Женское дело

В центре большого города даже в два часа ночи светло как днем и народу как на ярмарке. Мегаполис никогда не спит. Но тьма на то и тьма, невозможно победить ее, включите хоть миллион ярчайших фонарей, заставьте работать круглосуточно магазины и транспорт. А выйдете из метро, завернете за угол - и вот вам самая густая тень, границу которой так не хочется пересекать. Поэтому мы жмемся к фонарям и сворачиваем с освещенных улиц во дворы только в самый последний момент. 
Случалось ли вам останавливаться вечером на перекрестке с тремя улицами? Если вы постоите в таком месте и поймаете момент тишины, то обязательно услышите странные звуки. Многим чудится пение, один мой знакомый даже признал мелодию, которую любил в детстве. Я же всегда слышу надрывные стоны и невнятные жалобы - такие далекие, будто из-под земли. 
Вы, наверное, ходили по улице в сумерках, будь то раннее утро или вечер, когда стены домов быстро темнеют под гаснущим закатом? В такую минуту еще не горят фонари, да и в окнах нет света. Вот тут и догонит вас невнятный шепоток, вдоль тротуара прошелестит коротенький вихрь, поднимет уличную пыль даже в самую тихую погоду. Под ноги вам обязательно прилетит какой-нибудь грязный клочок красного и черного цветов. С тех пор как народ перестал курить "Приму", красно-черного на улицах не убавилось. Фантики от жевательной резинки и леденцов, пакетики из-под чая, крошечные кусочки проводов или пластика. Я как-то даже наступил на игральную карту, рубашка которой пестрела красно-черным узором. 
Вы говорите, ушли в прошлое те времена, когда в каждом уважающем себя особняке обитало привидение, а в затхлых подвалах ютились духи? Это особняки уходят в прошлое, друзья мои, а духи и призраки никуда не деваются, поверьте мне. Знаете, я принадлежу к тем людям, которые страшно боятся тьмы. Но я твердо верю, что помимо людей тьмы и людей света есть в любом городе такие, кто запросто может поладить и со светом, и с тьмой. 
В детстве я жил на окраине, почти у самого леса в небольшой двухэтажке. Строили наш район давно, еще до войны, в каждом домишке по четыре квартиры. В точно таком же доме напротив жил мой лучший друг, Володька. 
Вы, наверное, и без меня помните, сколько в детстве самых разнообразных суеверий. Чего только ни выдумывают дети - от счастливых автобусных билетиков и вывернутой наизнанку одежды до каких-то совершенно фантастических монстров, которые прячутся в доме или, наоборот, гуляют по улице. Одного такого, кстати, я помню. Рассказывали у нас историю о бывшем заключенном, которого товарищи-бандиты пытались заживо сжечь, но что-то там у них не вышло, и он, совершенно черный, ушел в лес. Помню, как долго эта детская страшилка не давала мне спать по ночам, и как боялся я после заката выглядывать в окно - чтобы не увидеть, как из леса выходит жуткий, скрюченный черный человек. 
Друг мой Володька не верил ни во что. Он щедро делился со мной счастливыми билетами и карточками лото и смеялся над попытками увидеть в полутьме двора черного монстра. 
На чердаке Володькиного дома жил йока. Давным-давно его привезла откуда-то с севера Володькина прабабушка. Моя младшая сестра как-то заходила к ним на чердак и рассказывала, что ничего страшного там нет. Просто маленькая потемневшая от времени деревянная куколка с грубо вырезанными чертами лица. У нее одежда из лоскутков, совершенно выцветших от времени. Сидит йока у столба, поддерживающего чердачные балки. Все дело было в том, что мужчинам строго-настрого запрещалось "ходить к йоке". Даже подниматься на чердак мальчишкам запретили. Прислуживать домашнему оберегу могли только женщины. Володькина бабушка была коренной северянкой. Она твердо придерживалась обычаев, и раз в месяц носила на чердак молоко и кашу. Считалось, что пока дух находится в доме, жилищу ничто не угрожает - ни пожар, ни болезни, ни разрушение. С одним, правда, условием: не тревожить йоку понапрасну. 
Каких только историй не выдумывали мы в детстве про того, кого нельзя было видеть! Постепенно маленький деревянный йока в моих фантазиях стал уродливым черным карликом, одетым в полуистлевшее тряпье. Он снился мне в кошмарах и был неиссякаемым источником самых дикий суеверий, куда там черному человеку из леса! 
Впрочем, жизнь, как обычно, оказалась проще и страшнее фантазий. Первым в немилость к йоке попал Володькин дядюшка. Он с женой жил в том же доме, на втором этаже, дверь в дверь с семьей своего брата, Володькиного отца. 
Дядюшка не единожды порывался подняться на чердак и "выкинуть, - по его словам, - эту проклятую куклу на помойку". Бабушка близко не подпускала его к чердачной лестнице, и вот как-то зимой дядюшка взял садовую лестницу, прислонил ее к стене и влез на крышу, чтобы забраться на чердак через окно. Окно-то он тогда открыл, но немедленно поскользнулся, съехал с крыши, словно с горки, перелетел через низкий заборчик и распластался на мостовой, где на него наехала не успевшая затормозить машина. Дядюшка моего друга чуть не остался без ног. У него оказалось целых три перелома, и потом незадачливый родственник до конца своей жизни хромал, ну и, ясно дело, залезать на крыши больше уже не мог. 
Володькина бабушка после этого случая постоянно напоминала нам, чтобы мы не совались на чердак. Запрет нарушила только моя сестра - очень уж ей хотелось посмотреть, что там за йока такой. Женщину, пусть и восьми лет от роду, йока решил не наказывать. А спустя несколько дней после этого пропал Володькин брат. Вечером мы играли в прятки, и поначалу думали, что Сашка нас просто разыгрывает. Нашел где-то отличное место, спрятался так, что мы не можем его отыскать, и сидит себе тихонько. 
Всю ночь взрослые обшаривали дом и двор. Даже снег перекопали, хотя никаких следов не нашли, но решили, что Сашка все-таки вышел в тот вечер из дома. Его искали в соседних домах, в лесу, даже на железной дороге, хотя станция находилась в пяти километрах от нашего дома. А нашли только весной, на чердаке. Сашка спрятался в старом сундуке. И не смог поднять тяжелую крышку. Наверное, он кричал и пытался позвать на помощь, но его никто не услышал через потолочные перекрытия и толстые стенки сундука. 
Отец и дядя Володьки сожгли сундук, навесили на чердачную дверь большой амбарный замок, а ключ торжественно вручили бабушке. 
Меня эта история напугала до нервного расстройства, но вскоре мы переехали в новую квартиру. Я стал ходить в другую школу и играть в Володькином дворе больше не соглашался, на новом месте появились у меня другие друзья. Но когда встретился с Володькой в институте, то был очень этому рад. 
Школу мы закончили в один год, потом, не договариваясь, поступили в архитектурный. Представляете, каково было мое удивление, когда в списке поступающих я увидел знакомую фамилию! Прежде мы с Володькой учились в одном классе, и вот, спустя много лет, оказались в одной группе. 
В тут пору был у моего друга "интерес" - дочка какого-то большого чиновника, которая не столько училась, сколько приходила в институт «побыть на людях». Всегда красиво одетая и причесанная по последней моде, - одним словом, мечта студента. Володька день за днем бегал по кафе и ночным клубам, в которых она любила бывать. Все надеялся сойтись с ней поближе в неформальной обстановке. 
Это его и спасло. 
Умерла Володькина бабушка. Мать и тетка готовить не любили, так что кашу на чердак носить стало некому. Отец с дядей решили начать капитальный ремонт дома. Они собирались вынести с чердака весь хлам, починить крышу и заменить, наконец, печи в квартирах на газовые котлы. О своих планах братья говорили не один вечер. Жильцы с первого этажа тоже хотели ремонтироваться. О йоке все как-то позабыли. 
Однажды в апреле Володька после лекций как обычно помчался из института не домой, а выслеживать по городу свой "интерес". На эти прогулки он тратил все деньги, которые исхитрялся заработать, делая по ночам чужие чертежи. Когда он спал, оставалось для меня загадкой. Домой Володька вернулся только под утро в изрядном подпитии. С "интересом" он тогда крепко поссорился, ну и залил огорчение. Уже у двери он подумал, что если проснется кого-нибудь из домашних, то будет скандал. Одним словом, решил посидеть перед домом на лавочке, пока хмель хоть немного не выветрится. Ночь была теплой, Володька задремал и проспал так до самого утра. А утром будить в доме было уже некого. Во всех четырех квартирах мирно лежали четырнадцать покойников. Все они отравились угарным газом - испортилась одна печь на первом этаже. Зашел бы Володька в дом среди ночи, лег спать, как положено - хоронили бы пятнадцать человек. 
Тогда я надолго потерял Володьку из виду. Он переехал к кому-то на квартиру, отчислился с курса, так что чем он занимался и как жил, долгое время было мне неизвестно. 
Я закончил институт, прожил несколько лет у родственников в Москве, а потом вернулся домой, решил устроиться на работу в родном городе. Тогда-то я снова встретил Володьку. Он тоже все эти годы времени зря не терял, но преуспел куда больше моего. Представьте только - прихожу я на собеседование и вижу своего друга детства, с которым мы еще из кубиков и деталей "Конструктора" дома проектировали. Володька, оказывается, выкупил у менее удачливых коллег фирму, дела у него пошли в гору, и вот он - владелец небольшого архитектурного бюро. 
Так мы и стали работать вместе. 
Володька в ту пору жил неподалеку от моих родителей. Но не один, а с дальней родственницей, приехавшей откуда-то из Екатеринбурга. Кем она приходилась Володькиному отцу, я не уяснил, не то тетушкой, не то двоюродной бабушкой. И, скажу вам, первое знакомство с пожилой дамой произвело на меня неизгладимое впечатление. Софья Ивановна на бабушку не походила вовсе. Это была эффектная женщина, которая могла запросто переговорить любого профессора филологии и переорать любого дворника. При этом запасов лексики у нее хватило бы и на того, и на другого. До знакомства с Софьей Ивановной я был твердо убежден, что интеллигентки не умеют готовить. О, Володькина родственница умела готовить так, что окружающие готовы были продаться в рабство за ее блюда. Все рецепты "Книги о вкусной и здоровой пище" умерли бы со стыда. У Софьи Ивановны даже самые простые блюда становились королевскими. Всякий раз, когда она предлагала мне тефтели или кофе, я почти умирал от счастья. Эта невероятная женщина сама делала соусы и взбивала сливки, она капала на рыбу несколько капель уксуса и украшала еще горячий кусочек шарлотки шариком мороженого. Я только удивлялся, как Володька на такой диете не растолстел поперек себя шире. 
Как-то раз, ужиная у друга, я задумчиво сказал: 
- Знаешь, я все удивляюсь, как же она не вышла замуж? 
- Кто, бабушка? - Улыбнулся Володька. - А, был у нее один... прокурор. 
- И что? 
- Ничего, жив-здоров, насколько я знаю. Работает прокурором где-то в Новосибирске. 
- А почему не женился? 
- Бог его знает. Вроде, он от нее сбежал. 
Володька помолчал и задумчиво добавил: 
- Хотя я не уверен, что он от нее. Ты же знаешь, какой у бабушки характер. 
Я знал. Когда я впервые появился у Володьки дома, весь подъезд судачил о том, что Софья Ивановна вышла к агитатору Свидетелей Иеговы в одной майке с логотипом местного спортклуба и спортивных же трусах. Немолодая почтенная особа, одетая как футбольная фанатка, так сильно смутила Свидетеля, что миссионеры почли за лучшее обходить дом стороной. 
Софья Ивановна эпатировала соседей с завидным постоянством. Как-то раз соседские дети повадились звонить к ней в дверь и убегать. Невинная забава, которая кого угодно может довести до белого каления. Кроме Софьи Ивановны. Когда дети в пятый раз подкрались к двери, пожилая дама уже караулила их и метко окатила водой из ковшика. Вскоре ее посетила разгневанная родительница шутников. Софья Ивановна любезно предложила ей присесть и внезапно удалилась в ванную. А потом вышла оттуда с полным ведром холодной воды. Родительница поспешно вскочила, пробормотала что-то не очень лестное и быстро вышла. Софья Ивановна прокричала ей вслед, чтоб заходила, и отправилась выливать воду из ведра. 
Володька по секрету рассказал мне, что бабушка несколько лет назад сбежала из Екатеринбурга от родни. Родня была неумная, завистливая, постоянно ссорилась и делила квартиру Софьи Ивановны - кому сколько достанется в наследство. Наконец пожилой даме надоело, что все близкие караулят ее словно стервятники. Она попросту продала квартиру, приехала к Володьке и сказала, что он может распоряжаться ее деньгами на свое усмотрение. Мол, родня у нее такая, что даже десять квартир профукает, а троюродный внук хоть делом занят. Она оказалась права. 
Вскоре после нашей встречи Володька решил купить и перестроить дом. Да не какой-нибудь, а старый дом своего детства. До сих пор я не могу понять, что заставило его вернуться туда. Наверное, он решил, что все страшное в его жизни уже произошло, а, может, просто любил этот дом. 
В ту пору двухэтажный квартал давно расселили и успели снести почти весь. Вместо маленьких двухэтажек появились красивые новостройки. Уцелел только бывший Володькин дом, так что я невольно вспомнил про йоку. Пока он сидит на чердаке, дом не будет разрушен. 
Удивительно, но здание за эти годы даже не очень обветшало. Мы осмотрели его, и Володька решил залезть на чердак, но я его удержал. Впрочем, он только посмеялся. Однако во время ремонта мой друг никаких рабочих на чердак не пустил - ни мужчин, ни женщин. И вот они с Софьей Ивановной переехали. По соседству за это время построили не очередную жилую высотку, а детский сад и поликлинику. Володька сказал мне, что бабушка очень поспособствовала. 
- А твоя бабушка - она кто? Родственница мэра или ведьма? 
- Моя бабушка - очень грамотный юрист, - отрезал Володька. - Подсказала мне, кого просить и какие бумаги куда подавать. Убедил я тут городские власти, что перед очередными выборами детский сад может оказаться лучше всякой рекламы. Жалко мне лес наш, я собаку завести хочу, где мне с ней гулять-то? 
Собаку Володька завести не успел. Потому что Софья Ивановна неожиданно завела сразу двух котов. 
Вышло это так: в одном из новых домов по соседству жила очень милая женщина. Она держала двух котов, которых не кормила вовсе, а вместо этого выпускала на улицу, чтобы питомцы сами добывали себе пропитание. Одно из этих тощих и грязных, давно утративших сходство с благородными уроженцами Сиама животных Софья Ивановна как-то подобрала. Отняла у него замерзшую хлебную корку, принесла домой и оставила жить. Через месяц хозяйка кота пришла к похитительнице. Она стала требовать возвратить ей любимого питомца или возместить его стоимость. 
Еще через месяц котовладелица снова посетила Софью Ивановну. На кухне у той возлежали уже два сиамских кота, которые наотрез отказывались признавать родную хозяйку. Соседка грозно заявила, что принесет документы на котов и фотографии. И действительно явилась в третий раз. Без документов и без фотографий, но пылающая гневом. Софья Ивановна жестом пригласила ее проходить и просипела, что очень простужена. Гостья присела, а Софья Ивановна сообщила полушепотом, что сейчас приготовит ей чай, а себе - средство для горла. После чего вылила в ковшик целую банку пива и начала подогревать его на плите, домешивая в пиво мед. 
Гостья недоверчиво спросила - неужели питье действительно поможет? Софья Ивановна ответила, что от простуды нет лучше средства. Собеседница не поверила, потому что простуженная, переливая кипящее пиво в кружку, чуть не уронила при этом сперва ковшик, а потом кружку. Справившись с пивом, Софья Ивановна взяла сигареты и закурила. Бедная гостья следила одним глазом за кружкой, вторым - за сигаретой. Она очень беспокоилась за свои туфли, колготки и платье. Через полчаса дама ретировалась, а Софья Ивановна сказала смеющемуся Володьке нормальным голосом: 
- Вылей ты эту гадость. Надеюсь, наша любительница кошек теперь долго к нам не придет. 
Сами понимаете, я очень жалел, что не присутствовал при той памятной встрече. Одного из котов я потом отнес к своим родителям. Он и сейчас у них живет. 
Наверное, Софья Ивановна все-таки была немножечко ведьма. Володька торжественно вручил ей ключ от чердака, она этот ключ спрятала и забыла. Во всяком случае, сам Володька так думал. Мне он даже заикаться запретил о чердачном жителе. Назвал меня суеверным истериком. Одним словом, упорно не желал верить. 
Зато Софью Ивановну я как-то застал: она тихонько несла на чердак в тарелке что-то кремово-воздушное. Наверное, сумела подружиться с йокой. Тогда я впервые подумал, что Софья Ивановна знает про жизнь что-то такое, чего никто из нас никогда не знал, даже родная Володькина бабушка, будь она хоть трижды коренная северянка. 
И все же я никак не мог отделаться от дурного предчувствия. Напрасно я убеждал себя, что Володька прав, и теперь-то ничего плохого здесь случиться не может. Ждал я именно плохого. 
И дождался. 
Как-то майским вечером Софья Ивановна вышла в магазин. После этого два субъекта, пристально наблюдавшие за домом, выломали оконную раму на первом этаже, залезли в Володькин кабинет и принялись обшаривать все шкафы. Когда хозяйка вернулась, ее оглушили, привязали к стулу и стали дожидаться Володьку. Его им тоже удалось без труда связать. А потом учинить немыслимый допрос. Визитеры желали знать, где в таком большом и красивом доме хозяева держат деньги и прочие материальные блага. Володька отвечал, что в наше время никто материальных благ в доме не хранит. А деньги на хозяйство на кухне, семь тысяч рублей, можно взять, ему не жалко. Молодые люди очень возмутились и сказали, что хозяева за дураков их держат. И сообщили Володьке, что сейчас его будут бить. Он пожал плечами и честно сказал, что самое ценное в доме - шуба Софьи Ивановны, которую он подарил ей на юбилей, а также компьютер, для которого недавно приобрели профессиональную видеокарту взамен игровой. Один из охотников за чужими ценностями представил себя в длинной, до пят, норковой шубе, в обнимку с неподъемным системным блоком. И это так сильно его поразило, что он извлек топор, прихваченный в сарае во дворе, и нервно пообещал прямо сейчас начать разделывать хозяев, если Володька не удовлетворит его любопытство. Тут Софья Ивановна очень испугалась и дрожащим голосом сообщила визитерам, что ценности у них, конечно же, имеются. И цацки есть, и деньги, и ценные бумаги. На этом месте Володька страшно удивился, но грабители, понявшие, что цель их близка, ничего не заметили. Софья Ивановна совсем тихо добавила еще что-то, и оба молодца наперегонки помчались к лестнице. Через пару минут Володька с бабушкой услышали громкий треск - это слетела с петель чердачная дверь. Через некоторое время вдруг раздались два коротких вопля. После чего наступила ничем уже не прерываемая тишина. 
Я в тот день договаривался, что заеду к другу вечером. Но задержался у родителей и с дороги стал названивать Володьке, чтобы извиниться. Телефон у него не отвечал. Другой человек на моем месте плюнул бы на такое дело, но я, будучи суеверным истериком, решил на всякий случай проверить, не случилось ли чего. Подъехал и увидел, что дверь Володькиного дома приоткрыта. Тут уж было не до раздумий. Отыскал я во дворе тяжелую совковую лопату и вошел в дом. 
Софья Ивановна, после того, как ее отвязали, села и, по своему обыкновению, закурила. А Володька кинулся было к лестнице. Я, ничего еще не понявший, поспешил за ним. И тут нас обоих остановил ехидный голос Софьи Ивановны: 
- Внучек, ты никак пол успел сменить? И ты, Вадик, тоже? 
Мы остановились. 
- Но надо же посмотреть, что там стряслось… - оторопело сказал Володька. 
- Сейчас докурю и схожу, - спокойно заявила Софья Ивановна. - А вы лучше здесь посидите, целее будете. 
Мы с Володькой переглянулись, и тогда он, похоже, начал что-то понимать. 
- Не может быть, - прошептал мой друг детства, а потом почти закричал: - Бабушка! Ты же знала, что мужикам на чердак нельзя! 
- Прости, родной, - сказала Софья Ивановна, - старая я стала. Так они меня напугали, забыла совсем. 
И тут я увидел, как растерянность на Володькином лице сменяется самой горячей благодарностью.