Три, ничем не связанных, рассказа

Верка
----------------------------------
Верка была известная еще с малолетки на весь сельхозпоселок б..ядь.  Красивая, как Эдита Пьеха, и где-то в ее же возрасте.   Она под Пьеху и косила. Говорила с нарочитым польским акцентом.   Все пацаны с нашей улицы Черняховского и с соседней Заслонова прошли через Веркину школу.
Через Верку прошел я ,  был в Верку влюблен,   но никогда  в жизни в этом не признался бы.  Верка была  доброй нежной и ласковой, и тем, кто в первый раз, помогала, учила, как правильно.  Да, Верка была б***ь, но не проститутка.  Все знали, кто такая Верка, никто  ее не обидел, не оскорбил.  Произнесший утром дурное слово в адрес Верки уже вечером рисковал нарваться на  Пи3дюлю здесь, в кафе «Ветерок» на углу Суворова и Волгоградской, где был дешевый портвейн на разлив,  и за рубль  после семи можно было выпить за стойкой стакан вина и закусить из того, что осталось от забытой собойки напившегося до бепамятства пролетария с сорок второго завода.   
     Делала все Верка классно, всегда как будто в первый раз. Где? Да здесь же в Севастопольском парке. Кому–нибудь одному из нас давала Верка пятнадцатиминутный урок, а остальные стояли на шухере. Местные знали, все понимали, но никто из осторожности к малолеткам не совался. Верка всех нас любила, помнила по именам и биографиям: кому сколько лет, кто пошел в армию, кого посадили, кто поступил в институт, кто женился, кто умер, кто уехал в Москву и стал знаменитым артистом. И мы ее любили.
Новость о том, что Верка выходит замуж за моего соседа — Колю Большакова — всех нас потрясла. Мы то, знали – Колян горький пьяница и женщина ему нафиг не нужна. Свадьбу играли громко. Откуда–то появились Веркины родичи и на радостях, что заб***овавшую с четырнадцати  дщерь удалось выдать замуж почти что в тридцать лет, закатили трехдневную свадьбу. Во дворе у Большаковых, за забором закололи свинью, в сарае поставили самогонный аппарат и нагнали столько самогона, что смогли напоить всех жителей сельхозпоселка от Черняховского до Суворова. А для жениха и невесты купили Советское шампанское. Вот это шампанское Колю и погубило. У непривычного к газированному вину, сидевшего в завязке уже с неделю алкаша Коли Большакова, после первого же фужера поехала крыша. Коля, непонятно с чего, стал притворяться иностранцем, не понимающем по–русски. А когда у него спросили, какой же язык ты понимаешь, Коля сказал, что говорит по–немецки и в доказательство прочитал гостям стихотворение: «Дер Фатер унд ди Муттер поехали на хутор. Там беда случилась – цвай киндер получилось...». Веркин батька, который за три года фашистской оккупации неплохо выучил дойч, стал кричать:  — Хорош позориться, никакой это, нахуй, не немецкий язык. Коля обиделся, молча поднялся из–за стола и пошел на двор. С балкона мансарды мы с братом видели, как из дома Большаковых в костюме без галстука появился Колян, а за ним в свадебном платье и в туфлях на высоких каблуках, Верка.  — Коля, ну куда ты, Коля?! — кричала она. Коля остановился и сказал:  — Не ходи за мной.  — Да куда ты. Скажи хоть куда?! – как в кино воскликнула Верка. Коля сказал:  — Посцать.  — Привет Верка! — сказал я, когда Коля скрылся в деревянном нужнике за сараем. Верка подняла голову, увидела нас и помахала рукой:
 — Привет, мальчики.  — Верка, — позвал мой младший брат, — идем к нам, у нас никого дома нет.  — Зачем? — из чистого женского кокетства спросила Верка.  — Поебемся.   — А где ваши родичи? – спросила Верка.  — В Вильнюс за сырами поехали.  — Нет, пацаны — сказала Верка, — со старым покончено. Я теперь замужем.

Зайчики
----------------
Помню, как он бросал из окна квартиры  на шестом  этаже   бумажные денежные знаки с изображением зайчиков,  уже совсем ничего не стоившие к этому времени.   Банкноты  летели  по ветру на площадку  детского  сада.  Дети,  воспитательница и няня кинулись  купюры,  падавшие волшебным дождем, собирать.  Он смотрел вниз и счастливо смеялся. Я спросила:
 - Зачем ты это делаешь?
  Он сказал:
 - Пусть. Они потом  всю жизнь будут рассказывать.


Наказание
-------------------------------
Я передала  двести долларов,  как ты просил, и хотела уйти, но эта пожилая женщина  схватила меня за руку, затащила в квартиру, принялась угощать, заставила пить чай с каким-то ее собственным  вареньем. Увидев на шее маленький золотой магендовид,   удивилась: «Ты такая беленькая и еврейка?»  Я объяснила, что это просто так, для красоты. Она сказала, что сама на половину - еврейка, а на половину татарка, гремучая смесь, стала верующей, православной,  а когда-то  преподавала химию в средней школе.  Помнит,  любит и молится за тебя. Благодарит за помощь. Деньги не решают проблемы,  но смягчают.    У нее много проблем, но она не считает себя несчастной.  Вдруг стала бедной.  Жизнь на краю бедности, как на краю пропасти - такой  отсюда открывается необыкновенный вид.  Новые вещи давно не покупает.   В магазина все есть, но стоит дорого. Донашиваем старое. Сказала:
 Я и не люблю новые вещи. А из старого ничего выбросить не могу. Там еще мамины вещи. Настоящий музей одежды. Главное, что мы не голодны. С едой все в порядке. Но много химически грязной еды.   Чтобы правильно, хорошо  питаться нужны деньги.  Еда это химическая энергия. Слава богу, у нас есть дача,  и кое что мы выращиваем за лето сами.    Лекарства все импортные, а наши только умеют делать валерьянку для котов.   Сказала, что нее "плохая кардиология", но обследование на американских  приборах  тоже стоит больших денег.   Соседи сдали квартиру кавказцам.  Непонятно, кто там живет. Все время новые лица. Притащили на четвертый этаж мотоцикл.  У нее внук - идиот.  В медицинском смысле этого слова. Родился таким.  Ему пятнадцать, вошел в период полового созревания, стал неуправляемым. Он высокий и толстый, весит сто килограммов, не понятно в кого такой, когда в семье все маленькие. Обычная доза седативных на него не действует. А нейролептики ему не хочется давать. Она стареет, и сладить с ним ей становится все труднее. Придется отдавать его в интернат для психоинвалидов.   Жалко. Их там бьют.  Дочь пыталась покончить жизнь самоубийством.  Она этого не понимает.  Как бы тяжело ей самой в жизни не приходилось, но о том, чтобы убить себя никогда  не было и мысли.   Дочь откачали и целый месяц продержали в Новинках. Приехала вся в каких-то пятнах.
   Она спросила, как  меня зовут и сразу же забыла. Когда прощались, сказала, что знает за что ей  наказание. За уроки научного атеизма.