Время, когда просыпаются петухи Глава 61

Уицрик обвела собравшихся загадочным взглядом —
без лишних слов все почувствовали торжественность
и некую особенность. Этот момент назревал давно и мыс-
ленно к нему были готовы.
Над Уицрик обозначилась аура, и она торжественно
произнесла:
–Друзья, выпьем за то, что нас в «Верующем» ждут
и с распростертыми объятиями готовы принять Атира
и А нахарсис». Вот так, просто, без высокопарных слов
и речейстало
понятно — что и зачем.
После праздничного ужина все, как старые добрые дру-
зья, собрались возле камина, чтобы продолжить беседу,
поделиться своими мыслями о предстоящем путешествии.
Был повод оглянуться назад, прежде чем идти вперед. Ведь
будущее представлялось туманно, а прошлое было ясно
и понятно. Понятно то, что они стали единым целым
благодаря
общим испытаниям, и готовы идти в будущее,
крепко взявшись за руки. Ведь не так часто люди встречают
на жизненном пути единомышленников, а тем более
соратников.
Постепенно все затихли, и только голос Ольгерда
звучалвсе
громче и громче, заполняя пространство гостиной.
Он затеял спор с Олегом. Леночка прислушалась
к их разговору и поняла, что речь об «Антихристе».
– Ну еще бы, Ольгерду дай только повод поговорить
о Ницше, он его не упустит, — она улыбнулась, как бы из-
виняясь перед всеми, и, подойдя к Ольгерду, обвила его
плечи руками. Ольгерд поцеловал Леночке руку и продолжил:
– Если хочешь, он — настоящий злой
гений, он способен
запросто перевернуть
сознание. Это как если бы ты всю жизнь
слушал примитивную попсу и внезапно
открыл для себя классическую музыку,
нечто мощное, непонятное, но при этом
абсолютно захватывающее и гипнотизи-
рующее.
Ницше хорош не только огромным
количеством идей, порой совершенно
бредовых, порой удивительно гениаль-
ных, но также и тем, что в отличие от множества других
писателей
и философов он смог объединить все это в еди-
ное целое, с претензией на целую религию. В общем, я тебе
скажу, штука опасная. Подчиняет, выворачивает, деформирует
все, что было в уме, но в этом и главная ценность.
Поэтому многие, в том числе и твой покорный слуга, простовлюбились
в этого, как ты считаешь, психа. Заратуштра
стал для таких, как я, Библией.
– Может — АнтиБиблией, написанной имморалистом
почти библейским языком.
– Олег, книга меня шокировала своей правдивостью
и близостью к современности. «Антихрист» — книга-
цитата,
и мне хочется цитировать его, настолько созвучны
большинство изложенных автором мыслей, мнений, оце-
нок и наблюдений с моими.
Ты только вслушайся: «падающего подтолкни», «не
сострадай
», «не давай милостыни», «люди не равны»,
«больше всех ненавидят того, кто летает», «часто грязь вос-
седает на троне — а часто и трон на грязи», «иному ты дол-
жен подать не руку, а только лапу, и я хочу, чтобы у твоей
лапы были когти».
– Да, книга состоит из сплошных цитат, очень мудрых,
с которыми не поспоришь, но порой мудрость Ницше
очень жестока и антигуманна. А порой и совсем не понят-
на, идущая вразрез общепринятым нормам. Например,
большинство считают, что гениально все, что просто.
Фридрих
же и тут соригинальничал. Он считает, что про-
стота — это пошлость и безвкусие, что это не аристократично.
А не думал ли автор, что ему самому нужно до-
расти до простоты изложения? Нет. Потому что считал
простоту — безвкусием и уделом рабов. Зачем быть понят-
ным для рабов?
– И ты туда же! Намедни Илья говорил то же самое.
– А в чем Илья был не прав? Ницше жесток в своих
суждениях. Что значит, например: «слишком много лиш-
них людей», «мир очень перенаселен», «я хотел бы, чтобы
все ближние и соседи их стали для вас невыносимы», «че-
ловек — лишь материал, мост к сверхчеловеку», «умри во-
время», «земля, сказал он, имеет оболочку; и эта оболочка
поражена болезнями. Одна из этих болезней называется,
например: «человек», «живут слишком многие, и слишком
долго висят они на своих сучьях. Пусть же придет буря
и стряхнет с дерева все гнилое и червивое»! — не на шутку
разошелся Олег, даже повысив голос, что с ним редко слу-
чалось. — Не удивительно, что на ницшеанстве буйным
цветом разросся в свое время нацизм.
– И опять же, подчеркиваю, если вырвать его идеи из
общего контекста, как это делал Гитлер и многие другие.
Именно это я пытался довести Илье. Главная идея книги —
это воспитание сверхчеловека, новой расы людей. Ницше
воспевает сильного человека, которого можно воспитать
суровой, жесткой, насильственной дисциплиной. Я считаю,
что в этом состоит рационализм Ницше, хотя его учение
относится
к иррационализму. Может быть, в этом и есть его
противоречивость?
– Конечно, поздно и пошло говорить о том, что идеи
Ницше повлияли на нацизм. И не будем говорить, просто
поймем и намотаем на ус, что эти идеи оказались этакой
болячкой,
вирусом, ставшим для неокрепших умов соблаз-
ном, и пусть и не только он один привел известно к каким
последствиям. Это утверждение подводит нас к двум основ
ным проблемам — к проблеме ответственности за свое
словои
вопросу, а всем ли стоит читать Ницше? Без лож-
ной скромности должен сказать, что на последний вопрос
я отвечаю отрицательно. Да, запретить нельзя и невозмож-
но, но если бы была такая возможность — я бы сделал это.
– Не будешь же ты отрицать, что у него есть читатели,
более того, круг его почитателей ширится.
– И с этим, к сожалению, ничего нельзя поделать. Лишь
бы они помнили, что почитателей ницшеанства — не существует.
Я полагаю, что не все еще готовы к пониманию
его трудов. Они могут совратить слабую психику неподготовленного
человека.
– Писать для всех — себя не хватит! Ницше и не писал
для всех. Он об этом прямо говорит: «Эта книга принадлежит
немногим. Может быть, никто из этих немногих еще
и не существует. Ими могут быть те, кто понимает моего
Заратуштру… Только послезавтра принадлежит мне».
– Возможно ты не один такой читатель, который верит
ему и понимает его. Но все же тяжело адекватно воспринимать
многое из его суждений, например, его отношение
к Иисусу. Ницше во многом прав, но согласиться с ним
в его взглядах на такие понятия, как любовь и сострада-
ние — это непросто. Эти вещи вдалбливаются в нас с дет-
ства, становятся частью основ всех ценностей. Есть что-то
неестественное в их отрицании.
– И все же и Иисус, и Ницше каким-то образом ужива-
ются вместе в моем сердце, хотя они и такие разные. Они,
кстати, прекрасно дополняют друг друга. Поэтому я уделил
им в «Верующем» так много внимания.
– Брось, Ольгерд, твой Ницше, пожалуй, страдал нехилой
манией величия, но это тщеславие ему, безусловно,
прощается. Невозможно не проникнуться уважением к че-
ловеку, способному так выносить мозг. Долго я ходил во-
круг другой его книги. О ней многие говорили, да и сам
Ницше о ней написал столько од, что ее уже за это стоило
прочитать.
– Что ты имеешь в виду?
– Его Заратуштру. Ницше, отходя от философских
трактатов, создает историю, в которой вкладывает в уста
Заратуштры свои идеи. История, надо сказать прямо,
пакостная,
утрированная и слабая. Все, что рассказывает
автор, нельзя даже воспринимать всерьез, это больше
похожена
театральную постановку: пафосность, картон-
ность, неестественность, упоминаемая мной утрированность,
где все уже заранее определено, где краски ярки
и неестественны, как бывает только во сне или в мультфильмах
— и истории еще больше не веришь. Да и сама
философия, как по мне, мерзкая и дикая.
– Но согласись, что его способность убеждать и подчи-
нять внушает доверие — он не говорит намеками и воды
разводит столько, сколько нужно для дела, а не целый оке-
ан, в котором и не знаешь, как что выловить. Это отсутствие
окольных путей очень радует, поднадоели, если честно, все
эти метафоры.
Что ни говори, но Ницше открыл нам мир хорошего
зла, о котором вообще маловато говорится, а что говорит-
ся — то все не то. Живя по заповедям других философий,
призывающих к добру и подавлению всего отрицательного,
я в целом был доволен — гармонией в жизни. Но что-то
такаягармония
отдает немножко спокойствием. Не знаю,
как это назвать… мертвечиной, что ли.
Все самое важное и ценное зачастую приобретается
через«
минус». Страдания и боль очищают душу, могут
вознести ее на новый уровень, здоровая злоба толкает на
самые рисковые и важные шаги. Ведь это все так естественно
— зачем же сторониться и избегать этого?
И тут Ницше прав. Чем искать радости и наслаждения,
лучше поискать страдания и вину. Это явно принесет
больше пользы. Я словно обрел вторую часть себя, кото-
рая все это время старательно умертвлялась. Две поло-
винки моей сущности наконец-то соединились в целого
меня.
– Это значит — к черту законы природы, к черту мораль
вместе с состраданием и милосердием. Долой балласт,
которыйчеловечеству
не нужен и даже вреден! — развесе-
лился Олег.
– Не утрируй. Конечно, нельзя обо всем этом забывать
и пользоваться по мере надобности, но превращать жизнь
в вечную погоню за счастьем — глупо. Что это за жизнь,
когда думаешь только о том, чтобы не отклеилась от губ
улыбка, а в голове не мелькнула нерадостная мысль. Стра-
дать тоже нужно уметь. Человек должен есть и сладкое,
и горькое, и соленое, и кислое. А то слишком уж много
приторно-
розового цвета получается.
– В общем, что и говорить — браво, маэстро Фридрих!
Заратуштра, зови нас в свою пещеру, попробуем бредить
вместе. Я за то, чтобы мозг выносился как можно чаще,
и как можно дольше!
Олег похлопал Ольгерда по плечу и встал, намереваясь
закончить бредовый с его точки зрения спор. Ольгерд же
не сдавался:
– В природе выживает сильнейший, и Homo sapiens,
чтобы выжить, обязан совершенствовать силу разума, ко-
торая придаст ему преимущество сильнейшего. А христи-
анство основную массу человечества превращает в слабых,
немощных, бездушных и не приспособленных к испытаниям
природы существам.
– Ольгерд, я это слышал уже много раз, наш спор
не имеет конца, — махнул рукой Олег. — Да, согласен —
человек занимает центральную позицию в трудах Ницше.
И мне было очень интересно прикоснуться к мысли
одногоиз
великих
людей, найти ответ на вопросы: как
и почему.
– Неужели ты не нашел ответ в его трудах?
– Не могу сказать, что согласился с каждым из них, но
виртуальный диалог-борьба с великим немцем доставила
мне величайшее удовольствие, это факт! — рассмеялся
Олег.
– Ты прав, не все мысли остаются актуальными вечно,
и мне тоже не все нравится, но в целом — замечательно!
Это неисчерпаемый кладезь мудрости. Я, лично, получаю
массу наслаждения в спорах с профессорами нашего уни-
верситета, ведь на парирование «А Ницше говорил так:…»
мало, кто находит ответ, — в свою очередь улыбнулся
Ольгерди
восхищенно воскликнул. — Ай да Фридрих,
ай да сукин сын!
– Потому что Ницше — великий провокатор, и даже
если с ним соглашаешься, всегда есть, что добавить. К тому
же у него сложный стиль, повествование неровное, иногда
нелогичное и противоречащее само по себе, азартное, ехид-
ное, в общем, не для слабых духом. Не отрицаю — отдель-
ные фразы блестящи, встречаются настоящие перлы. Этого
у него не отнять. Ницше вообще мастер афоризмов, и метко
сказанное предложение у него часто лучше пространных
абзацев.
– Поэтому я и обожаю его, пищу для размышлений
он дает всегда вне зависимости от количества прочитанного
и места, где читаешь. Особенно там, где речь идет об
его отношении к христианам и христианству в целом.
Олег с Ольгердом так увлеченно дискутировали, что
привлекли к себе внимание всех остальных. Вокруг них
сплотилась вся компания, и спор разгорелся с новой силой.
Не удержалась и Уицрик:
– Все-таки в отношении Ницше к христианам таится
что-то ключевое, судьбоносное. Для нас, материалистов,
эра христианства значима, но только как точка отталкива-
ния, помогающая осознанию своей инаковости. Для хри-
стианства же человечество, напротив, — точка постоянного
притяжения, ревнивого внимания, объект поглощения как
чего-то «исконно своего» и преобразования по собственному
образу и подобию. Ничто так не раздражает христи-
анство, как очевидные противоречия науки с церковными
догмами в историческом опыте. Если церковь и признает
эти различия, то только на уровне различий, скажем, между
конфессиями, но никак не на уровне отношений двух раз-
ных восприятий мира.
– Да, именно, — обрадовался Ольгерд, что ему пришли
на помощь. — Ницше старался развенчать миф о христианстве,
раскрыть его пагубное влияние на человека, при-
ведшее к деградации и полному подчинению разума мрако-
бесию. В своем «Антихристе» Ницше прямо говорит, что
христианство во многом ущербно.
– Эта мысль верна, — вмешался Паоло, внимательно
слушавший, не проронив до этого ни слова. — Но дело даже
не столько в мировоззренческом различии. Дело, прежде
всего, в том, что на традиционном уровне, в подсознании
людей христианство укоренилось, как нечто определяющее
его существование, как что-то само собой разумеющееся,
не поддающееся сомнению. Благодаря этому, христианство
и существует, пусть и в разных конфессиях, но все еще
существует.
– Вот именно «еще»! — перебил его Ольгерд. — Но как
только человечество откроет для себя, что верующий —
еще далеко не человек разумный, христианский миф рух-
нет, а с ним неизбежно кончится и эра Рыб.
И тут началось! Каждый хотел высказать свое мнение,
доказать истинность своих суждений. Всех переспорила
Беатрис, когда вопрос коснулся науки. Она даже встала,
будто выступала перед большой аудиторией:
– Наука рвалась из пут церкви, но куда ей было податься?
На костер инквизиции? Или прыгать в костры,
в которых сжигали книги? Наука была обречена на убогое
провинциальное прозябание. И тогда новой, идеальной
средой для нее стало масонство и высшие его ступени —
иллюминаты.
В ложах происходило духовное возрождение,
в них искали пристанище люди науки, искусства, бизнеса.
Там они воскресли духовно, оттуда могли влиять на мир,
не боясь быть уничтоженными. Это была их земля обето-
ванная. — Беатрис театральным жестом указала куда-то
в пространство, где, видимо, должна была находиться та
самаяземля,
где царила наука. Но Олег, как всегда, сбил
с нее спесь:
– И чем все кончилось? Они постепенно сами превра-
тились в монстров, стараясь подчинить себе мир и устано-
вить Новый мировой порядок, где будет верховенствовать
не церковь, а они. Они задушили таки свободный разум,
поставив
его в новые рамки мракобесия, но уже своего.
И вы, дорогая Беатрис, тоже приложили к этому руку,
вступивв
их организацию.
Но Беатрис не собиралась уступать поле боя. Она была
из той породы людей, которых трудности только подстегивают
идти вперед. Она смерила Олега своим высокомерным
взглядом и продолжила:
– Ницше не смог или побоялся разобраться в себе,
и это его погубило. Жившие в нем противоречия самосознания,
он старательно, но тщетно давил в себе. Религию
с ее незыблемыми постулатами, обывателей с их слепой
верой, странной и безысходной, он не любил и не боялся
в этом признаться. Отсюда и «Антихрист» — эта фантасмагорическая
фреска, которую следует воспринимать
именно в такомракурсе.
Создав ее, Ницше испугался са-
мого себя и шарахнулся в атеизм, в морализаторство, стал
проповедником и убил в себе художника. Ницше — это
жертва мракобесия, она сожрала его. Немецкий писатель,
запутавшийся в своей судьбе, как птица в силках… Ницше
и есть Антихрист. Он подобен Богу, он сравнивает себя
с Богом, он уверен в каждом слове, он восхищается своей
манерой говорить. Но он опасается возведения своего
именив
культ.
– Браво, браво, браво! — громко захлопал в ладоши
Олег. — Беатрис, я говорил, что в вас умерла актриса?
Такойталант
и не на подмостках?! А что касается страданий,
в этой области вы и ваша обитель зададите Ницше
фору!
Все начали дружно аплодировать, и Беатрис театрально
раскланялась.
– Ницше недоволен не только христианством, но и му-
сульманством, потому что эти религии созданы управ-
лять, — продолжил Олег, — но управлять не как людьми,
а как безропотным стадом. Вспомните легенду о выборе
религии
для Руси. Помните, почему выбрано было именно
христианство? Вот-вот!
Жизнь Христа была полна несуразностей, более пол-
ным количеством несуразностей осыпали нас его последователи.
Он пишет о том, что жертва Бога во имя всех
людейповлекла
за собой рождение у люде воли к самоистязанию.
У человека возникает мысль, что он виноват
перед Богом.
– Бедные люди… И как их после такого не пожалеть? —
съязвила Беатрис. — С вашего позволения, я продолжу.
Так вот, одной из основополагающих идей этого трактата
является
идея о том, что дух возвышается только благодаря
страданию. Не добро и комфорт возвышают, а именно
негативное
и отрицательное. И именно область эмоцио-
нального страдания возвышает. Не какие-то там познания
или чтения книжек, а именно грубое, злое, преступное
и яркоеявляется
пищей для духа. Дух не растет в тепличных
условиях. И с этим во многом сложно не согласиться.
Но тут же Ницше говорит о том, что сострадание —
это глупость и безвкусие. Что жертвенность — это пошлость
и опять же безвкусие. А с этим не то что сложно, а невозможно
согласиться. Кто как не Ницше мог сказать, что
сострадание есть страшная глупость и узость ума. Дайте
человеку нормально пострадать! Эта мысль как минимум
занимательна. А занимательности ей добавляет неболь-
шое пояснение — сильные впечатления делают личность
сильнее. А сильные впечатления
всегда негативные.
Но тут в разговор вмешалась Лена. Она немало времени
посвятила изучению Ницше, и эта тема была ей близка:
– Немного поразмыслив, мне пришло в голову, что
возможно Фридрих первично отрицал сострадание по
отношению
к себе. Ведь всеобще известный факт, что он
всю жизнь мучился различными болезнями и головными
болями,
и бог знает, чем еще, и, возможно, сам частенько
становился жертвой непомерного сострадания со стороны
других и тем самым стал отрицателем сострадания,
как факта. Если для себя он считал сострадание оскорби-
тельным, то и проявление своего сострадания к другим
почитал за оскорбление. Причем он тем самым как бы
говорит:
«Видите,
что я чувствую и думаю? Вы должны
чувствовать так же и думать так же». А что касается рели-
гий, то в противовес
христианству Ницше восхищается
буддизмом. «Буддизм… во сто раз холоднее, правдивее,
объективнее». Он не нуждается в том, чтобы своему
страданию,
своей болезненности
придать вид приличия,
толкуя его как грех, он просто говорит то, что думает:
«Я страдаю»
Реплика Лены вызвала новую волну суждений, все
спорили
до хрипоты, но разошлись, так и не придя к обще-
му знаменателю. Да и возможно ли было прийти к нему?
P. S.
Бедный, бедный Ницше! Ты так много понял, казалось
бы, был так самобытен, что твои зашифрованные метафо-
ричные послания разрезают на части умы поколений шаг за
шагом, и каждое поколение понимает тебя по своему. Ты
родил толпы безумцев, бунтарей и яростных атеистов.
Ты родил депрессивное поколение подростков, ты родил
задравших нос интеллектуалов, маргиналов и «сильных
мира сего». Ты сумел разнести догматы христианства,
но свои идеи донести до каждого, так и не смог. Этого ли
ты хотел? И насколько глубоко поняли тебя те, кто читал
тебя уже после твоей смерти. Может быть ты так и остался
совсем один в своих суждениях и мыслях? Это вопрос
риторический.
Многое спорно в твоем произведении, многие мысли,
возможно, были революционны, а теперь, оказав огромное
влияние на формирование и развитие экзистенциализма
и постмодернизма, свойственны любому здравомысляще-
му человеку, многие — подтверждены дальнейшей историей.
Но бесспорно одно — каждый найдет пищу для раз-
мышлений, мудрое, созвучное или не приемлемое для себя
слово.
Эта книга не из легких, она для интимного прочтения,
обдумывания и обсуждения с единомышленниками, она
стимулирует общение и освежает память. Она может
оставить
неизгладимый след на всю жизнь и даже изменить
мировоззрение.
«Антихрист» поможет разобраться в себе. Это книга
для всех и ни для кого. Но об этом уже в другом романе.