Страшный суд

- Ну, давай, рассказывай, что ты там удумала, красота наша.
Олеся неожиданно ощутила прилив смущения, хотя шла сюда, настроенная самым нахрапистым образом. Однако все они... Впрочем, неважно. Она непременно найдёт нужные слова.
Подруги уютно расположились в странной Юлькиной гостиной, в которой встретились, кажется, все возможные и невозможные стили и направления. Как встретились, так и разошлись. Ничего особенного. Обычная безвкусная гостиная женщины возрастом "немного за", не имеющей не то что художественного образования, а даже самого элементарного представления о вкусе и стиле. Юлия специалист в другой области. Она трудится клерком на железной дороге. График два на два, и очень сложно подгадать так, чтобы совпасть выходными днями с остальными "присяжными заседателями".
- Я решила развестись! - Жахнула вдруг Олеся, покраснев перезрелой черешней.
По рядам подруг прошёл удивлённо-возмущённый вздох.
- Ты дура! - Моментально отреагировала Машка.
Крепкая, спортивная, с детства мальчикообразная, Мария отличалась суровым нравом и говорила всё, что считала правдой, в глаза собеседнику. Однако правда, как известно, у каждого своя.
- Никакая Олеся не дура, - мягко возразила Олечка. Она всегда за всех заступается и не выносит никакой грубости, не говоря уже о скандалах. - У Олеси, между прочим, два диплома о высшем образовании, - напомнила нежная Олечка.
- Ну, и чё? - Надменно поинтересовалась вредная Машка. - Она всё равно нигде не работает. Дура - она и есть дура. Во всём дура. Ей хоть сто дипломов дай, она...
- Маш, а, может, это мы с тобой дуры? Встаём в шесть утра и шуруем на работу, и так каждый день! Чтобы так жить, конечно, много ума надо, - Оксана говорит редко, но суждения её всегда весьма интересны, несмотря на их детскую непосредственность.
Оксана - детский стоматолог. Живой нрав и нестандартное мышление нередко выручают её на работе. Дети - народ жёсткий и непредсказуемый.
- Чё это мы дуры? Мы работаем. Человек должен работать. Когда он нигде не работает, с ним и поговорить не о чем.
- Ну, так расскажи нам о своей работе, Машенька, - преувеличенно заинтересованным тоном попросила Олечка, молитвенно сложив перед грудью пухленькие, ухоженные ладошки.
- Да, ну!.. - Маша явно смутилась. - Чё там рассказывать? Рассказывать-то нечего. Морг - он и есть морг.
- Так, с кем там, говоришь, пообщаться не о чем? - Пришла вдруг в себя подсудимая Олеська. - Знаешь, сколько книг я прочла за те десять лет, что не работаю? Этой комнаты едва хватит, чтобы разместить их все! Ещё я сдала на права, объездила полстраны, за границей побывала, начала сама писать и издавать книги, в среднем по одной в год. Ещё...
- Ладно, хватит уже. Всем и так понятно, что ты у нас гениальная, неотразимая и неподражаемая, - без того широкие ноздри Маши угрожающе раздувались, а узкие от природы глаза окончательно превратились в амбразуры. - Ни хрена не зарабатываешь, правда, и...
- ...поговорить со мной не о чем. Да.
- ...и сидишь на шее мужа. В карман ему заглядываешь, что он там тебе даст, что не даст! - Упорно гнула своё Машка.
- Прости меня, Маша, что я живу не так, как тебе хочется.
Олеся старалась выглядеть отстранённо-ироничной, но это удавалось не очень хорошо. Точнее, откровенно плохо удавалось, потому что в голосе подсудимой явственно послышались слёзы, а на лице отразилась та самая, хорошо знакомая подругам с начальной школы горькая обида. Если так дальше дело пойдёт, Олеська сорвётся с места, и всё, только её и видели. Конец увлекательнейшему мероприятию, и, здравствуй, очередной многолетний перерыв в общении, тем более живёт Олеська теперь в Подмосковье, за тысячу километров от их родного города.
Юлька решила спасать ситуацию и ничего лучше не придумала, как зарядить прямо в лоснящуюся Машкину физиономию, заодно обводя испуганным взором остальных подруг в поисках поддержки:
- Хватит, Маша! Как прицепишься к кому, так, всё, каюк! Если её муж думает, что она сидит у него на шее, пусть залезет в Интернет и посмотрит, почём нынче услуги домработниц, нянь и прочего персонала. Ещё суррогатным материнством пускай поинтересуется для общего развития.
- При чём здесь это? - Небесные очи Олечки наполнились слезами, ибо была задета больная для красавицы тема: от неё несколько лет назад ушёл муж, потому что у них не получались дети.
- Я очень тебя люблю, но мне придётся развестись с тобой, - выдавил он тогда сквозь слёзы. - Меня родители со света сживают за бездетность!
Теперь он гуляет по скверу с коляской и с Любаней, самой отвязной девчонкой из их бывшей параллели. Любаня излазила с мужиками все кусты, прошла все рестораны, гостиницы и сауны, а поди ж ты - родила полтора года назад двойню! Зато у благонравной с юности Олечки ни одной беременности за пятнадцать лет супружеской жизни.
- Причём тут суррогатные матери, Юля? - Вопрошала она, с непередаваемым упрёком глядя на смутившуюся подругу. - Насколько нам всем известно, Олеся рожала двух своих детей сама. Легко... красиво... Грудью каждого из них до двух лет кормила...
- Именно! - Вскинула вверх тонкий пальчик нестандартно мыслящая Оксана. - Олеся носила, рожала и кормила его детей. Сам он этого сделать никак не мог, а если бы и мог, то только с помощью суррогатной матери. Ты знаешь, сколько стоят услуги этих женщин? - Обратилась Оксана к Маше.
- Овер до хрена они стоят, я знаю, - пробормотала Маша, пыхтя, как паровоз. - Я, между прочим, тоже двоих пацанов родила, но мне как-то не приходило в голову предъявлять за это счёт мужу, да ещё и работать бросать. А у тебя вообще трое, и ничего. Подвига ты из этого не делаешь и в прейскурант не вносишь.
- Вот, и плохо, что ни мне, ни тебе это ни разу не приходило в голову! - Отчеканила Оксана менторским тоном. - Если бы пришло, мы бы сейчас не так жили.
- А как? Дома сидели бы в грязном халате?
- Я в чистом халате сижу! И, вообще, не сижу! Некогда мне сидеть! - Выкрикнула Олеся сквозь слёзы, прорвавшие-таки плотину сдержанности.
К слову сказать, последней Олеська никогда не отличалась. Ну, не может она вести спокойную, аргументированную дискуссию. Чуть что - сразу сопли-слёзы-слюни. Юля покачала головой. Оксана спрятала глаза. Олечка вытирала слёзы украдкой. Только Маша сохраняла полное присутствие духа.
- Всё равно ты дура, - гнула она своё. - С профессией так и не определилась, всё кидалась с одного на другое до последнего. Ни в чём себя не нашла. Зарабатывала и до, и после универа гроши. Хотя бы мужика приличного встретила, который проблемы твои решает, и теперь решила прирезать курицу, несущую золотые яйца. Эх, дура ты дура! Дурой родилась, дурой и сдохнешь под забором.
- Во-первых, я никогда не имела обыкновения валяться под забором, и в возрасте "сильно за" не собираюсь этого делать. Во-вторых, муж не решил ни одной моей проблемы. Только новых создал за двадцать с лишним лет овер до хрена, как ты изволишь выражаться. В-третьих...
- Всё! Баста! Никаких третьих! Второго достаточно! - Истошно закричала Машка, и Юлькина люстра над её коротко остриженной, круглой головой угрожающе зазвенела. Хозяйка  возвела, было, к ней очи с ужасом, но тут же злорадно подумала, что было бы хорошо, если бы тяжёлая хрустальная сосулька отвалилась и брякнулась бы Машке на голову. Ради такого случая и люстры не жаль. - Какие он тебе создал проблемы? Чем? - Надсаждалась Машка.
- Чем они все создают, тем и создал, - вклинилась молчавшая до сих пор Людмила.
Остальные подруги, все, как одна, тоскливо вздохнули. Людка считает, что ребёнок у женщины должен быть один. Больше одного - это уже проблема. Она никогда не поздравляет знакомых женщин с рождением второго и последующих детей, потому что это "ужас" и "катастрофа". Она даже в разговорах младших детей всегда игнорирует и гостинцы передаёт только старшим детям своих подруг. Ужасы с катастрофами Людмила не одаривает, ибо не заслужили.
- Он ей двух детей подарил! Радость материнства! - Строчила Машка. - Обеспечивает их всех! Квартиру купил в ипотеку, а после ещё одну!
- И ещё одну, и ещё одну, - устало выдохнула Олеська. - Здесь эти ипотеки замотали в шишки, так его зачем-то ещё в Москву понесло! Мы теперь ипотекой до самой пенсии обеспечены.
- Он вас с детьми в столицу перевёз! Подумать только - в столицу!
- Ну, да. Из центрального района в спальные кукуи, - смиренно согласилась Олеся. - Из нормального кирпичного дома в растресканную панельку. От гимназии во дворе дома к школе клоачного типа чёрт-те где. От...
- Мы все знаем, что ты недовольна переездом. Однако кто его затеял, а? - Маша была сама ироничность во плоти.
- Он, - спокойно вымолвила Олеся.
- А ты зачем согласилась?
- Он десять лет зудел, что ему надо в Москву. Он просто дожал меня в какой-то момент.
- Это говорит о том, что ты незрелая, инфантильная, бесхребетная личность.
- Именно, - согласилась Олеська. - Я вышла в этот мир незрелой, инфантильной, местами сильно покалеченной личностью. Так получилось. Это мои проблемы, и мне надо было решать их как-то самой, но тут он на меня накрячился. Вот, ты говоришь, Маша, что муж решает мои проблемы, - Машка удовлётворённо кивнула. - Почему тогда моя незрелость никуда с годами не делась? Почему я стою сейчас перед вами - мудрыми, взрослыми женщинами - всё в том же незрело-инфантильном состоянии, да ещё и покалечена гораздо сильнее, чем в самом начале? Почему у меня прибавилось проблем с того времени, а не убыло?
Слёзы лились и лились из красных, опухших Олеськиных глаз, и она их уже не вытирала, ибо без толку. Голос её звучал спокойно, хоть и немного глухо, а поза выражала такое отчаяние, что Олечка плакала уже навзрыд. Она неожиданно поняла, что счастье не в детях и даже не в сильном, несгибаемом, как у Олеськи, муже. Счастье - это жить так, как тебе предназначено: искать себя, реализовываться в работе и творчестве, открывать законы жизни и обращать их себе на благо. Она так и живёт, а Олеське ничто не на благо, всё во вред. Что это, если не самое большое горе?
Машка молчала, опустив голову. Юля нервно теребила край расшитой бабушкиной скатерти с золотыми кистями, не замечая, что минималистическая вазочка с выставки современного искусства неумолимо едет к краю стола. Лицо Людмилы съехало набок от неизмеримой Олеськиной глупости.
- Я же говорила тебе, что не надо рожать второго ребёнка! - Зарядила она посреди всеобщего молчания, пребывая в полном восторге от собственного ума и дальновидности. Людмила мыслит на пять шагов вперёд, ибо иной тип мышления для главбуха недопустим. - Все твои проблемы из-за него. Если бы не он, ты бы вышла там, в Москве, на работу и жила бы, как человек. А то нет! "Мишенька - мой светлый лучик! Как бы я жила без Мишеньки?" - Передразнивая Олеську, Людмила сделала голосок тоненьким, а глаза закатила так, что остались видны одни белки. В сочетании с резиновой дразнильной улыбкой это выглядело, прямо скажем, жутко. - Нормально бы ты без него жила. Но-рма-льно! Как все приличные люди.
- Миша на самом деле мой светлый лучик! - Горячо возразила Олеська, и умное лицо Людмилы съехало набок ещё сильнее. - Он единственный, кто любит меня по-настоящему! Я никому не нужна так, как ему!
- Правильно. Он от тебя зависит. Как только оперится, улетит из твоего кособокого гнёздышка, и всё. Прекрасно без тебя обойдётся! - Рубила Люда, помогая себе наманикюренной белоснежной рукой с выпирающими косточками.
- Я к этому и стремлюсь! Конечная цель воспитания - это не связь матери и ребёнка на всю жизнь с проживанием в одной квартире. Его цель как раз в том чтобы ребёнок мог обходиться без родителей. Это и есть зрелость.
- Ну, не знаю! - Отмахнулась Людмила.
Её без малого двадцатипятилетняя дочь до сих пор живёт с ней. Она обязана отзваниваться матери, отправляясь на работу или учёбу. На свидания и встречи с подругами девушка почему-то никогда не ходит. Непонятно, почему. Не любит, наверное.
- Миша спасает меня ежедневно, ежечасно, - продолжала Олеська, оседлавшая одного из излюбленных своих "коньков" - детскую тему. - Правда, если бы кое-кто не нагромоздил на мою голову на хрен мне ненужных проблем, спасать меня сейчас было бы не от чего!
Лицо Олеси снова скуксилось, и она принялась всхлипывать, прикрываясь своей костистой, загорелой лапкой. К Олеське очень легко и красиво пристаёт загар, и беломраморная Людмила с детства ей в этом завидует.
- Ты уверена, что решишь свои проблемы разводом? - Спросила Оксана, закидывая в рот очередную конфету из латунной с эмалевыми цветочками индийской конфетницы.
- Я уверена, что после развода мои проблемы, как собственные, так и накряченные, никуда не денутся! - Выплюнула Олеська сквозь плач. - Однако я хотя бы смогу обдумать их спокойно, в одиночестве.
- А ты не боишься в этом своём одиночестве увязнуть? - Поинтересовалась Олечка, глядя на Олесю поверх серебристой пудреницы.
Она уже успокоилась и теперь пыталась придать обычный вид своему немного опухшему круглому личику с покрасневшими и сузившимися небесно-голубыми глазами.
- Я люблю одиночество.
- Оно хорошо до определённого момента, - гнула своё пухленькая Олечка. - После ты будешь согласна на любого тютьку-матютьку, лишь бы только кто-то был рядом!
Она с таким решительным щелчком захлопнула пудреницу, что всем присутствующим стало ясно: возражения не принимаются. Однако не на ту напали.
- Мне никто не нужен, - прохлюпала Олеська. - Я хочу одна. Я люблю одна. Для меня нет прекраснее часов, чем когда они все свалят, кто куда, а я одна! Понимаете - одна!
- Тебе придётся много работать, - изрекла Юлька, качая модно подстриженной и окрашенной головой. Уж она-то знала, о чём говорит. Всю жизнь одна, с тех пор, как родители отселили её в бабушкину квартиру в двадцать три года. - Буквально не вылезать с работы, - дополнила Юлия многозначительно.
- Я уже прошла медкомиссию, - сообщила Олеська прерывающимся голосом. - В магазин устраиваюсь. Товар на полки по ночам раскладывать.
- Какой ещё, в задницу, товар?! - Завозмущалась Машка. - У тебя два диплома! Два! Ты учитель географии и психолог к тому же!
- Ни то, ни другое не помешает мне выкладывать товар на полки. Я надеюсь.
- А в школу?
- Ни за что. Была я там. Я лучше сразу повешусь.
- А в бюро какое-нибудь психологическое по специальности? В Москве много работы! - Обнадёжила Людмила, бывавшая в Москве три раза за жизнь по два дня.
- В Москве много работы на производстве и в торговле. На транспорте. Никаких психологических бюро не существует, а если они и есть, то там потомственные психологи работают, а не дуры вроде меня, которые в тридцать семь лет психфак окончили, - докладывала Олеся, качая аккуратно зачёсанной головой.
Как только она за жизнь ни стриглась! Аккуратно зачёсанная голова всегда побеждала. Даже сейчас она победила модное градуированное каре и отливала на Солнце идеально заглаженными мелированными прядями.
- Почему ночью? - Поинтересовалась наблюдательная Оксана. - Нельзя днём товар на полки выкладывать?
- Днём мальчишку надо встречать из школы, вести на секцию, забирать его оттуда, и так три раза в неделю. А на четвёртый и пятый разы репетитор по математике.
- Разве он сам у тебя не ходит в школу и на секцию? Десять лет уже... - Робко поинтересовалась с детства самостоятельная Юля.
- Нет. Рядом с нами говённая школа, а в какую он ходит, далеко. Тридцать минут в упор чапать через три шоссейных дороги. В спортшколу, которая рядом, его не приняли, а платная секция тоже чёрт-те где. Я, когда в первый раз вела его туда, мы с ним заблудились. На следующий раз муж его на машине повёз, с работы отпросился. Потом такой и говорит мне: "Я тебе проблемы решать помогаю!" А я ему: "А они у меня были бы, если бы не ты?" Он и заткнулся.
- Так, вот, ты когда до развода-то додумалась! - Всплеснула полными ладошками Олечка.
- На самом деле раньше. Окончательно эта мысль созрела неделю назад, когда силовыми занималась.
- Ты ходишь на фитнес? - Оживилась бывшая первая спортсменка школы Машка.
- Нет. Занимаюсь дома. На фитнес-клуб нет денег.
- Мальчишке на секцию и на репетиторов, значит, есть, а на себя нет?
- Да.
- Как же ты любишь своего Мишку! - Произнесла Машка с несвойственным ей ни с какого бока восторгом. - Меня бы кто так любил!
- Да, кто бы это нас так любил? - Досадливо отмахнулась Юлька. - Матери вечно на работе пропадали, бабушки далеко... Ясли-сад-продлёнка. Как беспастушная скотина росли. Послушай, Олеська! А тебе точно на работу надо? Может, ну её?
- А на что я жить после развода буду?
- А оно тебе надо - разводиться? - Неожиданно резко спросила нежная Олечка. От её резкости даже Юлькина кошка шуганулась, а все присутствующие вздрогнули, как от удара током. - Ты, Олеся, живёшь жизнью, о которой многие другие только мечтают.
- Да. Маша особенно, - зло откликнулась Олеся, снова заливаясь слезами.
- Я нарочно тебе всего этого наговорила, - призналась Маша. - Испытывала тебя.
- А ещё из зависти, - ввинтила вредина-Людка.
- Да, ещё из зависти, - легко согласилась Машка. - Вон, у тебя дети какие - умные, послушные! Не то, что мои раздолбаи. Да, и муж - непьющий, некурящий, работящий! Карьеру сделал.
- Это Олеся ему в самом начале помогла, - сообщила Оксана со вздохом. - Она его на первую хорошую работу по своим связям устроила.
- Так, что же это получается? - Огорошенно воскликнула Мария, всплёскивая своими по-мужски твёрдыми ладонями. - Олеська ждала его по молодости из тюряги, когда он за хулиганку на два года сел. Она его кормила, пока он искал работу после отсидки. Она заставила его в универе восстановиться, работу по спецухе ему нашла. Двоих детей родила, причём одну уже воспитала и в жизнь выпустила, с другим в процессе... Бытовуху на себе везёт полностью, а он ей за это что?..
- Облезлый букет на Восьмое марта, - голос Людмилы прозвучал немного шепеляво оттого, что она подкрашивала в этот момент губы.
- Это всё ужасно, - резюмировала Олечка. - Нас выпихивают замуж совсем птенцами. Мы, как вишня недозрелая. Мужики нами давятся, косточки наши мягкие раскусывают, а там горечь несусветная... Прожуют и выплюнут, и лежи на асфальте горкой не пойми чего!..
- Разводись к чёртовой матери! - Жахнула Машка, как тренер из стартового пистолета. - Если тебе с мальчишкой жить негде будет, к нам приходи. Правда, у меня муж алкаш, но это ничего. Вдвоём мы ему в два раза больше наваляем.
- Слушай, Маш, - начала Юля, запинаясь, ибо знала, что тема до крайности больная. - Может, бросишь его к чёрту? Ну, сколько можно? Дом на тебя оформлен, детей вырастили. Пусть он уже катится... в ж...!
- Я так не могу, - промолвила Машка с глубоким вздохом. - Пропадёт он без меня.
- Ну, и чёрт с ним! - Выстрелила Олеся, сверкая тем, что осталось ещё не опухшего от её блестящих зеленовато-голубых глаз.
- Не могу я так, - повторила Маша. - Люблю я его.