Заговор слепых. 8

Глава VIII. ЗАЧЕМ?

Очутившись на улице, Тимур закурил последнюю из оставшихся у него сигарет, а Глеб сунул в рот леденец, похищенный у Вовы. Старательно огибая лужи, они побрели в сторону бункера – благо, Валя жила не так далеко. Пять минут проползли в немоте. Наконец Тимур, всегда тяготившийся долгим молчанием, не выдержал:

- М-да, дела! Уж чего-чего, а фокуса со смертоубийством я от них не ожидал. Влип ты, Глебушка: ни денег, ни куртки, ни паспорта. Я тебе всегда говорил: от судьбы не уйдёшь! Так и останешься теперь до скончания дней Вениамином Белгиным.

Глеб шутки не оценил и пробурчал в ответ что-то невнятное.

- Слов нет, с профессором тебе не повезло. Но по сравнению с трупом квартирной хозяйки, это цветочки! – развлекался Тимур размышлениями вслух. – Наверняка всё состряпали так, чтоб подставить тебя. Теперь ты у следователя первый в списке, с кем бы он мечтал потолковать по душам. А что, всякое может случиться: попросил у старушки червонец на пряники, а она заартачилась. Ясное дело – трубой её по башке, чтоб не жмотилась! Бытовуха…

Тимур сделал многозначительную паузу, давая товарищу время осознать авантаж ситуации.

- Не хочу сгущать краски, но если наш мент таким вот оригинальным манером решил подключить к твоим поискам всю рать столичных сыскарей – у меня нету слов! Похоже, эта компания ни перед чем не остановиться. Конечно, можно тешить себя блёклой надеждой, мол, всё это чудовищное совпадение. Однако, сам посуди: едва несчастная старушка успела сообщить, что по твою грешную душу приходил какой-то дундук с бакенбардами, и вот её нет.  С точки зрения элементарной логики…

- Слушай, заткнись! И без твоей дурацкой логики тошно.

Глеб остановился и злобно взглянул на товарища. Окажись у него сейчас в руках кусок злополучной трубы, он бы с удовольствием приложился им к загривку этого болтуна.

- Всё, надоело! Иду сдаваться ментам, пока я ещё не увяз в дерьме по самые уши. Пусть разбираются сами. А там – будь что будет.

Глеб развернулся и зашагал прочь.

- Эй, идиот, ты куда? – догнав товарища, Тимур ухватил его за рукав. – Ближайшее отделение рядом с бункером, так что нам по пути. И вообще, хочешь сдаваться – милости просим. Только делай это с утра, на свежую голову. Сейчас тобой всё равно никто заниматься не станет. Засунут в обезьянник, и дело с концом!

Порывшись в кармане, Тимур извлёк металлический штырь с кучей насечек, зарубок и выемок  и протянул его Глебу.

- Вот, держи, это ключ от бункера. Подождёшь меня там. Только смотри, не потеряй – хитрая штука, на магнитах. Кучу денег стоит, между прочим.

- А ты куда намылился?– полюбопытствовал Глеб, принимая чудо охранной спецтехники.

- Пойду, прогуляюсь. За одно коммунальную жилплощадь профессора навещу, с соседями его познакомлюсь. Никакого плана у меня нет, можешь не обольщаться. Так, смутные упования на фортовую пруху - разберёмся на местности. Импровизировать я всегда любил.

*   *   *

Тимуру повезло: не успел он позвонить, как дверь распахнулась, и на пороге возник мужичок потасканной внешности в семейных трусах и застиранной майке. Через плечо его был перекинут унитазный стульчак, на манер пехотинской шинели - посещать туалет со своею седушкой среди обитателей коммуналок было делом привычным.
Звонок полночного гостя застал квартиранта на пути к  коллективной клоаке, и теперь он топтался на месте, пытаясь унять томление внутренних органов.

Василёк, догадался Тимур, мысленно проштудировав опись соседей прыткого самоубийцы. Изобразив гримасу конфуза и робости, он ляпнул первое, что взбрело ему в голову:

- Здравствуйте… Извините пожалуйста. Мне бы Белгина повидать. Я племянник его, только что приехал сюда из Саратова. Дядя обещал меня на вокзале встретить. Я час прождал, а там никого. Может мы… того. Разминулись?

Роль заблудшего провинциала неизменно удавалась Тимуру. Он знал об этом ещё со времён театрального прошлого и частенько подобной уловкой пользовался. Впрочем, окажись на месте Василька дотошная Лизка или Матрёна с сожителем, этот фокус вряд ли бы сошёл ему с рук. Василёк же отягощать мозги раздумьем о правомерности существования Саратова не собирался и лишь угрюмо пробурчал:

- Так, это… нету дома его.

- А-а-а, не пришёл ещё, значит! - липовый провинциал сокрушённо вздохнул. – Тогда я попозже зайду. Если не возражаете?
 
- А чего ж, заходи, коли делать нечего. Только вряд ли застанешь его тут. Дядя твой второй уже день в морге прохлаждается. Ты лучше на кладбище загляни – завтра в полдень на Кукуевом погосте хоронить его будут.

Василёк собирался закрыть уже дверь, как вдруг его осенила внезапная мысль.

- Слушай, мил человек, - залепетал он, устремив на «племянника» взгляд, исполненный жгучей надежды. – А может помянем усопшую душу? У Лизки, соседки моей, завсегда можно это дело надыбать! Только у меня ресурс исчерпался маленечко.

Тимур секунду колебался, соображая, стоит ли тратить время, здоровье и силы на общение с алкашом в надежде заполучить информацию, но решил воздержаться от искуса.

- Нет, дядя. Не могу, извини. Я сектант. Адвентисты Иеговы – слыхал про таких? Нам спиртного в рот – ни-ни. Дело чести!

- Ну, на нет и суда нет.

Обманутый в сокровенных своих ожиданиях, Василёк тяжко вздохнул, и перед носом Тимура захлопнулась дверь.

*   *   *

Очутившись в бункере, Глеб первым делом наполнил водою сторожевые тазы, в которых покоились ножки спального гарнитура - через бункер проходила труба теплоцентрали, поэтому в натопленном помещении вода испарялась быстро.

Обезопасив ложе от посягательства пронырливых крыс, он сел на стол верхом и задумался. Тимур прав – утро вечера мудренее.
Тимур всегда прав!
За последние дни Глеб не мало дров успел наломать, и самым разумным решением было обратиться за помощью к старому другу. Без его выдающейся наглости он давно бы пропал.

Глеб чертовски устал. Минувший день вымотал его совершенно. Все эти шпионские страсти: слежка, погоня, побег, кража профессорской книги со взломом… Для человека, привыкшего коротать свой кроткий досуг в музейной тиши – испытание не из приятных. А главное, ради чего? Что за радость скакать по городу день напролёт, а ночь коротать в крысином подвале.
Впрочем, выбирать не приходилось. Не он затеял эту канитель.
Не он…

А кто?
Слюнявый псих? Нет, этот гусь – только пешка в паскудной игре. Мент тоже под чужую дудку пляшет.
Чёрная дама? Вполне может быть. Но кто она? Откуда взялась?
Тёмный лес!

Чтобы отвлечься от бестолковых вопросов, Глеб решил полистать профессорский фолиант. Он вытащил похищенную книгу и стал изучать её.
С виду ничего особенного - обычная макулатура. Такие сокровища у букиниста за рупь продаются. Издательство «Политполупросвет», серия «Знание – сила».
Хотя, сразу видно - старик книгу берёг, в газету её обернул, чтоб не трепалась. Даже заглавие фломастером вывел: «Последняя Теорема».
Невесёлый титул, на эпитафию похож. Могильной плесенью пованивает.

На каждой странице маячили следы старика. Карандашом, чернильным пером, шариковой ручкой записывал дед свои идеи, впечатления, мысли – благо поля у книги были большие, издатель бумагу не экономил. Особенно порезвился профессор на чистых листах, отделявших книжный текст от обложки. Эту типографическую целину он пропахал стилом вдоль и поперёк, живого места не оставил!

Внимание Глеба привлёк клетчатый квадрат. Слева от него были начертаны цифры от одного до восьми, внизу разместились восемь знаков латинского алфавита.
По всем приметам линованный прямоугольник походил на шахматное поле, но вместо пешек, ферзей и прочих боевых фигур в каждой из ячеек квартировала какая-то литера. Шестьдесят четыре клетки – шестьдесят четыре буквы.
Что это – шифр?
Никакого порядка и смысла Глебу выявить не удалось, но отдалённое чувство подсказало - перед ним  криптограмма.

Приблизив страницу к самому носу, он попытался разобрать мелкокалиберные слова, которыми был исписан весь лист. Не без усилий, но это всё же ему удалось.

«Когда Бог смотрит в зеркало, он видит там цифры. Цифры всюду. Цифры всё! Тайны нет – есть неузнанный контур непознанной формулы. Циклоп начинает игру: А4 – В2. Следи и следуй за конём. Всё гениальное просто  число. Чтобы видеть истину, второго глаза не нужно…».

Чушь какая-то! Сразу видно - автор отъявленный псих. 
Не ради же этих бредней менту велели книгу добыть? Может, дело в ней самой?
Глеб вновь зашуршал листами трофея. Теперь его поиск имел направление – если читать, то с начала.
А вот и пролог:

«В истории математики Последняя Теорема стоит особняком. Это коварная западня, капкан, поставленный хитроумной рукой на тропинке познания. Покончить с нею (то есть доказать) пытались многие, но - увы!
Загвоздка заключается в том, что прежде чем ответить на вопрос «КАК доказать Последнюю Теорему?» нужно задать себе три других: «ЧТО мы хотим доказать?», «КОМУ?» и «ЗАЧЕМ?».

«Действительно, зачем? – подумал Глеб, оторвавшись от чтения. – Я лично никому ничего доказывать не собираюсь».

Порывшись в чёрной сумке, он извлёк из её недр Венино наследство. «Последняя Теорема» была отправлена на покой, на вакантном месте воцарились «Сказки Пегой Жихарки».

- Извините, господин покойный профессор, что пренебрег вашим сокровищем, но научно-познавательная литература сегодня не для меня, - обратился Глеб к воображаемому собеседнику. – В следующий раз ознакомлюсь, честное слово! А пока…  Если уж читать что-то на сон грядущий, так сказки! Во-первых, это лёгкий жанр с намеками, а во-вторых, урок добрым молодцам. Вот...

*   *   *

ДОМИК В КОЛОМНЕ.
Из книги «Сказки Пегой Жихарки».

Давно это было – лет двести назад. Приблизительно…
 
Жил в одном многолюдном, но малоухоженном городе скрипичных дел мастер по имени Иван, а по фамилии Батов. Изрядный был виртуоз  - ладные скрипки варганил.

Надо сказать, имелся у Батова один курьёзный, но дюже полезный талант - умел он угадывать звук сокровенный, внутри древесины надёжно припрятанный. Тронет рукой стоеросовый остов, и сразу ему вся картина ясна: есть надежда у колобахи бренчать сладкозвучной мелодией, или это иллюзия ветреных чувств.
   
День напролёт мог он по городу шляться, нужный материал разыскивая. То столешница ему приглянется, то оглобля, то дышло. Один раз на дверь каретную глаз положил. Мало того, уломал владельца экипажа уступить ему кусок драгоценного транспорта. Настырный был!

Из этой самой двери изготовил Батов виолончель для барина. И такого чудесного звука вышла виолончель, что барин, растаяв душой от сладостной музыки, даровал мастеру вольную от крепостного радения в обмен на упорство трудов и заслугу таланта. Но и после амнистии Батов с благодетелем связи не рвал, исправно снабжая капеллу его отборными инструментами неземной красоты и высокого качества.

И вот как-то раз, задумал барин сделать подарок приятелю по-поводу грядущего происшествия: появления в семье долгожданного первенца. Рождение ребёнка – всегда инцидент, а коль он по счёту первичный, тут и вовсе кричи караул. Событие! Следовательно, и презент, к этому делу приуроченный, должен быть штукой особенной. Фитюлька бросовая тут не уместна. Приятель этот был большой меломан, поэтому заказал барин холопу сотворить инструмент, достойный особливого казуса. И не простую скрипку потребовал, а мудрёную – такую, чтобы в ней голос детский исподволь слышался.

Задание, прямо скажем, не из лёгких.
Головоломное задание. Каверзное!
Озадачил барин мастера своего. Крепко озадачил – дальше уж некуда!
Пять дней напролёт Батов древесину искал. Везде побывать успел: и в Русской слободе, и в Немецкой, и у чухны, и даже в орде у татар, что за Кронверком – всё без толку. Ничего, чтоб нотой младенческой запиликать сподобилось, он не нашёл. Нет нужной доски, хоть ты тресни!

Пригорюнился мастер от такой неудачи и потопал бредущей поступью в ближайший кабак, залить тоску души хмельной отравою. А в кабаке – дым коромыслом! Народу полным-полно, на уединённую пьянку и рассчитывать нечего.
Подсел он за стол к мужичонке какому-то, сам выпил и знакомца угостил. Слово за слово – разговорились, о бедах злосчастных друг другу поведали. Мужичонка про чирей свой рассказал, и о том, как страдает по осени геморроями. Батов про прихоть барина, да про долю превратную. Мол, хоть он по милости графской и вольная птаха, а хотениям сиятельства перечить не может. Потребовал барин инструмент – вынь да полож! А где же он култышку такую достанет, чтобы голосом детским рулады трезвонила? Для скрипки дерево требуется сухое и старое, разве может в эдаком материале удержаться душа малолетняя?

Мужичонка сетование выслушал и говорит:

- Не горюнь! Есть у меня на примете субъект. Сам он из немчуры. Зовут Апфельбаум. По профессии чародей - в балаганах и вертепах лукавыми фокусами деньгу заколачивает. «Магистр магнетических наук» - так он себя величает. Странная личность, с заскоками и выкрутасами. Зато имеет призвание к ловкости: всё может достать, чего не попросишь. За известное, конечно, вознаграждение. Ты, брат, наведайся к нему, авось подфартит.

Сказал так, и оком белёсым мигнул плутовато.

Батов повесть мимо ушей пропустил недоверчиво - мало ли чего собутыльник в пьяном угаре изволит сбрехнуть. Но адрес, однако, запомнил. А утром, как проснулся в похмельном бреду, грядущего дня содрогаясь, так и решил: была не была. Пойду, пощупаю чудодея того иноземного.

Фокусник Апфельбаум, сообразуясь с капризной прихотью, поселился не в немецкой слободе, а в дальнем коломенском закутке, возле моста, где речка Кривуша соединяет себя с Безымянным Ериком. Место глухое и, прямо скажем, небезопасное. Народ тут проживал своевольный и пакостный, так что по улице было боязно малолюдством пройтись. А уж в одиночку – тем более.

Пока Иван Батов нужный дом искал, много страхов успел натерпеться. Обнаружив же, и вовсе душою скукожился – до того поганый был дом и видом своим, и характером. Вроде всё путём: и стены есть, и окна широкие, и кровля крендельками украшена, а заходить в хоромы, хоть ты тресни, не хочется.
Только Батов не робкого десятка был человек. Раз припёрся в даль такую, то оглобли воротить, нахлебавшись несолоно, он себе позволить не мог. Плюнул на землю для куража и постучался решительно.

Три раза приложился к двери кулаком, а когда для четвёртого удара руку замахивать стал, тут-то дверь, наконец, и раззявилась.
На пороге стояла женщина обветшалых годов и дюже страхолюдной наружности: вместо рта дыра дуплистая, нос крючком, брови торчком, а под бровями – беспарное око. В миг старуха незваного гостя единственным глазом насквозь пробуравила и, похоже, осталась довольна инспекцией: кивком головы пригласила в недра жилища проследовать. Завела его в чертоги, ткнула пальцем в дальний угол и исчезла, растворив себя в коридорных потёмках.

Делать нечего! Пожал Батов плечами, подивившись туземным обычаям, и потопал указанным курсом, пока не упёрся в дубовую дверь. Хотел, было, и эту препону испытать кулаком, да не успел: упредив его, дверь самовольно отворилась. «Фокусник!» - вспомнил Батов ремесленный профиль хозяина. Ловчила-трюкач с выкрутасами. Стало быть, не ошибся, явился по адресу.
 
В глубине кабинета, спиной к двери, стоял человек в малиновом сюртуке и музицировал скрипичный концерт - вдохновенно, но гадостно. От его глумливой игры в кишках становилось маетно, а на душе заунывно. Казалось, звук производит не инструмент деликатного строя и модуса, а хряк, которого терзают тупым тесаком.
Но даже сквозь этот истошный скулёж сумел угадать ваятель филигранных художеств тоскующий зов благородного экземпляра. Одного понять не мог: как подобный раритет угодил в лапы кромешнику этому?

Сколько времени Батов провёл, окоченев у порога, чёрт его знает!
Может минуту, а может и час.
Когда же малиновый меломан закончил терзать бедолажные струны, почудилось мастеру, что он постарел как минимум на год.

Не отнимая инструмент от щеки, притеснитель скрипичного племени отбросил в сторону смычок, обернулся к двери и воскликнул радушно:

- А-а-а, Иван Андреевич, драгоценный вы наш! Ну, наконец-то – пришли, осчастливили!

Обращение по имени-отчеству окончательно сконфузило мастера.
«Печёнкой чую – дело нечистое!» - подумал с тревогой он, но вида трусливого не показал. Собрался духом, стряхнул с себя морок очарования и заявил:

- Я, господин Апфельбаум, к вам по нужде. Точнее, по делу.

- Ну, что же вы, голубчик, с места в карьер! – перебил его фокусник. – Разве так можно? Дела тем  хороши, что терпение имеют. Давайте-ка мы сперва кофеёчку откушаем. У меня важнецкий кофе! Или желаете обстоятельней потрапезничать? Плёвое дело! У нас на обед, если мне не изменяет дырявая память, пулярка шампанская с финтерлеями ожидается. Да цуккерброд на верхосытку.

Обещание редкостных яств не прельстило спесивого гостя. Он упрямо качнул головой, давая понять, что лишён аппетита.

- Ну, на нет и суда нет, - согласился хозяин. – И то сказать: обжорным блудом дней не продлишь, так что отставим в сторону чревобесие и перейдём к предметам возвышенным. Подозреваю, что вы, Иван Андреевич, новую скрипку решили оформить? И для этой надобности фурнитуры особой алчете? Что ж, затея похвальная! Грех в этаком деле не подсобить.

С этими словами Апфельбаум направился в угол комнаты, к тонконогому столу, на котором покоился некий предмет, размером и формой напоминавший футляр от альта. Рассмотреть подробней вещицу было немыслимо: её покрывала чёрная ткань, окантованная по краям траурным рюшем.

Свободной левой рукой - в правой Апфельбаум по-прежнему сжимал горемычную скрипку - фокусник ухватил край тряпицы и рывком, исполненным эффектного драматизма, сорвал покров.
Фокус и впрямь удался - вместо ожидаемого футляра на столе возлежал погребальный сундук. Самый что ни на есть настоящий гроб, но такой махонький, что в него смогло бы уместиться разве что новорождённое дитё, да и то, если его рукой подпихнуть и утрамбовать хорошенечко.

- Вот, полюбуйтесь: скромная колыбель весьма приличной сохранности, - отрекомендовал иноземный трюкач чудной товар обомлевшему Батову. – Гробик старый, но без гнили, хоть и пролежал в земле лет десять, не менее. К тому времени, когда сей саркофаг ко мне угодил, младенец, в нём почивавший, совершенно истлеть успел. Одна лишь труха осталась. Да косточки.
 
Апфельбаум покосился на гостя и, разглядев во взоре его искру подозрения, с улыбкой добавил:

- Вы только не подумайте, любезный Иван Андреевич, что я какой-нибудь злостный осквернитель могил. Вещица эта самолично пришвартовалась к порогу дома моего во время прошлогоднего наводнения. Стихия кладбище размыла, гробы по улицам плавали на манер венецианских гондол.

Чародей вильнул рукою, изобразив летучим жестом плавный ход погребальных челнов.

- Я, знаете ли, по природе немецкой своей, человек рачительный, терпеть не могу, когда вещь прозябает без дела. Вот и решил оприходовать сей похоронный ларец. Приобщить, так сказать, к ресурсам хозяйства – авось пригодиться. И ведь как в воду глядел: дождался скорбный трофей своего властелина.

Апфельбаум оплавил рот жаром лукавой ухмылки и доверительно проворковал:

- Вы не робейте, Иван Андреевич, подходите смелей. Надо же вам товар обозреть, телеса его саморучно пощупать. Хотя, особой нужды в инспекции нет. Уверяю вас – вещица что надо!

Собравшись духом, мастер подковылял к столу и, подавив гадливость, коснулся крышки гроба. В тот же миг ладонь его пронзил разряд стремительного тока. Батов охнул и закусил от боли губу. Руку, однако же, не убрал. Преодолев страдание плоти, выждал несколько секунд и вскоре почуял знакомое жжение возле ногтей. Тончайший слух учёных пальцев уловил шевеление музыки, томящейся в древесном нутре. Гробовая доска была беременна отменной скрипкой.
Но главное, в зудящем перегуде нерожденного инструмента сумел различить он кряхтение младенца. Видать, покуда могильный футляр в земле почивал, вдоволь духом детским успел пропитаться.

Дрожа трясучей дрожью вожделения, сдвинул мастер в сторону крышку, чтобы изучить погребальный предмет изнутри. Просунул руку в чёрную щель, но тут же отдёрнул её с омерзением: из гробовых глубин высунул бесстыжую морду живой таракан и беспардонно шевельнул усами.

- Ах, ты, дрянь! Жизни от этой нечисти нет, - запричитал Апфельбаум и кинулся на врага, грозя придавить насекомую сволочь.

К досаде магистра магнетических наук, членистоногая тварь оказалась проворной. Вильнув ехидно бурым усом, подлец показал чародею чешуйчатый тыл и исчез с глаз долой, укрыв себя в щербатом трюме гроба.
Продув таракану дуэль, фокусник поспешил оправдать конфуз перед гостем:

- Вы уж не обессудьте, голубчик. Закон окаянства и подлости: как ни старайся жилище блюсти в чистоте, какой-нибудь гад всё равно просочится. Природа берёт своё, ничего не попишешь.
 
Посетовав на тщетность гигиенических потуг, Апфельбаум взглянул на скрипку, которую по-прежнему удерживал в правой руке, и вдруг огорошил гостя крамольным вопросом:
 
- А вы не находите, уважаемый Иван Андреевич, что скрипки ужасно похожи на тараканов?

Загиб вертлявой мысли иноземца был столь причудлив и скоропостижен, что Батов лишь рот разинул в изумлении.

- Нет, в самом деле, сходство разительное! И цвет у них братственный, карий с продрысью, и фигура похожая, и спинки лоснятся специфически глянцево… Даже хрустят они одинаково.

Чтобы не быть голословным, чародей стиснул сухожилую длань. С такой непомерной силою сжал её, что скрипка, не выдержав натиска, затрещала и лопнула. 
Казнив инструмент, злодей ухмыльнулся, вытащил пальцы из скрипичных руин и кинул на пол горемычный обломок. Ещё и ногой его пнул, выказав пренебрежение усопшему.

Горько глядеть было мастеру на изуверскую расправу с уникальным предметом. Сердце его облилось негодующей кровью, но виду, однако же, он не подал, сочтя за благо помалкивать в тряпочку. «В каждой избушке свои погремушки. Немчура, она и есть немчура», - утешил Батов себя рассудительным доводом, а в слух произнёс:

- Я, это… По-поводу торговых хлопот… Тешу себя упованием, что для поделок моих штуковина подходящей окажется. Чего желаете за товар получить?

- Да что вы, Иван Андреевич, какие деньги! - возмутился Апфельбаум. – Ради искусства я на всё готов, хоть даром его забирайте! А впрочем, если вы соблаговолите осчастливить меня двадцатью рублями, я оскорблённого достоинства изображать не начну.

«М-да, не плохой аппетит у этого хлюста. Раскатал губищу! За двадцать рублей три новых гроба можно купить. Причём не мелочных пропорций, а стандартного ходового размера. Ладно, плевать…».

   Батов был прижимистым малым, цену денежке знал, но на этот раз решил коммерцию не размусоливать – достал из кармана две ассигнации и протянул их балаганному обворожителю.

Принимая барыш, Апфельбаум не смог удержать себя от проказы и выкинул трюк: спрятал  купюры в ладонь, дунул, плюнул, засвистел, взмахнул клешнёй, а когда разжал кулак, то оказалось, что на месте степенного капитала покоится мизерный грош.

И тут с немчурой приключился конфуз - то ли рукой шерудил он излишне ретиво, то ли ещё почему, но из-под фалды сюртука выскользнул вдруг несуразный предмет длиною в четыре вершка и толщиной с указательный палец. Сей экспонат был цветом сер и слегка волосат, с лохматой прядью на зачалке, ввиду чего изрядно смахивал на отросток ослиной хвостатости.
Осознав срамоту происшествия, Апфельбаум схватил вредоносную штуку и торопливо засунул в карман. Произведя ревизию тыла, трюкач покосился на покупателя, с тревогой в лице и смущением во взоре.
Напрасные страхи: увлёкшись инспекцией приобретения, Батов прошляпил курьёзность оказии.

- Ну, вот и ладненько. Не смею более задерживать вас, отвлекая по пустякам прецедентом общения и обструкцией фокусов. Делу время, потехе час, - заявил чудодей, вернув себе ровность чувств и хладнокровие характера. – А ещё у вас в народе так выражаются: коварство на тараканьих ножках бежит, а честная сделка – на лебединых крыльях летает. Золотые слова! Так будем друг с другом во веки честны, к обоюдной пользе и взаимности выгоды.

На том порешили. Счастливую негоциацию обмыли настойкой из бузины, ударили по рукам, и мастер поплёлся себе восвояси.



Сколь не грезил Царь-Основатель видением идеального града, как ни корпел ночами бессонными над регулярным сценарием – без толку все!
Испоганили нерадивые потомки мечтательный парадиз, загубили его безалаберно.

Пока по центру столицы бредёшь, всё, вроде бы, благопристойно.
Вот проспект, длинный, как фигура чухонца. Вот улица, широкая, как морда мордвы. Дома по струнке стоят, фасады украшены по регламенту. Не город - загляденье!
А чуть подальше сунешь нос, в окрестных окраинах блуждая – кромешная жуть.
Тут проулок хвостом вильнёт по-змеиному, там зигзагом каким-то надломится. Срамота! Всё в тех местах криво, косо и путано.

Уж на что Батов город знал хорошо, как свои пять пальцев облупленных, но и он в Коломенской глуши заплутать умудрился. То ли забрёл слегка не туда, то ли, напротив, туда, но не вовремя – чёрт его знает!
Много кругалей нарезать успел, но исхода путного так и не выведал. А тут ещё дождь накрапывать стал, сумрак сгустился досрочно. Да и гроб треклятый с каждым шагом весомее делался.

Наконец фарт улыбнулся заблудшему путнику. Свернул он за угол и увидел знакомый проулок: вот сарай, горбылём окантованный, вот забор, вот место отхожее. Он непременно тут раньше гулял, пока особняк чудодея разыскивал. Возликовал мастер душой и побрёл путём ориентира.
Но не успел он и шагу ступить, как из-за сарая вылезла баба  и преградила ему колею.

- Вот он, аспид! Подлючая гадина!! Держите его!!! – заорала она, тыча пальцем в сторону Батова. – Украл! Умыкнул, пархатый злыдень, кровинушку родную…

«Этого не хватало ещё, ёшкин дрын! Час от часу не легче», - ругнулся мастер и повернул оглобли вспять, надеясь улизнуть от ссоры.

Не тут-то было!
Навстречу ему поспешала пара мужей, отрезая путь к отступлению. Судя по мрачной гримасе нахохленных рях, туземцев одолевало желание почесать кулаки о поверхность лица возмутителя слободской безмятежности. Такой пируэт событий совсем не порадовал Батова. Он мигом смекнул, что к чему, и сиганул наутёк меж заборов.

- Лови его, люди добрые! Хватай под арест. Не дайте уйти людоедине, - услышал бегун разгневанный вой бунтующей бабы и припустил пуще прежнего.

Что за дрянь попала ему под сапог - крендель собачьего сёра или кусок продуктовой тухлятины – этого Батов Иван не узнал никогда. Однако скользкую миссию склизкий отброс осуществил аккуратно: беглец пошатнулся, взмахнул свободной от гроба рукой, пытаясь унять равновесие, и рухнул плашмя, впечатав ноздри в дорожную жижу. Дорогостоящий гроб выскользнул из цепких объятий, пролетел косую сажень и тоже упал, ударившись краем о кромку булыжника.
Такого удара скорбный футляр пережить не сумел - расщепил себя вдребезги, и из раздробленных недр выпал наружу синюшный комок.

С трудом продрав забрызганные веки, уставился Батов на несуразный довесок к покупке. Перед самым носом его валялся окоченевший мертвец, такой захудалый и махонький, что сразу становилось ясно: младенец покинул божеский мир, едва на него народившись. Остекленевшие очи дитячьего трупа с укором таращились на упавшего беженца. А между глаз, на тонкой перемычке носа, сидел знакомый Батову апаш – гробовой таракан. Везучая тварь сумела пережить инцидент без ощутимых потерь для своей насекомой наружности: лишь левый ус его сломался пополам и стал похож на ржавое копьё, ушибленное в ходе поединка.

Удостоверившись, что за ним наблюдают, таракан решил улизнуть из-под слежки: сорвался с места, скользнул по щеке, и скрылся в расщелине мёртвого зева.
Много Батов ртов повидал на своём изрядном веку, но такой зловещей пасти ещё не встречал.
Был рот битком набит зубами, весьма неуместными в младенческом возрасте. Не рот, а жевало клыкастое…

Зубатое наваждение стало последней картиной, застрявшей в мозгу. Батов охнул, захрипел и лишился сознания: потерял разумные чувства за миг до того, как подоспевшие мужики взялись мутузить обмякшее тело  подошвами стоп и каблуками подпяток.
 

Его Сиятельство, вельможный барин много разных усилий к тому приложил, чтобы сыскать скрипкодела пропавшего. Найдя же, с печалью и жалостью уразумел всю тщетность своих неуклонных стараний.
Батов сидел в колотыжном остроге, в компании душегубов и святотатственных злыдней, но соседством продувных лиходеев ничуть не терзался. Он совершенно свихнулся с ума: лежал нагишом на холодной земле, уставившись тупо в далёкую точку, и всё бормотал бессмысленные слова, среди которых чаще иных повторялись: «чудо», «чёрт», «таракан» и «зачем?».

Поглядев на такую досаду, облапошенный меценат матюгнулся ругательно, да и махнул на казус рукой - чему быть, того не миновать. 
А подарочный инструмент, детским голосом петь обречённый, оказался без надобности. В тот самый день, когда Батов таскался в Коломну, случился с супругой барского друга припадок: брюхатая молодайка захворала слегка и раньше срока освободилась от бремени, произведя наружу безжизненный выкидыш.

Много в столице об этой беде таинственных слухов ходило.
Кто-то болтал, что младенец с зубами родился.
Кто-то, напротив, твердил, что зубов у ребёночка не наблюдалось, зато сам он от макушки до пят был покусан, точно грыз его во чреве какой-то жевач.

Что же касается мастера фокусов, то след его в будущем вовсе простыл.
Похоже, он затерялся в столице, сменив прописку, фамилию, звание и отчество.
А может совсем испарился из наших краёв, отчалив навечно в свою иноземию.

Словом, было всё так, или этого не было - никто достоверно сказать не берётся.
Но если и было – чего уж теперь…