыв оказывался слишком долгим, начинали друг по другу скучать. Похоже, их связывало деликатное чувство, которое поэтически-падкие личности именуют «родственность душ».

В отличие от Глеба, Тимур был человек практичный, предприимчивый и напористый. Всё, за что бы ни брался он, удавалось ему, однако, достигнув в каком либо деле успеха, он тут же терял к нему интерес. Многие полагали, что непостоянство – его  бич. Сам же он относил это свойство к числу фундаментальных достоинств.

Приехав в столицу пять лет назад из Казани, он сразу же поступил в театральный институт. Без всякого блата! При этом сценическими подмостками никогда всерьёз не грезил, почитая лицедейство занятием увлекательным, но не солидным. Через год Тимур заскучал.
Выражения «сцена речи» и «уроки актёрского мастерства» начали вызывать в нём сначала тоску, потом гадливость, а вскоре и отвращение. Он стал безбожно пропускать занятия, за что поплатился: из института его исключили, из общежития выгнали.
Тимур оказался на улице, в малознакомом и бессострадательном городе. Между тем, эти печальные обстоятельства его ничуть не смутили.

Весь следующий год Тимур посвятил свободе, в самом бодром смысле этого слова. Слонялся от одного мимолётного приятеля к другому и делал, что в голову взбредёт: играл на бас-гитаре в рок-группе, курил кальян, якшался с кришнаитами, поддерживал физическую форму, подрабатывая грузчиком.
В течение трёх недель охранял какую-то овощебазу, оказавшуюся подпольным складом взрывчатых веществ.
Даже отсидел пятнадцать суток за аморальное поведение и антиобщественный норов.

Самое приятное воспоминание этого периода – жизнь с ткачихами.
В их общежитие Тимур залез через окно и таким же образом выбрался наружу спустя шесть недель. Ткачихи любили его за оптимизм и беспорочную лёгкость поведения, всячески обхаживали, угощали борщом, сметаной и шанежками. Тимур кочевал из комнаты в комнату, как переходящий вымпел ударника похотливых трудов. Через полтора месяца, взглянув на себя в зеркало, он обнаружил там ленивого кота с откормленным телом и вялой душой.
«Пора браться за ум!», - решил блудодей, вылез в окно и пошёл поступать в университет.

На вступительных экзаменах на исторический факультет они и познакомились.
Глеб, плывший по жизни на дырявом челне, в очередной раз срезался. Тимур, напротив, поступил, хотя кардинальных познаний в науке о прошлом он не имел.

Богине Клио Тимур поклонялся пол года.
Томимый жаждой познания, он ознакомился с одиозным трудом Исаака Ньютона «Исправленная Хронология Древних Царств», и в сердце его поселилась печаль: сначала он засомневался в существовании древнего мира, затем его скептицизм распространился на средние века. Кончилось тем, что мнительный маловер нахамил профессору античной культуры, такому же ветхому, как и предмет его лекций, извиняться отказался и был с треском изгнан из храма наук.

На сей раз Тимур решил сойти с образовательной стези и заняться коммерцией.
И в этом канительном деле он проявил чудеса предприимчивости. Заняв у татарской общины денег, Тимур арендовал трёхкомнатную квартиру, нашпиговал её хитроумной радиотехникой и организовал первый в городе сервис вербальных услуг интимного плана, именуемый в народе «секс по телефону». 
Сотрудниками фирмы стали две бывшие сокурсницы из театрального института и трое любвеобильных ткачих. Для особых извращенцев выписывалась баба Люся, пятидесятилетняя вахтёрша из достопамятного общежития работников ткацкой промышленности – женщина неуёмного темперамента и неописуемого цинизма.

Бизнес процветал: через пол года Тимур расквитался с долгами, через год – выкупил квартиру. Самое поразительное, что всё это время ему удавалось сохранять физическую неприкосновенность и моральную независимость: то ли дело оказалось слишком новым, и вездесущие «братки» не успели вовремя оценить его блестящих перспектив, то ли ветреная удача и на этот раз не подвела баловня своенравной судьбы.

В конце концов, за жабры Тимура взяла родная татарская община, недвусмысленно намекнув, что с земляками нужно делиться. Делиться Тимуру ужасно не хотелось, увязать в криминальных разборках тем более, поэтому он в рекордно короткие сроки свернул бизнес, продал квартиру, забрал деньги и исчез из столицы на полтора года.

Чем занимался он всё это время, Тимур рассказывать не любил. Ходили слухи, будто решил он, уподобившись стародавним странникам, пешком дойти до острова Сахалин, однако добрался лишь до Бурятии, где и застрял, спутавшись с туземными буддистами. О том, куда делись его немалые сбережения, Тимур тоже не распространялся. Однако факт остаётся фактом - в столицу вернулся он гол, как сокол.

Впрочем, путешествие не сильно его изменило. Разве что, больше, чем раньше, Тимур стал ценить уединение. В этом смысле, бункер в качестве жилища, его вполне устраивал: под землёй никто не донимал, а к комфорту он всегда относился пренебрежительно.
 
Новой страстью Тимура стала астрология. Составлением гороскопов он не столько зарабатывал на жизнь, сколько развлекал себя в своём подпольном заточении. «Приятно наблюдать за циркуляцией небесных светил, устроившись на чердаке, - твердил новоявленный звездовед, в минуты душевной открытости. – Но постигать вкрадчивый смысл неземного движения сподручней, зарывшись в почвенные недра».

К эзотерическим шалостям друга Глеб относился скептически, а вот практичной смекалке его и житейскому опыту вполне доверял. Потому и нагрянул с внезапным визитом - лелеял тайную надежду получить сочувственный отклик и дельный совет.

*   *   *   

- Вениамин… Что ж, хорошее имечко, звучное. Стало быть, ты у нас теперь хранитель подмётного прозвища.  Это дело надо обмыть!

Сорвав зубами пластиковую пробку, Тимур сделал мелкий глоток прямо из горлышка и вынес наливке суровый вердикт:

- Дрянь! Ещё хуже настойки. Как они умудряются изготавливать такую хрень из обычного яблока?

- Слушай, о чём это ты?! – возмутился Глеб, взбешённый верхоглядством товарища. – Наливки, настойки… У меня человек на глазах из окна себя выкинул, менты со всех сторон обложили, а он какое-то идиотское имя расхваливает. Сдалось оно тебе…

- Нет, Глебушка, ты не прав! С именем шутки шутить не годится, - заявил Тимур, наполняя стакан канареечным пойлом. – Имя штука весомая, фундаментальная. Взять хотя бы остров наш. Ведь и острова нет никакого уже, и татары повывелись, а имя  живёт! Потому что приросло оно к месту, как ноготь к пальцу. Имя, это кожа души, а кожу надо беречь и лелеять! Что же касается твоих состраданий…

Натужно крякнув, Тимур опорожнил стакан, брезгливо поморщился и лишь после этого соизволил продолжить нетрезвую мысль:

-  Слов нет, в историю ты влип препаршивую. Особенно плохо, что сумка с паспортом в квартире осталась. Паспорт, конечно, не твой, но уж коли ты с ним засветился… Менты народ прилипчивый – возьмут за грудки, не отвяжешься. На твоём месте я бы ксиву от туда забрал. Сам знаешь: бережёного бог бережёт! Ты говорил, у профессора система какая-то хитроумная есть, что бы с соседями не встречаться.
 Глеб кивнул охмелевшей головой, силясь постичь подоплёку вопроса.
 
- И ключ от квартиры старик тебе оставил, правильно? По каким дням там никого не бывает?

- Кажется по вторникам и пятницам, - ответил Глеб, натужив память. – И по воскресеньям тоже. Старик твердил, мол, завтра с утра в квартире пусто. Ещё сокрушался, что магазины в этот день не работают. А что?

- Да ни чего особенного! Просто тебе надо будет завтра встать пораньше и навестить апартаменты покойного дедушки: если старик не наврал, и квартира пуста – забирай свою сумку, и дело с концом.

- Ты что, совсем обалдел! – взвизгнул Глеб. – Меня же менты там повяжут!

Пропустив мимо ушей обвинение в помрачении разума, Тимур усмехнулся ехидно в ответ:

- Ты, брат, слишком лестно оцениваешь работу наших правоохранительных органов. Думаешь, они засаду устроили, тебя дожидаючись? Держи карман шире! Как нас в школе учили: моя милиция меня бережёт. А раз не уберегли, то и суетиться нечего. Зуб даю – раньше понедельника они не почешутся, так что можешь спокойно взламывать хазу.

- А как я узнаю, что в квартире действительно нет никого? – пошёл на попятную Глеб.

- Ну, ты лопух! Звонок-то на что? Звони, пока палец не посинеет. Услышишь, кто-то шуршит – делай ноги. Но это вряд ли… Психи в отношении пунктиков люди весьма педантичные: если профессор сказал, что квартира по воскресениям пустует, значит, так оно и есть.

Слов нет, Тимур был прав: не буди лихо пока оно тихо. Паспорт – это улика. Зачем беспокоить ментов, распаляя их мнительность?
Однако, при мысли, что придётся воротить оглобли к дому профессора и пробираться в берлогу сахарного фетишиста тайком, Глебу делалось муторно. Казалось, все пельмени, употреблённые нынче за ужином, восставали в желудке против этого вопиющего шага.

- Что, Глебушка, сдрейфил? Поджилки дрожат? То-то же! Это тебе не жопу в музее просиживать!

Тимур ухмыльнулся, любуясь малодушным перепугом приятеля.

- Ладно, чёрт с тобою, вместе пойдём. А то, я чувствую, ты наворочаешь дел без меня!

   Выбравшись из-за стола, Тимур швырнул недоеденные пельмени в мусорное ведро и накрыл кирпичом помойную крышку, страхуя покой пищевого отхода от посягательства четвероногих соседей.

   - Всё, пойдём спать. Утро вечера мудренее. Мои крысы давно уж тебя заждались.