Мемуары сцены

Я очень стара и сама ничего написать не могу, поэтому я шепчу зрителям в первом ряду. Некоторые из них спят, и я шепчу в их снах, некоторые не хотят меня слышать, но я шепчу их сердцам, некоторые меня слышат и пишут – они мои руки. Ужасно обладать глазами и ушами, ртом и…. не иметь рук, бумаги и… говорить только во время спектаклей и репетиций. Режиссеры меня не любят, и говорят, что я слишком мала, или велика. Актеры меня любят только, как любят девушек в весеннем парке, жалуются на доски, которые скрипят, иногда возвращаются, чтобы посмотреть на… Ах, зачем говорить о грустном? Меня много раз перестраивали, по мне ходили, бегали, прыгали… На мне один господин рассказывал о мире насекомых и я поняла, что я тоже насекомое – я слышу те доски которые с меня сняли, и которые стали чем-то другим. Они еще разговаривают со мной, а когда умирают, то я всегда об этом узнаю первой. Я помню всех, кто на мне был, и мне кажется, что я иногда слышу их голоса, но когда они уходят навсегда, то мне становится грустно. Когда мне грустно, я вспоминаю голоса, ножки в балетных тапочках, театральные платья, которые меня гладят, гром аплодисментов и тишину в сумраке. Более всего я вспоминаю каждый раз, когда зажигается свет и я нужна! Это так приятно – быть нужной. Я стара, и мой голос скрипит и становится все более невнятным, когда я умру, то… Стоит ли говорить о смерти театральных подмостков?