Курочка Рада

Жили-были дедка да бабка. Бабку звали бабОлюшка по её нареченному имени Ольга или Степаниха  по имени её законного мужика деда Степана. Не нами этот деревенский закон установлен был, не нам его и отменять. А закон таков был. Всех мужних жён, да и немужних тоже (тех, которые, просто по любви, скажем, под одной крышей на одном хозяйстве со своими мужиками проживали больше пяти лет) в деревне было принято называть именами, производными от имён их мужиков. К примеру, у Захара - жена Захариха, у Васьки - жена Василиха, у Коляна - жена Коляниха. Ежели каких мужиков по паре тройке на деревне случалось, то к имени дабавляли эпитет, по самой характерной отличительной черте бабы. Допустим, в той деревне было аж три Коляна, так вот их баб именовали так - Коляниха кривомордая, Коляниха толстобрюхая и Коляниха невзубногой. Понятен принцип, да?
Хотелось бы в этом месте сказки пояснить поподробнее возникновение прибавок "кривомордая", "толстобрюхая" и "невзубногой", да только не об них сейчас речь. Другой раз как-нибудь.
БабОлюшку нашу кликали иначе Степаниха, поскольку дед её Степаном прозывался. По правде сказать, её редко кто так называл. Всё больше бабОлюшка, да бабОлюшка. Уж до того она была ладная, улыбчивая и какая-то вся светлая, что язык не поворачивается её грубовато  Степанихой назвать. А, если, кто и отваживался, то обязательно к Степанихе прибавлял  слово "рукодельница". По этой части бабОлюшка была чудо, как замечательна. И вышивала, и вязала, и плела. Просто загляденье какое-то, дар Божий! Попозже, к этому вернёмся...

Так вот. Жили, значит, себе были дед Степан со своей бабОлюшкой, и была у них курочка Рада. Вот здесь самая сказка-то и начинается. Курочка та была очень примечательная для небольшого хозяйства наших стариков. Была она черенькая по масти, то есть совсем чернявая, без единого белого пятнышка. Это было тем более удивительно, что все остальные двенадцать курочек на подворье были исключительно беленькими. Откуда же наша черенькая вдруг взялась? А-а-а-а... вот взялась да и не вдруг, а по очень интересной истории. Слушайте.
У дедки нашего Степана в соседнем селе, что за ближнем осинником, жил кум. Звали его куманёк Апполинарий. И звали чудно, и сам  куманёк был причудной - маленький, тощий, пронырливый, да к тому ж хитрюга неимоверный, коих свет не видывал. Мёдом не корми, а дай какую-нибудь хитрость сотворить, да все себе в угоду. Чурались Полинашу (так его для лёгкости произношения прозвали) сельские-деревенские, сторонились, стало быть и дел с ним не имели. Но самый прикол-то в том, что у куманька жена была. Во стерва! Просто брысь какая-то! Её все терпеть не могли. Ну и наш дедка Степан тоже. Что он, хуже других что ли? Дедка Степан мог куманьку его бесконечные прехитренные хитрости прощать, а вот женушку его - тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо - никак.
Какое отношение эта парочка к нашей сказке имела? А вот слушайте дальше.
Как-то ввечеру нежданно-негаданно забрёл к нашим старикам куманёк Полинаша. Ну, забрёл, не выгонишь, кум всёж-таки. "Нашёл дурилка время, - мелькнуло непроизвольно у дедки Степана в голове. - Как будто не знает, что сенокос. Пора горячая, ответственная. Завтра не свет-не заря подыматься, а его черти раздирают по гостям шляться". Дедка Степан многозначительно зевнул три раза. Полинаша, конечно, знал про сенокос. Из-за него и припёрся.
- Потурыкать бы, Степушка, - вкрадчиво начал он, шмыгнув вострым носиком и беснув прехитренным глазом. - Делишки кой-какие пообсуждать. Чай не чужие мы...
Дедка Степан подошёл к дверному косяку и начал с остервенением чесать об него спину, показывая, что у него своих дел перед сном навалом, не до турыканий ему. Тут бабОлюшка встряла. Совестливая она была, сердобольная.
- Да ты, Полинаша, присел бы, небось умаялся с укосу-то.
- А то! - живенько подхватил куманёк. - Не просто умаялся, а, почитай, загребся. Спасибки, Олюшка.
Полинаша принял из рук бабОлюшки чашку душистого чаю, зачерпнул из плетеной вазочки горсть хрумких сушек. Степану не занравилось, как Поликаша на его Олюшку посмотрел, но стерпел и молча сел за стол. В нем бурлила давнишняя ревность. По молодости Полинаша здорово за его Олюшкой ухлестывал, всё пышные букеты ей таскал, стишки почитывал... Сволочь! Ишь глаз хитрый! Степан вырезал кулаком по столу.
- Степушка, тебе сахарок внакладку, али вприкуску будешь? - как ни в чем не бывало спросила Олюшка, протягивая мужу чашку с чаем.
- Вприкуску! - Степан закинул кусок сахару в рот, хряпнул его  и демонстративно громко прихлебнул чай.
- Так об чем ты потурыкать хотел, Полинаша? - спокойно обратилась Олюшка к куму.
Она попыталась направить чаепитие в нужное русло. Полинаша весело похрумтел десятой сушкой.
- Есть у меня задумка одна, - начал он, - даже не серьёзная задумка, а так хреновенькая задумочка...
- Выкладывай, не тяни, - велел Степан, чувствуя, что Полинаша настроен его обьегорить.
- Ну, в общем, суть в чем, если коротенько. У тебя, Степаша, за огородом, как известно лужок имеется.
- Это какой лужок?
- Тот, что к ручью примыкает лужок, Степаша, - куманёк бодро задолбил ложечкой в чашке, размешивая сахар.
"За пятую чашку принялся. Опузырится ведь от жадности", - подумал про себя Степан, а вслух сказал:
- Ага, есть такой лужок, тебе-то, куманёк, что за печаль?
- Травы там больно хороши, смачные дюже.
- Ага, хороши травки нынче. Косить их родимые, не перекосить.
- Вот и я об чем, Степушка. На кой хрен тебе столько сена?
- Что, кум, значит на кой хрен? Сено в хозяйстве завсегда...
- Ой, брось, Степушка! Какое у тебя хозяйство? Няшке твоей сена с четверти того лужка хватит, ещё и обожрется.
- Ты, кум, сено моё не считай, и кто обожрется тоже. Я вот не считаю, что ты уже шестую чашку допиваешь и сушек второй туесок приканчиваешь?
- Да не об ентом речь, Степаша. А за чай спасибки вам с кисточкой. Учтём... - Полинаша обиженно поджал тонкие губки и отодвинул от себя недопитую чашку с чаем.
БабОлюшка тут же подвинула её назад, укоризненно взглянув на мужа. Она страсть как не любила обижать людей, пусть даже таких, как куманёк Полинаша.
- Вот я и думаю в этой связи, - повысил голос куманёк, воодушевленный вниманием Олюшки. - А, что, Степаша, как уступишь ты мне под укос часть того лужка.
- Что значит, уступишь...
- Приду, да выкошу излишки. Козе твоей Няшке итак за глаза хватит, обиженной не останется. А, Степушка?
- Постой, постой, не тренди. Дай подумать, сообразить...
Степан чувствовал, что его надувают по всем статьям. Полинаша же чувствовал, что надо брать быка за рога. Он решил зайти с другого бока и обратился к Олюшке:
- Мне-то как быть, Ольга? - тихим доверительным шёпотом заговорил он, проникновенно заглядывая Олюшке в глаза. - У меня их пятеро, да приплод. Не заготовлю сенца родимым на зиму, оголодают совсем, резать придётся. Прикинь, Олюшка, таких красавиц и под нож. Придётся Фрола-палача звать. Он придёт, нож остро наточит... А они сердечные уже заранее чуют, что смерть пришла. Орут, бекают, мечутся по загону.. Да ты услышишь потом, все услышат... Фрол по этому кровавому делу мастак. Ааах! И нож в самое сердечко трепещущее...
- Ой, ой, ой! Замолчи! - взмолилась бабОлюшка. - Приходи на лужок, коси, сколько влезет, запасай сенцо, корми своих козочек. Только Фролку не надо...
- Ох, и добрая ты душа, Оленька! - Полинаша схватил руку бабОлюшки и начал покрывать её горячими  поцелуями.
БабОлюшка аж зарделась вся, застеснялася.
- Э-э! Куды? - вскочил Степан. - А по сопатке?
- Степушка, куманёк мой родной, - запричитал Полинаша, чувствуя, что сейчас огребет по полной. - Спасибо, что вошёл в положение, понял, принял близко к сердцу беду мою. Очень это благородно, очень по-родственному.
Степан так и застыл от этой хвалебной тирады. Несомненно, было очень приятно слышать такие словеса в свой адрес. Однако... Степан вспомнил, с кем имеет дело.
- Рано благодарить, куманёк, - немного смущённо от недавних дифирамбов сказал он.
- Степушка, да пущай косит, - обратилась к мужу бабОлюшка, - Козочек жаль...
- Ну, так что, договорились? - загоношился Полинаша. - Завтра с рассвета начну? Пошёл я, засиделся что-то... Да и вам пора уж...
Полинаша двинулся к выходу, стараясь не встречаться взглядом со Степаном. Он почти добрался до двери, мысленно потирая руки, что ему удалось обстряпать дельце, как вдруг услышал за спиной:
- Об чём договорились, чего начнёшь, с какого такого рассвета?
- Так вроде обсудили... - начал он мямлить, переминаясь с ноги на ногу.
- Ты мне, Полинаша, дурку-то не включай, - заявил Степан недобрым голосом, так как окончательно вдруг прозрел и понял, что куманек его обьегорить пытается.
- А я чё, я не чё, - Поликаша вернулся.
- Ага? - задал прямой вопрос Степан.
- Ага! - также прямо ответил Полинаша.
Они впились друг в друга взглядами, кто кого переглядит.
- Два старых болвана! - встряла в спор бабОлюшка. - Чего гляделками зацепились? Так бы обоим по башке сковородкой дала!
- Правда, кум, чёй-то мы? - живенько подхватил Полинаша. - Я же не просто так лужок твой выкосить собрался...
- Неужто за деньги? - подначил Степан.
- Ну, допустим, не за деньги, их у меня отродясь не водилось лишних-то, а вот...
Тут Полинаша сорвал с себя драненький малахай, театрально с силой ударил им об пол, как бы решаясь на что-то очень важное. Степан с интересом наблюдал за этой сценой.
- Меняться давай! Баш на баш! Думаешь я кума своего родного провести хочу? Никогда! Обмен, равноценный обмен - вот мой сказ!
Полинаша пустил слезу и слюни. Обиделся, значит, закручинился. Степану аж стыдно стало, так куманек свою роль правдиво исполнял. Ох и хитер, зараза!
- Да ладно, чего ты... - буркнул Степан, сильно смущаясь.
- Нет не ладно, Степушка. Забидел ты меня, - Полинаша подобрал шапчонку, смачно высморкался в неё. - Вот ща я, ща вернуся, увидишь...
С этими словами он вышел. Вернулся через какое-то время. Фуфайка на груди его топорщилась. Полинаша подошёл к столу и с гордым видом  водрузил на него черную курицу, которую добыл из-за пазухи. Курочка была молоденькая, совсем почти цыплок.
- Ах! - восхитилась бабОлюшка и всплеснула белыми ручками.
- Вот вам! - гордо произнёс Полинаша.
- Это куда? - удивился Степан.
Всё стали смотреть на курочку, которая пошла по столу, тихонько кокая "ко... ко... ко". Она попила чай из блюдечка Степана и двинулись к бабОлюшке.  Ко... ко... ко... Курочка остановилась перед старушкой и начала внимательно её разглядывать.
- Степушка, она смотрит, - прошептала бабОлюшка, всплакнув от восторга чувств.
Курочка спустилась к ней на колени, улеглась, поджав лапки и замерла. БабОлюшка осторожно погладила её по спинке.
- Степушка, она такая черенькая, у нас никогда такой не было. А ласковая какая. Я её люблю.
- Дык и я об чём! - победоносно заявил куманёк.
Так сделка меж кумовьями и состоялась.

Шло время. Уже на осень завернуло. Кум Полинаша богато со своей части  лужка сенца взял. Дед Степан же чувствовал, что с ним подвох сотворили, наколол его где-то хитрован куманёк и маялся порой этим фактом. Зато бабОлюшка на свою курочку нарадоваться не могла. Уж так любила её, холила и лелеяла любимицу свою. Поселила курочку в доме, а не в общем курином сарае.
Дед Степан был не особо этим доволен. Ну как же? Петруха - Петя-петушок совсем от чернявой красавицы  с ума сьехал. С самого ранья под окном начинал орать, как оглашенный, в любви, значит, курочке  обьясняться. От такого проявления чрезмерных петушиных чувств дед Степан страсть как не досыпал. Сколько раз пытался женушку переубедить поселить курочку в сарай, бесполезно.
- Да ты что, - возражала бабОлюшка, - этот ламоть Петруха совсем истопчет её мою красавицу. Не отдам!Лучше давай ей имя придумаем. Как бы нам её покраше назвать?
- И придумывать долго тут нечего, - рассуждал Степан за чашкой урешнего чая. - Чернушка, Чернавка, Ночка... О! Цыганка - хорошее имя, подходящее.
БабОлюшке всё было не то, да не так, пока она сама не придумала назвать курочку Радой.
- Рада будем нашу красавицу звать, - сообщила она своё решение деду. - Тут и на цыганочку намёк, а, главное, то, что радость она в наш дом принесла. Вот как я славненько придумала, а дед?
- Угу, - согласился Степан.
Он давно приметил, что бабка его преобразилась с появлением в доме чёрной курочки. Похорошела что ли бабОлюшка его, посветлела как-то, помолодела вся и даже смущать начала деда. Лежит он бывало на печи, кости греет, а бабОлюшка внизу по хозяйству суетится. Глядит на неё Степан, глядит, да и полезут мысли всякие в голову седую. Так бы и дёрнул с печи, ухватил бы свою Олюшку в крепкие обьятья, зацеловал бы всю... Однажды не сдержался и... получил пендюлей, а точнее, мокрым полотенцем по роже. Да ещё бабка выругала его по самое не балуйся.
- Ишь ты охальник! Куды тебя чёрт попёр старого! Срамота!
Правда, вечером, как бы извиняясь, бабОлюшка гору пышных блинов натворила. А когда дед смачно их уплетал, запивая мятным чаем, тихонько подошла сзади, нежно погладила его по седым кудрям да ещё и чмокнула в маковку. Дед растаял, как то масло на горячем блине. Ох, хорошо!

Настала пора и курочка Рада снесла деду с бабкой первое яичко. Яичко обнаружил дед в сенях на полочке с тряпьем. Вот радости было. Яичко, по всем признакам  как яичко, только скорлупка голубоватого цвета. Стали яичко варить. Дед лично за процессом наблюдал. Внутри оказалось обычное яичко - белый белок и ярко жёлтый желток, ну может чуть поярче, чем у других обычных кур. Съели пополам.
- Вкусно, - сказал дед.
- Вкусно! - закатила глаза бабка.
- Ко-ко-ко, - сказала курочка Рада.

Так и жили дальше. Курочка стариков радовала, а куманёк сам  себе радовался. Как же он лихо кума провёл. За какую-то курицу, такую прибыль поимел. Сена с лужка - завались. Козы по горло сыты. Излишки продавать стал, хорошую цену брал. Такое расчудесное сенцо поди-ка поищи. На вырученные денежки ещё с полдюжины козочек приобрёл. Красота!
- А Степашка и по молодости придурком был, так и в старости придурком остался, - думал хитрец Полинаша, язвительно ухмыляясь в реденькие усики. - Эх, Олюшка, как же тебе угораздило в такого олуха втрескаться! Ведь это я - твоя судьба! Надо пойти в гости, поднаправить её в нужное русло. Хотя, что уж теперь. Жизнь пролетела. Однако, все равно пойду, лишний раз Степашку дураком выставлю.
Вечерком зашёл к куму в гости. Испортил напрочь настроение и ушёл довольный. Сволочь!

Случилось это однажды погожим воскресным утром. Дед позавтракал жирным творожком со сметанкаю, пошёл на двор размяться. БабОлюшка за ним.
- Что-то Радушка наша сегодня сама не своя. Не заметил, дед?
- Нет, не заметил. А что не так?
- Беспокойная какая-то, квохчет странно...
- Петуха ей надо, вот и квохчет...
- Дурак ты, дед. Одно на уме.
- Может я и дурак какой, а на двор Радушку выпусти, пущай пообщается со своими.
Пока дед с бабкой препирались, курочка Рада уже сама во двор вышла. Белые куры взволнованно засуетились, Петруха приосанился, пошёл боком. Ясен пень он настраивался Раду топтать. Завистливые куры закудахтали, привлекая внимание петуха к себе. Только он был целиком во власти красавицы Рады. Она медленно проплыла мимо. Чёрные смоляные перья блестели на солнце, зачаровывали. Петруха не выдержал такой красоты и погнался за Радой. Она кокетливо пустилась наутек.
БабОлюшка не смогла видеть концовку этой сцены. Она развернулась и пошла в дом, прижимая кончик платочка к глазам. Бабка плакала. Ей было невыносимо думать, что её ненаглядную Радушку будет топтать этот разноцветный  бугай со шпорами. В ошип пущу, как пить дать в ощип! БабОлюшка сильно злилась на любвеобильного петуха.
- Ну, ты что, мать? Поди расстроилась? - засмеялся вошедший следом дед, - А у них, промежду прочим, любовь вышла за сараем!
- Пошёл к чертям! - отрезала бабка.
На другое утро сладко спавшую бабОлюшку разбудил возбужденный дедов зов.
- Олюшка, Олюшка! Посмотри, что я нашёл! Во, что наша Радушка утворила!
Дед подошёл к бабкиной постели. В ладошках, сложенных лодочкой, лежало яичко. Не простое, не голубое, а золотое. 
Яичко блестело и как будто светилось, окруженное таинственным ореолом.
- Ты где это взял? - удивилась бабка.
- Где взял, где взял. Нашёл. Радушка лапочка снесла. Кажись, золотое.
- Иди ты! Так не бывает. Разве что в сказках.
Они уложили яичко на салфеточку в блюдечко. Сели и стали смотреть на него, глупо улыбаясь.
Так незаметно пролетели пять часов.
- Дед, мы ж не ели с утра! - всплеснула руками бабОлюшка.
- Да и хрен с ним, - мечтательно ответил дед. - У нас теперь золотое яичко есть. Ага!
Бабка снова уселась за стол на яичко смотреть.
- Ай, да Радушка, ай, да красавица моя! - запричитала бабка, любуясь сиянием, исходящим от яичка.
- Наша! - громко сказал дед.
- Что наша? - не сразу поняла бабка.
- Наша Радушка, наша красавица, - уточнил дед.
- Само собой, Степушка, - согласилась бабОлюшка.
Деду захотелось обнять её и спать сегодня со своей Олюшкой в одной постели, прижавшись к её теплом, мягкому бочку. Но дед не решился сказать бабке об этом, промолчал, а может зря?
Вдруг за окном послышался какой-то шорох. Дед вскочил и начал задергивать накрахмаленные шторки.
- Чёрт кого-то носит по ночам, - засуетился перепуганный дед. - Чтоб вам провалиться! Яйцо прячь, старая, растопырилась, сидит щерится, яйца что ль не видала!
- Спятил, поди? - удивилась бабка на такую перемену у старика. - Коты там лазают, чего взгоношился, дурила старый. Кому мы нужны под окнами шариться?
- Вот ты меня, Ольга, удивляешь. Не то правда, не понимаешь, не то прикидываешься. Яйцо - это ценность! Большая! А ценность спереть могут. Знаешь охотников сколько. Ого-го!
- Да, сиди! - отмахнулась бабка. - Свои деревенские не позволют. Не-а, не позволют! Голову на отсечение даю!
- Ты, бабка, головой-то не раскидывайся. Я, к примеру, свою не дал бы... Смыздрют яичко наше и глазом не моргнут. Ага!
Они ещё долго перетыркивались и спорили на предмет порядочности своих деревенских. Бабка, наконец, согласилась упрятать яичко в какое-нибудь потаенное местечко. Так, на всякий пожарный. Только ни в коем случае ни от своих деревенских, а от чужих из соседский сел, которые точняк про яйцо узнают, так как слухами земля полнится.

Золотое яичко старики запрятали куда следует. Главное, самим не позабыть про похоронку, волновался дед. БабОлюшка яблочный пирог состряпала праздника для, старик самогоночку на праздничный стол выставил. Курочку тоже не обделили, пустили её прямо на белоснежную скатерть, где для неё поставили специальную мисочку с отварным пшеном. Стали нежданно привалившее богатство праздновать, курочке дифирамбы петь, славить весь род куриный, особливо черномастный.
На другой день дед Степан сильно призадумался. На сосредоточенном лице его застыла такая дума великая, что бабОлюшка не выдержала и начала пытать старика.
- Да сомнения меня истерзали, - признался дед. - А вдруг оно не золотое вовсе. Ведь не даром сказывают, что не всё злато, что блестит. А, бабка? Не, дай бог, наше яйцо - пустышка!
От такого неожиданного поворота бабОлюшка за сердце схватилась и застонала тихонько.
- Да ты не опрокидывайся. Это я так, предположения строю, - начал успокаивать жену Степан.
- Чего ж ты вчера не сомневался, бутыль самогона выжрал на радостях. А теперь тебя тюкнуло...
- Ну, так получилось... Да не-е-е, золотое оно...
- А может и нет. Как  бы узнать? Думай, дед.
- Чего я-то? Сама и думай.
- Вот ты как заговорил, хрыч старый! А по сопатке?
Назревала семейная ссора. Вот тебе и яичко, вот тебе и радость! Рано, похоже, радовались старики. Как бы  яичко-то яйцом раздора не обернулось. В самый разгар перепалки бабОлюшка вдруг застыла на полуслове. Это ей интересная мысль в голову влетела.
- Слушай, Степан, а ежели нам яйцо в город свозить?
- На кой?
- Слыхала я, что там специальные люди есть, которые ловко настоящее от подделки отличают.
- Ну, чудная ты баба, Ольга, - усмехнулся дед. - Как ты себе это представляешь? Вот завернем мы яичко в тряпицу, явимся в большой город, растопыримся на главной площади и начнём орать, что есть мочи, кто, мол, двум бедным старикам, нищим пенсионерам, поможет определить насколько их золотое яйцо из чистого золота. Ха-ха-ха!
БабОлюшка поджала губки. Она хоть и обиделась, но дед был прав. Замолчали, задумались, пока коза Няшка под окнами благим матом не заблеяла: во-первых, ей доиться было пора, а во-вторых, она жрать захотела, бе-е-е.

Короче, совсем золотое яичко дедам жизнь скособенило. Но всё разрешилось само собой по случаю. Прострацию, в которой пребывали дед с бабкой нарушил их дорогой внучок Данилушка. Данька приехал к дедам  на выходные просто так повидаться. Внук у дедов, что называется, удался. Дурью не маялся. После школы поступил в институт и прекрасно учился себе уже на третьем курсе на юриста. Деды, ой как, гордились Данилушкой. Радости их не было предела, когда он красивый, статный, весь упакованный в джинсу, нарисовался на пороге. Обнимашки, целовашки, восхищенные ахи и охи длились без малого полчаса. Данька ещё с аппетитом  уплетал всякие бабушкины вкусняшки, когда дед с бабкой незаметно перемигнулись. Потом дед сходил за ситцевую ширмочку и принёс оттуда сверточек. Как вы догадались это было золотое яичко. Дед развязал узелок.
- Вот! - гордо провозгласил он.
- Ага, вот! - поддакнула бабка.
Яичко засияло под светом электрической лампы.
- Ух ты! - Данька бросил недоеденную куриную ножку, восхищенно округлил глаза. - Это что?
- Золотое яичко! - ответили бабка с дедом.
- Откуда?
Дед сказал "щас" и затопал в сени. Он принёс курочку и водрузил её в центр стола.
- Вот!
- Наша Радушка! - дополнила бабОлюшка и погладила курочку по спинке.
- Ко-ко-ко...
-  Это что, она... того? - удивился Данька. - В смысле она яйцо вам золотое сделала?
- Она, она, наша красавица, - подтвердила бабушка, ласково улыбаясь на курочку.
- Ко-ко-ко...
- Оно что золотое? Ого!!!
- По виду - да, - деловито начал дед - но нас терзают смутные сомненья...Проверить бы надо, Данилушка.
Вдруг курочка зашагала по столу к яичку и поскребла его лапкой. Потом уставилась на бабОлюшку и громко закудахтала.
- Ба, она тебе чего-то сообщает, - сказал Данька.
БабОлюшка взяла яичко в руки, поднесла его к сощуренным глазам. Дед услужливо  протянул ей очки.
На золотой скорлупе бабОлюшка обнаружила отчетливую царапинку, оставленную курочкиным коготком.
- Ничего, только царапка, - сказала бабушка, крутая яичко.
- А ничего больше и не надо! - закричал Данька. - Золото! Точно золото! Золото - мягкий металл. Курочка это нам доказала. Ну, и дела! Фу ты, аж в жар бросило!

Мысль о том, что яичко можно монетизировать, пришла в голову старикам после того, как курочка снесла  ещё два золотых яичка. Данька уже уехал на занятия, посоветоваться было не с кем. Бабка с дедом каждый вечер садились к столу, вынимали заветный узелок с золотыми яичками, осторожно выкладывали их на тарелочку и любовались. Тут же по столу бродила курочка, тихонько напевая "ко-ко-ко", и всем была радость. Так и жили, радовались, много ль старикам надо - тишина, покой, тепло в доме, чашка горячего чая с крендельком, да золотое яичко или три, как у наших.

Данька прискакал к старикам на каникулы. За традиционным  вечерним чаепитием дед высказал любимому внучку свои соображения. В долгий ящик откладывать не стали. На другое погожее утро они отправились в город.
Оценщик в скупке долго изучал необычный предмет. Был он, страсть как, похож на прехитренного куманька Полинашу. Только ещё прехитреннее раза в три. Это пугало и настораживало деда. Он сильно нервничал и от этого грубил скупщику и матерился, где надо и не надо. Чуть было не запорол все дело. Так казалось Даньке, который устал одергивать деда - "деревенщину да сельщину". Сам Данька был настроен вполне решительно и всем своим строгим видом давал понять, что меня, брат, не проведёшь, не таких видали, мы этих яиц целую кучу сдали-продали, и настоящую цену нашему добру знаем. Дядька скупщик с лупой в хитрющем глазу, однако, попытался нагреть клиентов, не взирая на экзальтированное состояние одного и напыженный вид другого.  Он наигранно небрежно заявил, что примет "ваш кусок золота" по цене металла, и "вы уйдёте отсюда богатые и счастливые". Он торжественно озвучил цену, не вынимая лупу из правого глаза. Дед чуть не рухнул в обморок от суммы, которую посулил им хоть и хитрый, но "добренький" дяденька. "Вот, если б я его матом не крыл, хрен бы такую цену взяли" - гордо подумал он, быстренько  приписав себе победу.
Дед сильно удивился, когда Данька ширнул его в бок и велел немного помолчать. Внук начал спокойно, но очень аргументированно доказывать скупщику, что представленное золотое яичко является самым, что ни на есть, произведением искусства, конечно, далеко не Фаберже, но всё же, и должно оцениваться по цене золотого изделия, а иначе "прощевайте, голубчик, мы других скупщиков найдём, как нечего делать". Данька решительно протянул руку за яичком. У деда сердце сделалось холодцом. А скупщик, хитрая бестия, осторожно накрыл яичко ладошкой и сказал, скривив рот: "Ладно, будь по вашему. Только впредь опять ко мне, будьте добреньки". Вот так и разбогатели! Деньжищ привалило, куры не клюют!

Добрый деревенский народ каким-то чудом понюхал про нечаянное богатство деда Степана и бабОлюшки. Да и чего там пронюхивать, когда все на виду. БабОлюшки на Рождество в норковую шубку выпендрилась, дед Степан тоже весь в обновки упаковался, а внучок ихний Данилушка на чудной "загранишной" машине по деревне проехал. Вот тебе гляди, да не смейся! Кажется, народ даже радовался на стариков, во всяком случае, чисто внешне, при встрече кланялся, в лицо улыбался, уважал, значит. Кроме, конечно, куманька Полинаши со своей Полинарихой. У тех животы скрутило от зависти. Применив всю свою хитрющую хитроватость, Полинаша просчитал наших старичков, сопоставил даты и пришёл к выводу, что причина в чёрной курице кроется, не иначе. И задумал он сотворить хитрость хитрую.

Был обычный, ничем не примечательный вечер. Дед Степан и бабОлюшкой кушали  чай после баньки. Распотелись, расслабились, размалинились. А тут в дверях куманек Полинаша нарисовался. Чёрт принёс! Степан незаметно золотые яички на блюдечке салфеточкой подприкрыл, нечего не доброму глазу пялиться.
- Чей-то ты, кум, там прячешь? - спросил Полинаша как бы промежду прочим. - Яйца что ли золотые?
- Какие яйца, какие золотые? - глаза деда Степана заметались.
- Да ты чего удумал? - ринулась спасать деда бабОлюшки. - Скажешь тоже яйца, ещё и золотые. Откель?
- Да не труситесь. Это я так, к слову, - сказал Полинаша, хитренько прищурив правый глазок. - Сказочка одна русская вспомнилась...
- Какая ещё сказочка, куманек?
- А про курочку Рябу, Степушка, как она яичко золотое снесла.
- Не слыхал такой, - зачем-то соврал Степан.
- Да и правильно, Степушка. На кой тебе сказки знать, когда у тебя наяву... - куманек хитренько скосил глаза на прикрытие салфеткой яички.
- Чего, чего наяву-то, - беспомощно возразил Степан, понимая, что палится.
- Кум, да ты садись, - попыталась отвлечь Полинашу бабОлюшка. - Чаю попей с нами. Тебе сахарок в накладку или впикуску?
- И так, и так, - заявил Полинаша, усаживаясь за стол поудобнее, - и варенье малиновое поближе пододвинь. Добрая ты, Олюшка, такая вся добренькая!
- Ну, как же, кум ты нам, Полинаша, - засмущалась бабОлюшка.
- Вот и я об том же, Олюшка, - куманек вдруг схватил руку бабОлюшки и смачно чмокнул её.
- Э, э! - встрепенулся Степан. - Вы чёй-то тут затеяли?
Полинаша зацепил варенье, густо уложил его на кусок пышной ватрушки, засунул все это себе в рот, громко прихлебнул чаю. Подкатил от блаженства глаза, зачавкал.
- Я вообще-то к тебе по делу, кум Степан, - прожевав, сказал Полинаша.
- По делу, так давай к делу. Нечего тут чужим жёнам ручки лобызать.
- Не серчай, Степушка. Вы мне далеко не чужие... А дельце такое. Решил я договорчик наш с тобой расторгнуть. Конкретно - я тебе, Степушка, лужок твой возвертаю, а ты мне курочку Мою (слово "мою" куманек произнёс с особым вызовом) взад отдаешь. Ага!
- Ох! - вскрикнула бабОлюшка. - Ах! Ох!
- Хрен тебе! Да с маслицем! - дед Степан проворно скрутил двойной шиш на обеих руках и сунул куманьку в самый нос.
- Ага, ну, хрен так хрен, - запросто согласился Полинаша. - Может самогончику за это?
Он как фокусник нырнул рукой за пазуху и вынул оттуда бутылек с мутягой. Шустро наполнил чайные чашки. Степан под каким-то гипнозом выпил три чашки подряд. Бабка пыталась его остановить, каждый раз хватая мужа за рукав, но где там. Степан, видимо, перенервничал и не ведал, что  творил. А Полинаше этого и надо было. После седьмой Степану захотелось прилечь.
- Я на минуточку, - успел произнести он, ляпнул буйную голову в блюдце с недопитым чаем и захрапел.
БабОлюшка укоризненно взирала на всё это безобразие и на куманька. Тот притворился, что тоже был в дрезину пьяным.
- Ну, я пошёл к своей квашне. А тебя, Олюшка, я люблю и любить буду! Ага!
Полинаша зло посмотрел на храпящего Степана.
- Сволочь! Мудак! Олюшка, позволь-те ручку для прощального поцелуйчика!
- Да иди ты уже к своей квашне! - отрезала бабОлюшка.

Заволакивая ноги Полинаша побрел к выходу. В сенях он, однако, быстро протрезвел и начал шарить кругом  хитрым глазами. Курочку Раду он увидел на специально сооруженном для неё насесте. Быстро подошёл, схватил курочку и запихнул под фуфайку. Всё! Дело было обстряпано. Пора уносить ноги. Радостные мысли понеслись, опережая друг друга. Курочку спёр практически без проблем. Дома для златоносной готов собственноручный короб, где она будет жить и нести свои (мои, поправил Полинаша себя) золотые яйца. И заживу я дорого и богато. Может даже квашню турну со временем. Заведу себе новую женушку, непременно молодку с огромными буферами. А что? И заведу...

Полинаша почти пересёк двор, когда услышал, что кто-то настигает его сзади. Повернуться он не успел. Кто-то ужасно больно долбанул его в самый зад. Полинаша взвыл и ухватился за болючее место двумя руками. Курочка Рада выпорхнула из-за пазухи и побежала в куриный сарай.
Ко-ко-ко!  Ко-ко-ко! Ко-ко-ко! Возмущению курочки не было предела.
Полинаша, осознав горечь потери, обернулся и настроился догнать непокорную беглянку. Однако, ему преградил путь красавец Петруха. Он заорал, что есть мочи воинственное "Кукареку!!!" и начал вдобавок дико рыть землю. Шпоры грозно топорщились, гребень стоял торчком. Полинаша приужахнулся. Он впопыхах было схватил палку, замахнулся на петуха и тут же пожалел. Петруха стал медленно наступать на вора, комья земли летели из-под мощных лап. Кроме того, на крик петуха на крыльцо выскочила бабОлюшка с дедовой двустволкой. Заряжено было древнее ружо, или нет, вопрос, но Полинаша решил не испытывать судьбу. Клюнутая петухом задница жутко болела,милая сердцу Олюшка смотрела на него с нескрываемым отвращением. Полинаша перемахнул через низенький плетень и помчался по улице под громогласные крики всех проснувшихся деревенских петухов.

Неделю Полинаша не мог сесть, Петруха заделал ему конкретный синяк. По этой причине Полинаша жрал горькую, а потом ещё неделю, когда узнал от постылой женушки, что деревенские приклеили ему новую кликуху. Теперь его звали Полинаша--в...(ж)опуклюнутый. Откуда мерзкие людишки познали про тот казус, что с Полинашей приключился, он так и не понял. Надо выпить!

А как же наши дед с бабкой да с курочкой? Да хорошо! Радуются родимые и в радости поживают. Курочка пережила стресс и стала жить в общем сарае поближе к своему спасителю. Петруха и раньше гордый ходил, а теперь вовсе принял облик "Его Величества" и никакой ощип ему не грозил. Я вам секрет к открою, только вы - тсс, ни-ко-му. Курочка Рада продолжает золотые яички нести, каждое последнее воскресенье месяца дед или бабка находят сияющее яичко. Вот вам и ко-ко-ко!

И ещё интересное дельце. С недавних пор у деревни неизвестный добродетель завелся, типа меценат. С его лёгкой, щедрой руки построили хорошую дорогу в соседние села и, главное, до города. Местная церковь расцвела - чудодейственным образом батюшке подкинули деньжат на реконструкцию. Слава тебе, Господи! Чудо-то какое! Однако, дотошные люди заприметили, что после каждой утренней службы батюшка ставит три огромные свечи за здравие раб божьих Степана и Ольги и твари божьей курочки Рады, а при встрече с ними уж дюже почтительно раскланивается. С чего бы это, удивлялся народ и хитренько так лыбился. Потому как, всё-то этот простой на вид народ знал и ведал. А каким путём, одному Богу известно.

Вот и конец нашей сказочке. Пусть живут и процветают люди Добрые. Пусть радуются.
И вам, мои хорошие, побольше Радости!