Тайная парадигма времени. Повесть

Ремарка автора (вместо предисловия)

Эта история случилась в очень далёком будущем. Согласитесь, автор никак не мог её выдумать или пересказать с чужих слов, ведь все события, о которых она повествует, случились много позже его земной жизни!
Как показали первые читательские опросы, убедительная историография текста лишний раз подтверждает главное свойство параметра Время – движение! Действительно, Время всё время (простите за тавтологию) находится в перемещении. Его ровное динамичное дыхание постоянно конденсирует всё новые и новые страницы жизни.
Если читатель обнаружит в рассказе какие-либо свойства Главной Триады бытия (материи, пространства и времени), находящиеся в принципиальном противоречии со здравым смыслом повседневной жизни, ему не следует удивляться.
Из школьного курса общей теоретической физики известно, что скорость и время связаны друг с другом неким особенным образом. Поэтому там, где наблюдается динамика хотя бы одной фундаментальной величины (в нашем случае – времени), – жди изменений во всей Триаде!
Нам не всегда приметны подобные метаморфозы. Увлечённые будничным калейдоскопом дел и чувственных удовольствий, мы редко разглядываем ночное небо и почти никогда не задумываемся над смыслом собственной жизни. Микромир бытовых привычек и пристрастий вполне заменяет нам общение ума с макровеличинами Вселенной, таящимися в Главной Триаде бытия.
Современный человек-технократ стал этаким юзером огромного количества информации, на которой держится общепризнанное и очень важное для него благополучие жизни. Да-да, юзером ловким по форме, но, увы, примитивным по содержанию. Ведь для того, чтобы заглянуть в небо надо оторвать взгляд от земли, чтобы увидеть будущее – освободить разум от пут и разумных преимуществ настоящего…
– А слабо; лютым зимним вечером, наскоро накинув на плечи телогрейку, прямо в тапочках на босу ногу выйти из протопленной горницы на мёрзлое крыльцо и, кутая голову в плечи, сквозь вьюшку колкого северного ветра слушать лунную песнь волка?
– Допустим слабо.
– Но ведь по-другому никогда не узнать, как воет замерзающий волк…
Кто-то скажет: «Мне это надо?» А кто-то (один из тысячи) скажет: «Надо. Мне надо!» – и выйдет…
Возможно, с ним что-то случится, и он не вернётся в привычный уютный микромир. В память о товарище друзья выпьют водки и споют песню. А за дверью, в его честь прозвучит прощальный реквием умирающей плоти. Он сопроводит смельчака в мир неведомых макровеличин, наделив его путь высоким смыслом, так и не обретённым в сытой протопленной избушке.
Небесный пилигрим полетит сквозь чёрную рябушку звёздного неба. И далеко-далеко, там, где не гостит привычный свет Солнца, бесконечное время истяжит из смельчака былые погрешности микромира. А потом, омыв его тело в тысячелетних водах истории, оно присвоит небесному скитальцу звание Креолового магистра!..

Подобная история случилась этой зимой в хранимой Богом Калужской губернии. И многие миллионы лет спустя отозвалась совершенно в ином мире, мире так называемых макровеличин, каждая из которых последовательно формировалась из бесчисленного множества микромиров, аннигилируя их отрицательные родовые изъяны и приумножая их достоинства и добродетели.
В один ничем не примечательный февральский вечер под вой околоточной вьюшки пером случайного литератора была записана эта история. И как бы ни хотелось нам, читателям, раньше времени заглянуть в будущее и убедиться в том, что литератор ничего не приписал от себя, но только, как прилежный стенограф, положил на бумагу голос времени, – не станем торопиться. Просто откроем это правдивое сочинение и усилием воли вчитаемся в него. Поверьте, этого вполне достаточно!


Часть 1. Собеседники

Будущее. Цитадель бытия. В чёрном сиянии неба медленно движутся по шкале времени плотные сгустки разумной материи. Встречаясь, они причудливо огибают друг друга или, обратив время нескольких тысячелетий в константу, взаимно уступают направление движения…
Перед приборным модулем расположились два разумных композита: старик по имени Сетур и юный двухсоттысячелетний Ао. Они всматриваются в экран галактического активатора и с азартом первооткрывателей наращивают масштаб оптического увеличения.
«Возможно ли такое? – ужаснётся читатель, разглядывая «розовощёкого» (щёк-то нет!) крепыша Ао. – Подумать только – двести тысяч лет!..»
«Это ещё что! – слышится в ответ добродушный голос литератора. Он звучит как бы за кадром экранного изображения. Читатель уже готов улыбнуться вслед за автором, но голос меняет добродушие на строгость. – Пожалуйста, не перебивайте рассказчика! Если отвлекаться от экрана, можно упустить что-нибудь важное. А история, как вы знаете, не повторяется!»
Тем временем картинка на мониторе шаг за шагом погружает исследователей в микромир Вселенной. При каждом новом значении масштаба изображение увеличивается в размере, наплывает на экран и распадается на фрагменты, которые в свою очередь растут и тоже дробятся на составляющие.
Дополнительные «порции» энтропии*, возникающие в процессе оптической дифференциации…

Стоп, друзья! Автор просит слова:
– Скажите, кто из вас знает, что такое «энтропия»? Так, поднимаем руки, смелее! Только двое… Так много?!
Дело в том, что я сам не очень представляю, о чём спрашиваю. Стенографируя будущее, мне приходилось то и дело залезать в «Википедию» и сверять терминологию текста с логикой повествования.
Но что делать, нам с вами придётся или вгрызаться в науку и разбираться что к чему, или терпеть её экзотические фразеологизмы ради интереса к сюжетной линии.
Договорились? Тогда попробуем ещё раз.

…Тем временем картинка на экране шаг за шагом погружает исследователей в микромир Вселенной. При каждом новом значении масштаба изображение увеличивается в размере, наплывает на экран и распадается на фрагменты. Части бывшего целого тоже растут и тоже дробятся на составляющие.
Дополнительные «порции» энтропии, возникающие в процессе оптической дифференциации, в свою очередь компенсируются обратным движением времени в области значений эксперимента. Так перед исследователями материализуется головокружительная историческая метаморфоза, воскрешая к жизни забытые страницы некогда прожитых лет.

Сетур оторвал взгляд от экрана и негромко булькнул (сказал), обращаясь к Ао:
- Сейчас ты видишь отдельные корпускулы универсального строительного вещества. Из таких крох состоит вся наша вселенская Акра. Обрати внимание на сноску: «Увеличение в три с половиной миллиона раз». Идём дальше?
– Дальше?! – надбровные сочленения Ао поползли вверх от удивления.
Сетур, довольный произведённым эффектом, булькнул ещё раз:
– Смотри. Мы входим в ядро Акры.
Счётчик увеличения покатился вперёд, сглатывая десятки и сотни тысяч новых увеличений. Его бегущая строка была похожа на жадного Намира, поедающего поросли чаго в тщетной надежде насытить актом уничтожения мучительное и ветхое по своей природе желание уничтожать.
Высветилось увеличение «десять миллионов двести тысяч раз». Мутное облако ядра стало распадаться на фрагменты, отличающиеся друг от друга по величине и форме.
– Ух ты! – кликнул Ао. – Дальше! Хочу дальше!
Сетур ощутил, как по его многосоставному органику (телу) распространилось тепло, активированное азартом заядлого первооткрывателя. Он расправил складки кожи между двумя верхними торцевыми чакрами (улыбнулся) и продолжил раскручивать маховик погружения.
Нет-нет, он ещё не горячился. Да и станет ли он горячиться перед этим двухсоттысячелетним молокососом! Наставить малыша – дело житейское. Но не горячась, не понуждая себя к зомбированию чужого интеллекта и, уж конечно, не кичась количественным превосходством в возрасте. Ведь Ао наверняка знает, как легко и просто «подкрутить» время за счёт увеличения биологической скорости органика. Даже в его возрасте, едва отличном от нуля, об этом знает каждая здравомыслящая кроха.
На уровне пятнадцати миллионов четыреста тысяч раз отделившиеся друг от друга фрагменты стали распадаться на отдельные множества, состоящие из ярких светящихся точек.
– Ты видишь ло;рисы.
Сетур отслонил запотевшие ланиты от экрана и перевёл взгляд на верхнюю параметрическую зольду Ао.
– Их бесчисленное множество. В совокупности они и есть то, что мы называем энергией жизни. Ло;рисы – это сгустки огневидной массы с непрерывным термодинамическим процессом. Если бы их не было или по какой-то причине термические реакции с выделением тепла прекратились во всём множестве ло;рисов, мир стал бы похож на мёрзлый кристалл и наша рассудительность прервалась.
– Неужели наша высокогенная рассудительность зависит от этих энергетических крох? – удивился Ао. – Разве столь малое способно создать устойчивую во времени конструкцию макробытия?
– А ты как думал, малыш! – По поверхности Сетура прокатилась малиновая волна снисхождения. – Впрочем, откуда тебе знать устройство Сапфиры. Я об этом никогда не рассказывал, а совмещать наши рассудительности тебе, дружок, ещё рановато. Эти способности открываются с полутора миллионов лет, и никак не раньше. Тебе же до первого миллиончика ещё, как говорится!..

И вновь, уважаемые читатели, автор считает необходимым объясниться.
История, за которой мы все с интересом следим, наполнилась новыми понятиями и представлениями, искрящимися, как бенгальские блёстки: Акра, ло;рисы, Сапфира, макробытие… Следить за фабулой повествования дальше, не понимая значений доброй половины употреблённых автором слов, нет никакого смысла.
Как быть? Вынести все непонятки в постраничные сноски, чтобы, оглядываясь на них, понимать смысл текста, но нарушить главное – ритм чтения, превратив правдивое литературное сочинение в околонаучный реферат?
Или, ничего не выясняя, просто читать дальше, как в случае с энтропией? Честно говоря, автор и в том, и в другом случае – за. Но не станем тормозить самих себя и пополнять знания за счёт досадных научно-технических задержек – ведь мы рискуем потерять из вида будущее!

…Поучая Ао, возбуждённый Сетур булькал громко и звучно. Пришла пора растолковать этому несмышлёнышу очевидные вещи: все макровеличины едины по существу и внутреннему строению. Вообще, принципиальные противоречия – это печальная «привилегия» микромира. Только там присутствуют абсолютный плюс и абсолютный минус, способные аннигилировать друг друга. Любая макровеличина – это безусловный биполярный консенсус. Поэтому двум макровеличинам нечего делить. Они обе – равноправные части целого. И если исчезает одна из них, вторая при этом теряет свойство полноты, так как рушится полнота общего материнского макромира!
Сетур говорил складно, используя речевые паузы и эффектные семантические обороты. При этом из верхней чакры его головного отсека то и дело поднимался вертикально вверх густой фиолетово-шоколадный дымок. Клубы дыма, как хлопуши, распадались на отдельные звуки, фонемы и слова, подкрашивая эфир дивным хрусталевидным многоголосием.
Ао зачарованно глядел на Сетура, сверкающего в цветном сиянии речевых блёсток.
– Эх, был бы я такой же рассудительный, как ты, Сетур! Четыреста миллионов лет – это не шутка. Это серьёзно!
– Н-да, поживи с моё… – ответил Сетур.
Когда старику бестактно указывают на возраст, он, выработав за многие годы жизни выдержку и хладнокровие, никак не проявляет то, что на самом деле происходит в эти мгновения в его сознании. Чужое любопытство он отражает загадочной улыбкой и при этом, как правило, отводит глаза в сторону, не желая развивать с «более юным» собеседником предложенную тему.
Зачем ему отвечать насмешкой на насмешку и выставлять, как на продажу, прожитые годы? Ведь именно они проносятся лавиной в его сознании в эти мгновения. Далеко не каждый человек вкладывает в вопрос о возрасте своё житейское уважение к старику как носителю времени и мудрости бытия.
Сказанное выше никак не характеризовало отношения между нашими героями. Преданная любовь Ао к Сетуру, восхищение масштабом его личности и отеческое отношение Сетура к головастику Ао всякий раз при упоминании темы старения переводили разговор в плоскость макровеличины, не допуская низменных подковырок и иносказаний.
– Знаешь, – Сетур оторвал взгляд от экрана и поманил Ао, чтобы тот подсел к нему поближе, – я тоже долго не мог понять: как так, всё состоит из одного материала? Выходит, я, ты, любой объект жизненной силы – одно и то же? И единственным нашим отличием друг от друга является примитивная оптическая визуализация! Но потом я посмотрел на этот парадокс по-другому. Бесконечная визуальная вариативность единой сущности – это не что иное, как однородная решётка бытия! И не будь она однородна, мир давно бы погиб, раздираемый внутренней неслагаемостью.
Сетур облегчённо ухнул и пошевелил чакрами, ответственными за улыбку. В сотый раз повторять молодым братьям по разуму одно и то же (ведь Ао далеко не первый его ученик) – на это нужны немалые рассудительные силы.
Что может быть проще единой строительной платформы для возведения дивного вселенского здания? Нет же, как только начинаешь объяснять очередному молокососу азбучные истины, он обязательно ввернёт вопросик типа: «А если всё обстоит не так, как вы булькаете? Что тогда?»
Спрашивается: ну когда «тогда»? Нету этого «тогда», не было, нет и никогда не будет! А он снова: «А если бы было, то что?» С этими крохами надо держать чакру востро! У кого, конечно, с возрастом сохранилась нормальная коммутативная чакра.
А то посмотришь порой на такого же, как ты, биллионника: Рао Всевышний, какой кошмар! Чакральное отверстие этого носителя времени заросло бесчувственным флюатом, и весь он превратился в онемевшее чучело. Гори Вселенная огнём – ему всё по барабану! Впрочем, может, оно и к лучшему? Никто тебя не трогает, живи, покуда живётся…
От подобных мыслей старик впал в анабиоз. Любое обращение к теме антропологической бездарности сокрушало его интеллект так же, как тычок пальца валит замысловатый карточный домик. Сетур моментально терял сознание и возвращался к жизни лишь тогда, когда его внутренние силы, разобрав карточный завал, начинали новое строительство.
– Так вот, милый Ао, – заговорил наставник, медленно приходя в себя, – мне стало необычайно интересно узнать, как выглядит древнейшая визуализация нашего общего строительного материала. Я раздобыл эту классную машинку, – он потёрся ланитой о корпус активатора, – и погрузился на глубину… миллиардного приближения.
…Этого не может быть! – смутился Ао. – Миллиард, это же за пределами Рао!..
– Нет, мой юный друг, это не за пределами Рао, это за пределами наших самых смелых представлений о пределах Рао.
– Всё равно этого не может быть! – горячился Ао. – Ничто невозможно вне сущности Рао…
– Я тоже теперь так думаю, – примирительно булькнул Сетур, – но для того, чтобы осознать величие Рао, надо хоть раз побывать там, где пределы ума рушатся не от причуд заигравшегося разума, а под напором извне. Я это испытал и хочу, чтобы это же испытал и ты. Я готов открыть тебе исчисление времени, при котором миг твоего бытия равен одному тысячелетию иного бесконечно малого размера времени.
– Разве не единое время регламентирует пространство Рао?
– Смотри!
С этими словами Сетур трижды повернул маховик активатора. Из бегущего хаоса цифр на табло высветился параметр приближения… один миллиард двести семьдесят миллионов раз.
– Мата честне! – пискнул Ао, не в силах поверить в информацию, которую считывал с приборной доски его параксиальный визуализатор.
Сетур удовлетворённо ухнул и повёл юного путешественника по «Кносскому лабиринту» открывшегося на экране микрокосма.


Часть 2. Сближение

Перед тем как отправиться вслед за нашими героями в таинственные и непредсказуемые переходы самого знаменитого лабиринта, который когда-либо существовал от начала жизни, давайте трезво оценим наши шансы на возвращение.
Почему только наши? Неужели нам безразличны судьбы двух симпатичных братьев по разуму, хотя с их точки зрения наше с ними родство, быть может, не так очевидно? Ответ прост! Два макроразумных существа, судьбы которых вызывают у нас беспокойство (уж мы-то с вами знаем, что такое Кносский лабиринт), совершенно вне фатальной опасности – они же из будущего, а будущее неизбежно!
Но судьба человека, оказавшегося один на один с каверзами лабиринта, сотканного из худших житейских обстоятельств, не столь очевидна. Найдёт ли этот человечек, мягко говоря, исторический голыш в себе силы совершить невозможное – выбраться на волю? Или, запутавшись в бесконечном множестве вытекающих друг из друга обстоятельств, как в переходах лабиринта, он встретит минотавра, победит его в открытом бою и, подобно легендарному Тесею, получит в награду прекрасную Ариадну – судьбу, достойную героя?
Поэтому давайте сохраним некую историческую дистанцию и не станем посягать на то, что нам не по силам. Между нашим микромиром и пространством макровеличин лежит бездонная студенистая масса энтропии. Она и есть тот минотавр из сказки о Тесее и Ариадне и готова пожрать каждого, кто осмелится переступить её владения.
Однако мы свободны духовно. В Евангелии от Иоанна (3:8) сказано:

«Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь,
а не знаешь, откуда приходит и куда уходит:
так бывает со всяким, рожденным от Духа».

Поэтому смельчак, который вышел-таки на крыльцо и волею духа поднялся в пределы макровеличин (а значит, переступил через минотавра!) стал вестником о нас в далёких гармониях будущего. И хоть на немножечко, но избавил и нас от беспамятной смерти.
Кто он? Водитель народов, как легендарный Моисей, или безвестный монах из Оптиной пустыни – кто знает.
Нами же, простыми биопоселянами, командует Время. Оно всякое действие расставляет на своё историческое место да так крепко датами прилаживает (как гвоздиками прибивает), что захочешь сдвинуть (например, в своей судьбе что-то изменить задумаешь) – ничего не получится, только ум свернёшь да руки поранишь.

…Старик перевёл курсор в левый верхний сегмент экрана.
– Обрати внимание на эти движущиеся точки.
Он вычленил сферическую область, где два забавных пикселя действительно передвигались по замысловатой траектории среди каких-то растений и «мусорных контейнеров» (как значилось в комментарии к изображению).
– Так вот, мне удалось записать фонетическую гистограмму их речевого обмена. Слушай!
Сетур понизил уровень шумоподавления, и тотчас левый верхний сегмент экранного поля наполнился звучанием беспокойных речевых характеристик.
– Дрозд, башляй рубель. Берём по пузырю красунчика – и в хворост!
Первый голосовой трэк, как показалось Сетуру, был несколько поспешен, гармонически прост и аппликативен.
– Хрена! – возразил фонический источник № 2, переводя тему красунчиков в форму диалога. – Я вчерась башляй, подзавчерась… Я те чё?
Последние слова источник № 2 промычал как-то слитно и совершенно неразборчиво.
Ао вопросительно посмотрел на Сетура:
– Ты мог бы погромче включить синхронный переводчик? Я не всё понимаю.
– Видишь ли, – ответил Сетур, – они всё-таки взяли этого красунчика, причём не два пузыря, а три.
– А что такое «пузырь»?
– Пузырь? – Было видно, что старик не имеет ни малейшего представления о данном артефакте микромира. – Пузырь… ну, это вроде ядерного ТВЭЛа с сужающимся торцевым соплом… Короче, вот что я о них надыбал…
Сетур умолк, дивясь последнему сказанному слову. Сочетание звуков – «на-ды-бал» – он произнёс впервые, но, странное дело, смысловое значение фонемы ему было каким-то образом известно априори…
– На-ды-бал… – мечтательно повторил Ао. – Я думаю, это трезвучие связано с первородными представлениями о Вселенной. И что же было дальше?
Малыш буквально плавился от нетерпения. Рао Всевышний, до чего же молодость любопытна!
– Дальше? Дальше случилось вот что: в плотном окружении низкорослой растительности, именуемой почему-то «хворост», они совершили…
Старик опять замялся. Его встроенный ретранслятор, как ни силился, не мог создать осмысленную речевую конструкцию из накопившейся визуальной информации. Вернее, из того, что запечатлел луч камеры сквозь плотные заросли сирени на парковой скамейке под жёлтой тарелкой фонаря.
– В общем, они совершили… этот, как его… обмен.
– Об-бмен?
– Ну да, они влили содержимое трёх пузырей в верхние чакры двух своих тел. Смешно, правда?..
Сетур перестал булькать и сосредоточился на воспоминании событий прошлого вечера.
Дело в том, что по завершении количественного обмена по схеме «три в два» точки резко усложнили траекторию движения, перестали позиционировать себя как замкнутую бисистему и несколько раз настойчиво пытались установить контакт с другими локальными группами таких же, как они, чёрных точек. К сожалению, не все «респонденты» отличались готовностью к открытому диалогу мнений.
Наконец им удалось войти в контакт с натуральным множеством чёрных точек, толпящихся на площади перед городским рынком. Но тут приключилась оказия – в дело вмешалась некая третья сила. Она эффектно локализовала друг от друга всех членов образовавшейся контактной группы, затем вновь сгруппировала вместе, однако лишив их на этот раз прежней пространственной активации.
По какой причине произошла локализация, Сетур не видел. Он ненадолго отвлёкся от экрана, как говорят в таких случаях, «по-маленькому». За это время по закону макроподлости (рецидив микромира) что-то где-то погасло. Электрошокер, следуя аварийной инструкции, первым делом отключил программу оптического наблюдения. Чтобы оживить экран и вернуть систему в рабочее состояние, Сетуру пришлось заново перегрузить основные фонды активатора, перезапустить ридер и активировать капризную «лицевую плату». Когда наконец на экране возникла знакомая картинка, все чёрные точки уже были помещены в небольшой, но ёмкий uni-кроссовер с лейблом «автозак» для отправки, видимо, на утилизацию. А куда ещё?
Старик всю ночь ломал голову над случившимся. «Как ёмко время нашего макромира! – вздыхал он. – Ведь за считанные минуты моего отсутствия произошло столько событий!
Он перевёл взгляд на небольшое, единственное в лаборатории зеркало и стал разглядывать свой потускневший ионовый отражатель.
– Увы, друг мой, ты стареешь, несмотря на всю заложенную в тебе бесконечную неопределённость. Годы, блин, берут своё…»
Диковинное словечко «блин» прицепилось к нему, когда он вслушивался в разговор чёрных точек и параллельно пытался произвести фонетический разбор звуковых сигналов.
Два начальных звука, дымчатое «б» и протяжное «л-л-л», образовывали новую звуковую идиому, очень похожую на то, как звучит его собственный органик! Да-да, простите за откровенность, в момент отторжения продуктов пищеварения от центрального объёма органика некие внутренние секреции производят точно такое же звучание, а именно: «Бл-л-л… бл-л-л…»
Сетур вспомнил детство. Как радовалась матушка Мэ, когда он, тысячелетний карапуз, после плотного завтрака с витаминной травкой xi сидел на глиняной чакре и раз в двадцать пять лет весело выбрасывал в эфир: «Бл-л-л… бл-л-л…» А матушка, присев напротив, счастливо повторяла: «Бл-л-л… xi-xi. – И опять: – Бл-л-л…». Да, было времечко!
Ао прервал паузу:
– Так что же случилось дальше?
– Дальше? – Сетур очнулся от воспоминаний. – Да всё нормально, блин. Всё путём, Ао. Понял ты?
Ао опешил. Он никогда не видел Сетура в таком, мягко говоря, неадекватном состоянии и тем более не слышал от него подобной пошлятины. Звание Креолового магистра, которое Сетур носил не первое тысячелетие, обязывало респондента ордена «Бубен Креола» совершенно к другой тактике и имплементации речи.
Сетур высокомерно посмотрел на Ао. Ему вдруг захотелось оттянуть чакру, слить накопившуюся бодягу и булькнуть прямо в силуэт своего крохотного собеседника: «Щенок!» Он уже изготовился к плевку и наполовину открыл чакральный зев, но (хвала великому Рао!) удержался. Ведь ни о смысле данной фонемы, ни о её лингвистических характеристиках старик не имел ни малейшего представления.
И всё бы ладно. Ну погорячился, с кем не бывает! Однако, как говорили ещё первые поселяне макромира, пришла беда – открывай ворота.
Встревоженная любопытством исследователей, энтропия Времени, подобно Большой небесной Медведице, очнулась от спячки и грозно рыкнула: «Вор-ры!»
Дыхание потревоженной хозяйки вселенского хаоса достигло Сетура. Взломав святая святых – его интеллектуальную ориентацию, – они опрокинули главные базисные скрепы бытия. Старик почувствовал, как рушится и валится куда-то вниз смысл всей его жизни – огромное интеллектуальное богатство, добросовестно унаследованное от матушки Мэ и собранное кропотливыми «побирушками» за сотни миллионов прожитых лет, таяло на глазах.
Лишившись привычной опоры ума, он начал неловко оседать в слюдянистую и плотную, как осенняя болотистая ряска, пространственно-временную проталину.
Ао в необычайном волнении наблюдал за магистром. Всегда спокойный и трезвомыслящий наставник не походил на самого себя. Что-то мертвящее и непомерно грубое затаилось в пазухах его головного отсека. Малыш со страхом произнёс:
– Что с вами, магистратос?..
Но Сетур не слышал Ао. Он терял одну за другой позиции внутреннего согласия. «Я гибну!» – мелькнула подлая мысль и исчезла в извилинах разомкнутой энтропии.
– Я гибну, Ао… – слабеющим голоском булькнул Сетур, положив на это незамысловатое речевое дельце последние свои силы…
Дело в том, что одновременно с провалом магистра в микромир, как в некое слюдяное болотце, снизу, со стороны событийной ряски, ему навстречу стал подниматься следок давно минувшего времени. Подобным образом происходит самопроизвольный капиллярный подъём влаги в стенах, опирающихся на подмокший фундамент с нарушенной гидроизоляцией. «Карабкаясь» вверх под действием силы поверхностного натяжения, влага разрушает стену, ослабляет её прочностные характеристики и, выступая на поверхность, испаряется с образованием белых солевых пятен-высолов.
Точно такой разрушительный следок коснулся Сетура, представителя более высокой цивилизационной ступени.
Подобно римскому легионеру, зарубившему великого Архимеда, причём зарубившего просто так, по воинской прихоти, следок впрыснул в шлем магистратоса аромат легендарного в прошлом портвейна «777». Подмутив дыхательный раствор кислым виноградным газком (между прочим, сто тысяч лет назад решением Верховного Рунета изъятым из среды разумного обитания), он нарушил иммунную адаптируемость старика к внешней агрессии. Чип биологической защиты подобную пакость не перенёс и отреагировал на появление газка спазмом верхней дыхательной чакры.
Часть кислятины «прокралась» в главный блок управления – аналитический регулятор. Это, в свою очередь, спровоцировало тот самый речевой неадекват, который так ужаснул Ао.


Часть 3. Пленение

Чтобы читатель поверил в написанную выше галиматью, сочинителю следует как можно дольше удерживать его внимание на какой-нибудь неразрешённой проблеме. Так, пожалуй, и поступим.
Мы не станем, как известный писатель Н. В. Гоголь, испытывать терпение собеседника и предлагать ему вместо очередного остросюжетного поворота повести скольжение ума вдоль реки Днепр «…при тихой погоде, когда (он – Днепр) вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои…» Ну и так далее.
По-человечески Гоголя понять можно: пишется быстро, но что писать – не всегда понятно. Мысль, так сказать, не поспевает за пером – это бывает, особенно у великих. Поэтому, пока в голове сочинителя будущий текст складывается в осмысленную конструкцию, читателю предложено полюбоваться роскошными видами на знаменитую речку или, включив телевизор (это подразумевается), освежить в памяти балет Петра Ильича Чайковского «Лебединое озеро».
И в то же время лирические отступления совершенно необходимы! Они как бы умащивают торопливую сюжетную линию, притормаживают её неукротимый бег к финальной развязке и дарят читателю лично от автора время для передышки и умственного перекура.
Поэтому не станем упрекать автора за обилие лирических отступлений. Ведь он не понуждает нас к их прочтению. Понравятся читателю его околосюжетные опусы или нет, зависит не от автора, а от самого читателя! Мы слишком необъективны, чтобы на основании наших мнений производить какие-либо расчёты или оценки.
У Джерома К. Джерома есть поучительное рассуждение о плохих и хороших синоптиках. Плохой предсказатель погоды всегда скажет вам правду. А хороший синоптик никогда не огорчит вас ожиданием плохой погоды. Он обязательно порадует вас добрым прогнозом. И если всё же, несмотря на его усилия, погода окажется плохой, ну что же – он сделал всё, что мог!
Однако продолжим.
Едва заметное колебание глобальной галактической энтропии (нет-нет, она не уменьшилась и не увеличилась – она перераспределилась!) оказало негативное влияние на все квазистационарные процессы, происходящие во Вселенной в этот конкретный промежуток времени. В том числе безобидная на первый взгляд игра макроса Сетура со временем обернулась его глубочайшим падением по шкале эксперимента. Информационный блок, встроенный в верхнюю систему чакр мастера, высветил на его утробном дисплее дату погружения: «2019 год от Рождества Христова».
По понятным причинам столь дорогая нам, россиянам, рождественская информация ничего не объяснила просвещённому магистру. После огромного количества мировоззренческих перемен, произошедших от дней творения до последних макровремён, ни одна теория бытия не ассоциировала имя Великого Рао с каким-либо иным произношением.

Итак: 2019 год, посадская улочка в небольшом уездном городке Калязин, март, воскресенье, четыре часа дня. Группа подвыпивших горожан обсуждает последние футбольные новости. Члены группы хлопают друг друга по плечам, некоторые обнимаются. Индекс их групповой коммутативности имеет явно положительное значение.
Со стороны рынка подходят два сильно выпивших гражданина и артикулируют утверждение, противоположное уже принятому членами группы. Между представителями двух разных точек зрения завязывается оживлённая дискуссия. Собеседники хлопают друг друга по плечам, бёдрам, шее и на двадцать сантиметров ниже пояса.
Некоторые из участников, утомлённые дискуссией, блокируют энергетический уровень жизнеобеспечения и снижают свои пространственные характеристики до нуля по вертикальной шкале Декарта.
Дальше происходит событие, о котором ночь напролёт сокрушался Сетур по возвращении из макротуалета, – упущенная из виду локализация.
Но теперь магистр может не только наблюдать картинку, но принять активное участие в происходящих событиях. Сетур это понимает и спешит насладиться невиданной возможностью – стать участником собственного прошлого! Экзотика ожившего исторического небытия и кураж исследователя совершенно заглушают в нём внутренний страх и губительную (если не сказать – фатальную) неопределённость положения.
Окружив площадь заинтересованной когортой шлемовидных оппонентов, в дискуссию чёрных точек поочерёдно вступают представители муниципалитета (странное слово – му-ни-ци-па-ли-тет, напоминает учебные стрельбы из автомата Калашникова). Они предлагают участникам сессии перенести обмен мнениями в специально оборудованное общественное помещение с кузовной символикой «автозак».
На глазах Сетура происходит та самая, будь она неладна, локализация! Шлемовидные представители обступают дискутирующих субъектов и, похлопывая каждого по плечам, бёдрам, спине, на двадцать сантиметров ниже и так далее, сопровождают в автозак. Странное дело, наш герой находится в самой гуще событий, но его необычный вид не интересует ни участников дискуссии, ни представителей ведомства «Му-ни-ци-тра-та-та».
Магистр всё время вынужден наблюдать действия участников диалога как бы со стороны. Он начинает нервничать из-за того, что не может понять причину столь непримиримых разногласий абсолютно одинаковых оппонентов. В отчаянии он генерирует идею личного ролевого участия в происходящем.
Чтобы исполнить задуманное, магистр решается на отчаянный шаг: делает решительный бульк и, выпустив реактивную струю утробного концентрата, перемещается поближе к кузовному помещению автозака.
В это время один из представителей муници-тра-та, оказавшийся рядом с Сетуром, весело сообщает партнёру:
– Гоша, глянь, козлы не допили! – и передаёт коллеге авоську в виде ромбовидной кристаллической решётки, наполненную до краёв ядерными ТВЕЛами с сужающимися горлышками и единообразной маркировкой «777».
– Халявная контрибуция! – резюмирует коллега.
Сетур пытается установить контакт с первым представителем. Для этого он выпускает верхнее правое щупальце в надежде перехватить авоську с ТВЕЛами. Он хочет более детально рассмотреть маркировку и высказать своё сугубо научное мнение о применимости данного энергетического фигуранта в современных квази-би-термоядерных установках.
Однако его оппонент не считает необходимой столь авторитетную историческую консультацию. Он выхватывает у Сетура авоську с ТВЕЛами и кричит на малопонятном, видимо местном, диалекте:
– Ты чё тут права качаешь, гнида?!
Сетур краснеет от изумления. С какой стати его собеседник употребил слово «право» во множественном числе? Разве ему не известно, что во Вселенной существует единое право на жизнь, образование, материнский капитал и безграничную старость? «Это же местничество!» – взволнованно булькает он и вновь тянется к авоське.
На этот раз представители «Тра-та-та…» немногословны. Обхватив скользкую поверхность магистра, они запихивают его в автозак.
Наотмашь захлопнув дверь кузова, представители что-то кричат начальнику пилотной команды. Тот протягивает из кабины руку, хватает на лету брошенный в его сторону ТВЕЛ и на второй скорости, ревя, как потревоженная медведица (биоорганик микромира – не путать с созвездием), гонит прочь автозак в чёрное логово опустившейся на город ночи.
С этого момента внимание Сетура раздваивается.
Он видит тёмную безлюдную площадь. Седая декабрьская вьюжка раскачивает ржавые тарелки уличных фонарей. Дряблые блики жёлтого света мерцают на подмёрзших к ночи неровностях асфальта. Посреди площади валяется разорванное пальто и несколько вислоухих шапок.
Одновременно он участвует в направленном движении кинематической платформы автозак.
Поколдобившись на ухабистых буераках калязинского посада, платформа неожиданно выравнивает движение. Алкаши с комфортом образуют кружок вкруг диковинного гостя. Кто-то сидит на откидных лавках, кто-то прямо на дне кузова. Все с интересом вглядываются в огромную пульсирующую массу инопланетянина, цокают языками и обсуждают:
– Это чо такое, братва? Чо за геморрой в скафандре?
– И прямь, чудеса… Сущая гадина!
– А ты тронь его, Лёх, тронь, а?
– Да ты чо, тронулся, что ль? Сам и тронь.
– Не-е, противно. Вдруг чо выкинет.
Так и не осмелившись тронуть магистра, компания расползается по кузову и постепенно теряет интерес к Сетуру.
– Эх, братва, скока ж добра менты захавали! – сокрушается кто-то в глубине кузовного отсека.
– Так ты сам, поди, и отдал, – слышится голос по соседству, – ноги надо было делать, а не варежку жевать!
Последняя фраза про ноги и варежку всерьёз обеспокоила магистра. Впервые за миллионы лет существования ему стало страшно. Он столкнулся с принципиальным непониманием речевого фразеологизма, и в этом непонимании он ощутил скрытую агрессию, таящуюся в действиях окружающей среды. Что-то незнакомое, дикое и безжалостное, как сновидение рыбы, опахнуло его серым хмельным «газком» близкой смерти.
С чакр магистра спала розовая пелена просвещённого гуманиста. Он «воочию» увидел неприличную и бестолковую междоусобную злобу, раздирающую общество чёрных точек. Ни одной из этих групп Сетур не дал бы интеллектуального права отстаивать перед оппонентом свою собственную точку зрения.
Как специалист по акмеологии и гуманитарной историографии, он разглядел очевидные признаки коллективной психопатии, подавляющей всё разумное, доброе, вечное.
«Наверняка среди чёрных точек, пусть не этих, но других, есть свои поэты, зодчие и художники, – гулко ёркнула в опустевших чакрах магистра досадливая мысль, – каково им, райским птицам, жить и творить высокое искусство в окружении злобы и безумства своих биологических братьев?..»
«А я?! – Вдруг вскипел магистр. – Я не хочу, не хо-чу-я!»
Бесследно исчезнуть в потёмках истории и похоронить вместе с собой интеллектуальный опыт, накопленный за многие миллионы лет? Это означает поступить так, как поступил в притче о сеятеле худший из макросов!..
Он напряг слабеющие кровотоки и сконцентрировался на исполнении нештатной команды «Реактивация». Вложив остаток сил в формирование направленного импульса, достаточного для запуска программы «ОТКАЗ ОТ», Сетур распахнул шторку автозака…


Эпилог

Ао с надеждой наблюдал, как на соседнем сидайле оживал потёртый, исковерканный некими таинственными обстоятельствами органик магистра.
Розовеющий с каждой новой сотней лет слюдянисто-пепельный покров его лицевой гримасы говорил наблюдательному юнцу, что всё самое страшное позади. Но что? Недомолвки последней фазы эксперимента необычайно возбудили юное любопытство.
Откуда ему было знать, что магистр, уличённый (то есть задержанный на улице) и арестованный по подозрению, чуть не загремел в полицейский участок и не попал в обыкновенный участковый обезьянник. О, там бы он наверняка не выжил!
Слава богу, в последний миг он нашёл силы прекратить эксперимент, стряхнуть с себя энтропийную блокаду канувших в Лету времён и вернуться в высокогенный просвещённый макрос.
Ао догадался, что учитель вошёл в прямой контакт с микрокосмосом Вселенной и что этот контакт какими-то непредвиденными действиями нарушил его гармоническую цельность.
– Мой милый магистратос! – прошептал Ао.
Впервые он ощутил не беззаботное и циничное любопытство развивающегося интеллекта, но нежную горячую привязанность к попавшему в беду старшему брату.
«У меня такое ощущение, что я едва не потерял тебя…» – подумал Ао.
Он разомкнул систему своей независимой ориентации и прильнул к органику Сетура. С этого момента все внутренние силы и потенциальные энергоресурсы молодого органика целиком перешли в пользование едва живого магистратоса.
Вскоре энергетический избыток молодости оживил «старую развалину». Магистр приосанился, выпустил в эфир вполне сносное «бл-л-л…» и, с нежностью глядя на Ао, произнёс:
– Дружище, должен вам сказать, моя вопиющая аналитическая слепота и историческая, как показал эксперимент, неграмотность могли иметь куда более удручающие последствия. Один только софизм про ноги и варежку чего стоит! Услышав его, я понял, что стал объектом некой антиномии…
Сетур всё более оживал. Его речь и движения, медленные, будто церемонные, вначале, обретали простой разговорный характер. Ао невольно улыбнулся. Перед ним вновь блистал красноречием истинно Креоловый магистр!
Малыш незаметно перемкнул проводник независимой ориентации, отслонился от Сетура и, облокотившись на спинку своего сидайла, с неизъяснимой радостью обратился во внимание.
– Ао, посуди сам, – говорил Сетур, едва поспевая за собственной мыслью, – из базового курса софионики мы знаем, что антиномия – это ситуация, в которой противоречащие друг другу высказывания об одном и том же имеют равноправное обоснование. Более того, как истинность, так и ложность обоих тезисов нельзя доказать или опровергнуть в рамках существующего порядка вещей. То есть я, макрос со всем своим интеллектуальным и историческим багажом, и они, представители исторического «подземелья», предстали друг перед другом как равноправные партнёры диалога! И все наши принципиальные различия во взглядах оказались несущественными в рамках парадигмы микромира. Ты понимаешь, что это значит? Это значит: плотность энтропии Времени абсолютна, и ничто извне не может повлиять на конкретный исторический процесс. Выходит, вся литературно-фантастическая галиматья про цивилизацию отсталых цивилизаций – полная мура. Никакое разумное начало не может даже на йоту изменить Божественный порядок вещей!
Ещё мне открылось вот что. Поверь, я испытал это на себе. Если любопытство и научная одержимость хватают тебя за горло, понуждают раскопать могилу и нарушить кладовую времени, – этого ни при каких обстоятельствах делать нельзя!
Там, за пределами макробытия, я впервые ощутил собственную беззащитность. Нельзя тревожить время и беспечно заигрывать с ним по воле кичливого и тоскующего по приключениям ума. Это элементарно опасно. В случае фатального исхода ум как ни в чём не бывало скажет: «Ошибка алгоритма». Он не станет отвечать перед Рао за совершённое тобой преступление. Перед боголюбивой совестью и собственной судьбой отвечать в конечном итоге придётся тебе и твоему сердцу.
Сетур умолк. Тысячелетнее молчание потребовалось магистру, чтобы сосредоточиться на главном и завершить речь словами:
– Ветка дерева не вгрызается в ствол, но прорастает в небо. Помни об этом, Ао!