Заговор слепых. 9

Глава IX. СМИРЕННОЕ КЛАДБИЩЕ

Глеб плотно и с аппетитом позавтракал: съел три яйца и четверть батона с плавленым сыром. Сыр и яйца рачительный Тимур умыкнул под шумок у Вали из холодильника, а булку купил на обратном пути, в ларьке у хлебозавода, круглосуточно торговавшего свежею выпечкой.
Сытная пища и сладкий сон вновь пробудили в Глебе желание действовать, и жизненный самотёк уже не казался таким беспросветным, как давеча.
Поход в милицию и сдачу властям было решено отложить.

- Слушай, к чему снег сниться?

- А чёрт его знает! Я во снах  ни бум-бум, - признался Тимур. Воду, оставшуюся от варки яиц, он подогрел кипятильником и теперь колдовал над раковиной, заваривая в ней молотый кофе. – Может это на тебя оттепель так действует? Набегался вчера по лужам, вот зима и мерещится. А что приснилось-то?

- Да ну, чушь какая-то. Вроде я в поле стою. Кругом ни зги, только снег один, и сам я в этом снегу увяз по пояс. Стою, как дурак! Надо бы выбраться, а шевелиться не хочется. Снег с неба валит без конца. И хлопья огромные… Вдруг вижу – я не один: в стороне сугроб объёмистый, а рядом с ним старикашка какой-то топорщится, весь от пяток до макушки платками обмотанный. Стоит и тростью в сугробе копается. Хотел я от этого старикашки спрятаться, да куда там – застыл, как примороженный. Не то что рукой, ноздрёй пошевелить не могу. Ну, старик, ясное дело, меня заприметил, трость свою из сугроба вытащил и ею сердито мне погрозил… А дальше я проснулся.

- И что, это весь сон? – удивился Тимур. – Не густо, братец, не густо. Иные деятели романы умудряются сочинять, исключительно на сновидениях основанные, а у тебя не сон, а срань какая-то! И вообще, ты, вместо того, чтобы дурака валять, лучше о деле бы подумал, а то я один тут за всех отдуваюсь.

Тимур вновь склонился над раковиной и, удостоверившись, что кофейная гуща, набухнув водой, благополучно осела на дно, стал осторожно цедить напиток по чашкам.

- Вспомнил! Бабка моя говорила, что снег во сне, это к смеху! – воскликнул Глеб, осчастливленный плодотворным усилием памяти. – Чем больше снегу, тем больше смеяться будешь.

- Потрясающе! - Тимур протянул ловцу сновидений напиток бодрости в алюминиевой кружке. – Пей свой кофе, и пошли веселиться: нас давно уже на кладбище заждались.

*   *   *

Более унылого места, чем Кукуев погост, трудно было вообразить.
Затерявшийся среди новостроек, он напоминал творение воинствующего примитивиста: нескончаемые ряды однообразных надгробий, отделённые от шеренги блочных многоэтажек бетонной стеной.
Ничего лишнего! Никаких бестолковых затей и праздных излишеств – ни с той стороны забора, ни с этой.
Похоже, кладбище соорудили с одной только целью: напоминать обитателям спальных районов, что наша жизнь – лишь краткий миг монотонного бдения на неизбежном пути к очень вечному сну…

Траурный караул из шести человек стоял над свежевырытой могилой, обступив её тесным, но недружным кольцом. Колючий снег хлестал людей по щекам. Они топтались понуро и ёжились, упёрши в землю насупленный взгляд. Любопытствовать, озираясь по сторонам, не было у них ни сил, ни желания.
Вот и прекрасно!

Привлекать к себе  внимание не входило в планы лазутчиков – конспирация прежде всего!  К счастью, сметливый Тимур догадался купить пучок цветов у инвалида, развернувшего бизнес на кладбищенской паперти. С этой флорой в руках они смотрелись пусть и не респектабельно, но вполне адекватно.

Облюбовав сопредельное захоронение, друзья заняли наблюдательный пост, а горемычный букет обрёл покой на надгробной плите некой Раисы Семёновны Козандаки. Сей монумент сотворил её безутешный супруг и обещался изготовить подобную штуку любому желающему - за умеренную плату из материала заказчика. По крайней мере, так утверждала надпись, запечатлённая в граните рукою вдовца.
 
Спрятав себя за надгробием, Глеб стал изучать погребальную публику.
Увы, на бдительном поприще он преуспеть не сумел: пришедшие проводить старика в окончательный путь мялись у гроба заблудшей отарой, укутав лица в шарфы и надвинув шапки до самых бровей. Возглавлял понурое стадо сумрачный поводырь религиозной наружности - батюшка махал паникадилом над ямой и бормотал себе под нос что-то наставительное и душеполезное.

«Ба-ба-ба, раба твоего…» - донёсся гнусавый голос священника. Служитель культа в последний раз тряхнул над могилой смердящим подсвечником, загасил плевком священный фитиль и ретировался в сторону, уступая плацдарм друзьям и близким почившего. В соответствии с патриархальным обычаем, мужчины стянули с себя головные уборы, подставив ершистому ветру скорбящие маковки.

- М-да, картина маслом. Жалкое зрелище! Жил человек, жил... Потом вышел в окошко – и баста. Даже у гроба его потолкаться некому.

Тимур, любивший витиеватые темы, не упустил возможность порассуждать о бренности бытия и хрупкости отношений, но Глеб его уже не слушал. Он впился глазами в физиономию типа, стоящего чуть в стороне от минорного общества.
Повинуясь повальному жесту, тот тоже избавил себя от ушанки. Седые лохмы его, освобождённые от бремени головного убора, резвились на воле, а нитка слюны, свисавшая с нижней губы, дрожала в такт порывам ветра.

- Да заткнись ты, - прервал Глеб оратора, успевшего подобраться в своих эсхатологических размышлениях к теме влияния небесных светил на образ посмертного бытия. – Видишь долговязого, с седою башкой? Гнутый такой весь. Это тот самый придурок, который мне сумку подсунул. Забавная встреча!

- Ну, а я что тебе говорил: все они тут повязаны. Шайка-лейка голимая! А тип, ничего себе, живописный. С таким полоумным контингентом работать – одно удовольствие. Эта братия скучать не даст…

Между тем похоронная церемония подобралась к эпилогу события: настала пора кидать в могильное жерло земельные пригоршни.  Седой был последним в череде швырявшихся грунтом. Он разжал кулак и застыл над дырой, боясь поверить, что напутственный ком достиг-таки намеченной цели. Какая-то дама, одинокий эмиссар бабьего пола в мужском окружении, обеспокоенная проволочкой, подкралась к нему и тычком кулака вернула мечтателя в чувства. Дальше за дело взялись работяги: ловко орудуя лопатами, они в два счёта зарыли могилу, и тело профессора исчезло с поверхности почвы, став достоянием внутренних недр.

Исполнив траурный долг, участники тризны стали разбредаться понемногу. Первой сорвалась с места нетерпеливая дама - цапнув за рукав апатичного спутника, она поволокла его в сторону кладбищенских врат. Следом за ними увязался расхристанный тип.

- Эй, Матрёна! Я… Помянуть бы соседушку надо, - проблеял он удручённым фальцетом. – Душевный был человек, согласись. Столько лет бок о бок с ним проваландались.

- Щас, разбежался! Держи карман шире, – отклонила призыв непреклонная дама. – Ты своё отгулял уже. Поминки ему подавай! Тоже мне, фон-барон…
 
«Соседи профессора, - догадался Глеб. – Матрёна с сожителем и Василёк. Вся компания в сборе. Только Бедная Лиза не пришла попрощаться с любимцем». Неопознанным оставался пятый субъект - пожилой гражданин нарочито интеллигентной наружности. Эдакий земский врач, экземпляр безвозвратно ушедшей эпохи: на голове меховой пирожок, на носу пенсне с цепочкой. Можно подумать, что он примчался на кладбище прямо со съемок фильма о чём-нибудь чеховском.

Обернувшись к придурку, интеллигент что-то шепнул ему на ухо. Седой кивнул головою в ответ и тоже поплёлся в сторону выхода. Шёл он, пошатываясь: с трудом волочил непослушные ноги, то и дело оступался, увязая ботинком в сугробах обочины.
   
- Слушай, народ разбегается, - встрепенулся Тимур. – Что делать? Кого будем брать под контроль?

- Седой у нас номер один, без вопросов. Ещё старичок вызывает сомнения. Остальные – дохлый номер. Коммунальная свора…

- Согласен. Стало быть, за дело!  Придурка я беру на себя. Тебе за ним следить не резон – можешь спугнуть. Он, конечно, чувак малахольный, но кто его знает… А ты стариком займись. Попытка не пытка, авось повезёт. Встречаемся в бункере.

Тимур подмигнул компаньону, помахал на прощанье рукой госпоже Казандаки и двинулся вслед за Седым, стараясь блюсти соразмерность дистанции.

Интеллигентный старичок, доставшийся Глебу, застрял у могилы дольше иных – вступил в дискуссию с погребальным пролетариатом. Точнее, говорили, перебивая друг друга, служители ритуальных услуг, а их оппонент лишь мотал головой, изредка пытаясь втиснуть в беседу хоть слово. После недолгих, но бурных дебатов победу одержал рабочий класс: интеллигент обречённо вздохнул, вытащил из кармана пару купюр и протянул их тому, кто постарше. Довольный поживой гробокопатель одарил старичка лучезарной улыбкой, дружески хлопнул его по плечу. На этом они распрощались.

Долго шпионить за дедушкой Глебу не довелось. Выбравшись за ограду погоста, тот двинулся не к автобусной остановке, а в противоположную сторону – там его поджидала покоцанная малолитражка отечественного изготовления. С седьмой попытки машина завелась: шмаровоз выпустил из выхлопного чрева струю нечистот, и обладатель пенсне растворился в клубах ядовитого дыма.

Не успел архивный драндулет покинуть арену, как из-за поворота возникло ещё одно автотранспортное средство.
В марках автомобилей Глеб разбирался с трудом, поэтому сходу определить не сумел, какой именно фирме взбрело в голову скрестить боевую машину пехоты с асфальтоукладчиком, покрыть гибрид искристым лаком и оснастить его никелированным бампером угрожающих форм. Впрочем, смотрелась штуковина весьма респектабельно. Наверное, тот, кому посчастливилось восседать за штурвалом, обязан был ощущать себя царём автострад и властелином парковок.

Презрев ультиматум дорожного знака, чудище тормознуло напротив ворот, загородив собою дорогу на кладбище. Могучий мотор, издав напоследок отчаянный рык, заглох. Передняя дверь распахнулась, и наружу выбрался крупномасштабный шофёр. Если внедорожник смотрелся роднёй бульдозера, то сам он напоминал близнеца самосвала.
Оглядевшись по сторонам, громила открыл заднюю дверь и помог выбраться из машины представительной даме.
Тот факт, что женщина облачилась в чёрное, вряд ли бы кого-нибудь удивил, всё-таки кладбище. А вот солнцезащитные очки, несмотря на траурный форс,  в контексте пасмурного дня казались излишне сумрачным аксессуаром.

Она…
Честное слово, она!
Глеб видел её только раз, мельком, из окна профессорской комнаты, но сразу узнал – Чёрная Дама. 
И тут ему сделалось дурно. Желудок, который прежде давал слабину исключительно с перепою, сжался в комок, грозя вытряхнуть наружу остатки утренней трапезы. Стиснув руками мятежное брюхо, Глеб едва удержался, чтобы не блевануть. Минуту стоял он, скорчившись, как мокрица. Понемногу живот отпустило.
 
«Чёрт бы побрал эту стерву! Вот уж с кем не хотелось бы встретиться с глазу на глаз».

Стыдно признаться, но он боялся её.
Жутко, до тошноты!
Мента он тоже боялся, но по-другому: понимал умом, что тип этот агрессивен и крайне опасен.
А тут…
Страх овладел им мгновенно и целиком – аж до самых кишок продрало!
Подкожный, гадливый, зоологический страх.

Повинуясь трусливой решимости обезопасить себя, Глеб натянул шапку до самых бровей. Излишняя предосторожность - Чёрная Дама по сторонам озираться не стала, а сразу двинулась к кладбищу. Толстомясый верзила чуть-чуть приотстал – замешкался, доставая из багажника роскошный венок. Надпись на траурной ленте Глеб разобрать не сумел.
Пустяки! Он и так догадался, кому адресовано цветочное великолепие.

«А дедушка тот ещё фрукт! Экий переполох вокруг его усопшей души учинился. С чего бы вдруг? Может он и в правду гений какой-нибудь?».

Отыскав в заборе брешь, Глеб прильнул щекой к щели и стал наблюдать.
Женщина шла прямиком к погребению профессора. Достигнув желаемой цели, она провела у могилы лишь пару минут - поковыряла носком сапога песчаную насыпь, взяла у шофёра венок и швырнула на землю. Короновав усопшего траурной гирляндой, Чёрная Дама собралась уходить, но вдруг передумала. Она обернулась, подошла к соседнему захоронению, открыла сумочку, достала какой-то невнятный предмет, возложила его на могилу и только после этого решилась покинуть погост.
Что за странный ритуал! На два фронта работаем?
Направо, налево. И нашим, и вашим.
Любопытно, однако…
   
Дождавшись отбытия эксцентричных гостей, Глеб покинул убежище, вернулся на кладбище и потопал торной тропой к могиле профессора. Ему не терпелось изучить подношения Чёрной Дамы в подробностях – может личность отправителя удастся установить. Почему бы и нет? Венки, как правило, украшают автографом: «От скорбящей родни», «От коллег по работе», «От соседа по школьной скамье» или просто: «От старых друзей». Вариантов много, и каждый  потенциальная зацепка. Чем чёрт не шутит?

Прощальный гостинец в самом деле оказался штукой солидной. Шик-модерн, работа наивысшей траурной пробы: белые розы и снежные лилии на серебристом фоне еловых ветвей. Всё натуральное, без намёка на происк синтетики. Добротная вещь – потрошителям кладбищенских венков будет, чем поживиться.
Имелась и надпись. Золотые слова, отчеканенные на чёрном муаре, гласили:
«ПЕТРУ ИВАНОВИЧУ БЕЛГИНУ ОТ КЛУБА ЛЮБИТЕЛЕЙ ЕГИПЕТСКИХ ШАШЕК».

Забавно…
О существовании подобного клуба Глеб даже не подозревал. Да и про египетские шашки он слыхом не слыхивал. 
Хороши «любители», нечего сказать! Наверное, деньги лопатой гребут, если могут такими венками швыряться.

Вспомнив о странном манёвре загадочной дамочки, Глеб подрулил к соседней могиле. На снегу валялся одинокий фрагмент поношенной обуви – тапок детского размера. Знакомый предмет...
Брат-близнец танцевальной чуни из чёрной кошёлки? Вполне может быть.
Интересно, зачем он здесь? И кому сей презент адресован?

Захоронение было недавним. Вместо креста или надгробного камня на прочном фундаменте его венчал транзитный монумент - фанерный щит, приколоченный к палке. «БЕЛГИН ВЕНИАМИН ПЕТРОВИЧ» прочёл Глеб имя владельца могильной жилплощади.
Ниже были обозначены вехи непродолжительной жизни. День рождения мертвеца, как и следовало ожидать,  совпадал с его собственным, а дата кончины была помечена числами месячной давности.
Ну и дела! Выходит, пресловутый Веня, обладатель злополучного имени - натуральный покойник.
Весело, нечего сказать…

«Странно, что в паспорте по поводу смерти не было сказано ни единого слова. Должны же были это событие зафиксировать, штамп какой-нибудь тиснуть. Типа, вычеркнут из списка живущих по причине утраты экзистенциального статуса. Процедура всенепременная – закон есть закон. Хотя… Приведениям законы не писаны, а Веня в натуре отъявленный призрак: то он есть, то его нету, то появится невесть откуда, то исчезнет незнамо куда».

Глеб ещё раз прочёл надгробные титры на обеих могилах.
Белгин…
Фамилия та же самая. Более того - имя старшего мертвеца идентично отчеству младшего трупа. И похоронены рядом. Выходит, Веня – сынуля профессора?

Возле суррогатного обелиска Глеб приметил букет полуистлевших цветов. Рядом валялся тряпичный комок, присыпанный снегом. Он откапал находку: мягкая игрушка, пучеглазый слонёнок, насквозь промокший и изрядно потасканный.
Чёрти что и сбоку бантик! Куклы с хоботом, детские тапки… Да и могила какая-то куцая, низкорослая. Бред!

Глеб стиснул пальцы: из плюшевой цацки вытекла мутная струйка воды.
Звериные слёзы?

«Что ж, самое время подвести некоторые итоги и сделать частичные выводы, - решил следопыт и взялся за дело. – Что мы имеем на текущий момент? Всего понемножку. Слюнявый псих подсунул мне имя, принадлежащее покойнику – очень мило с его стороны.  Стало быть, теперь я не только самозванец, но и мертвец. Чудненько! Покойник – сын полоумного самоубийцы. Тоже не плохо! Самоубийца – хозяин книги, за которой охотится свора подонков. Книга у меня, значит я под прицелом - возможно, оптическим. Великолепно! Круг замкнулся, и у меня такое ощущение, что замкнулся он вокруг моей собственной шеи. Жесть! Вот оно – настоящее приключение. Подфартило, однако. Люди из кожи вон лезут ради пикантных ощущений, деньги платят немалые, лишь бы им вставило. А тут всё задаром, на блюдечке с голубой каймой. Круто! М-да... Поскорее бы отделаться от этой лафы».