Просвещенная монархия и педагогическая риторика

                (Просветительский монархизм и педагогическая риторика:
                идеология воспитания в публичных речах профессоров М. М. Снегирева, А. А. Прокоповича-Антонского и П. А. Сохацкого)

        XVIII век, ставший временем яркого расцвета философии, гуманитарных наук и словесности, вполне заслуженно получил у современников и последующих историков почетное наименование эпохи Просвещения. Настойчивые усилия верховной власти по распространению в обществе разностороннего образования являлись важнейшей частью государственной политики, что дало основание для определения тогдашнего правящего режима как системы просвещенного абсолютизма. Приоритетная роль монархии в просветительской направленности научной деятельности и культурного творчества в общегосударственных масштабах осознавалась людьми той эпохи в качестве официальной идеологической доминанты, требовавшей публичного выражения и закрепления в различных формах, прежде всего – в художественном слове. Отечественная литература активно занялась эстетическим обслуживанием правительственной идеологии: хорошо известен и изучен верноподданнически-просветительский пафос одических произведений М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова, Г. Р. Державина и других выдающихся поэтов XVIII столетия. К сожалению, исследователями уделялось гораздо меньше внимания рассмотрению того, каким образом монархические постулаты отразились на деятельности тех, кто призван был непосредственно проводить в жизнь просветительские мероприятия, инициированные правительством. Речь пойдет о представителях педагогического сообщества – университетских профессорах, которые, как в силу своих должностных обязанностей, так и по искреннему убеждению, на протяжении многих лет выступали старательными интерпретаторами и пропагандистами идеологии официального просветительства.

        Ведущими центрами государственного просвещения на рубеже XVIII–XIX  веков являлись Академия наук в Петербурге и Московский университет, причем если первый центр оставался преимущественно в распоряжении ученых-иностранцев, то второй формировался по большей части из «природных россиян», воспринимавших свою служебную деятельность не просто как работу по контракту, но как ответственное и благородное служение Отечеству в деле подготовки будущих поколений творцов национальной науки и культуры. Неслучайно поэтому университетские профессора-педагоги целенаправленно посвящали свои усилия выработке комплексной программы воспитания молодых людей одновременно и в духе просветительских идеалов, и в полном соответствии с официальной монархической идеологией. Наиболее наглядно такой комбинированный подход к вопросам воспитания проявился в публичных речах, с которыми профессора регулярно выступали на торжественных университетских актах. Публичная речь, представляя собой не только эстетический памятник изящной словесности и образчик академического красноречия, но и являясь историческим документом официальной идеологии, дает весьма интересный материал для изучения специфики правительственного просветительства и характера его влияния на отечественную литературу и педагогику.

        Прежде всего примечательна выдвинутая профессором М. М. Снегиревым в «Слове о пользе нравственного просвещения» (1797) воспитательная концепция тщательного следования верноподданных нормам поведения их правителей: «Примеры государей удивительное на всё имеют влияние. Примеры в благочестии, в нравственности убедительнее наставления. На государей с удивлением взирают, взирают и по возможности стараются подражать им» [1, с. 13]. Снегирев провозглашает искомую модель воспитания просвещенного государственного деятеля по образу и подобию идеальных венценосцев: «Государи, сии высокие покровители наук, ободряют подданных обогащать разум сведениями, а паче образовать сердце нравственностию. Государи, украшенные благочестием, насаждают в сердцах и укрепляют святую деятельную веру» [1, с. 14]. Тем самым идеал просвещенного монарха утверждается в качестве эталона воспитания, а поощрение образования со стороны высшей власти подается как образец для граждан, которым также, вслед за своими государями, надлежит усердно заботиться о повышении собственного культурного уровня.

        Аналогичную снегиревской педагогическую концепцию нравственного воспитания общества по идеальному примеру правителя государства развивает профессор А. А. Прокопович-Антонский в «Слове о воспитании» (первая редакция – 1798), при этом еще более усилив монархическую патетику: «Счастлив тот народ, которого государь с самых юных лет научен мудрости и добродетели, которому с самых юных лет внушаемы были правила истины и человеколюбия, и которого все мысли, воля и деяния устремлены к тому, чтоб любить народ свой и благотворить ему!» [2, с. 5]. Горячо пропагандируя ценности просвещения, подчеркнуто возводя их в ранг вечных и незыблемых основ государственного устройства, Антонский намеренно создает идеализированную картину просвещенной монархии, якобы изначально свойственной российскому правящему дому, достойному быть полноправным наследником высших, прославленных в летописях истории, достижений мировой культуры: «С тех времен, как жизнодательный свет християнства озарил Север и мрак язычества исчез, с тех времен Россия зрела в монархах своих Соломонов, к коим из чуждых стран притекали венценосцы внимать учению мудрости и добродетели, зрела образ Титов и Августов, благодеющих своему народу и неусыпно пекущихся о его просвещении» [2, с. 73].

        Возвеличивание образцов просвещенных венценосцев нуждалось в их персонификации, и Антонский не поскупился на риторический пафос, комплиментарно характеризуя главные имена российского монархического Пантеона, начиная, разумеется, с грандиозной фигуры основателя империи, открывшего в Отечестве эпоху Просвещения: «Преобразитель России Петр Первый соорудил многие памятники бессмертной славы своей, любви к отечеству и народному образованию; основал многие заведения, споспешествующие благоденствию россов и преуспеянию их в науках и полезных художествах. Достославные преемники его распространили их и умножили» [2, с. 74]. Подобающее ей место наравне с императором – отцом Отечества заняла в историческом обзоре Антонского «свершительница мудрых и благотворных начинаний Петра Великого Великая Екатерина»: «Под благоденственным скипетром ее Россия, торжествуя славные победы над сопротивниками, торжествует повсечасно победы над рассеваемым мраком невежества» [2, с. 74].

        Напоминание о былой тьме и необразованности народа понадобилось Антонскому не только для создания эффектного контраста с лучезарным образом величественной преемницы Петра, но и для зримого олицетворения метафоры просвещения, разгоняющего своим благотворным светом застоявшийся мрак прежних предрассудков и дикости. Символический образ победы света над тьмой неоднократно употреблялся Антонским и в других его публичных речах: «Россия, бывшая некогда погруженною во тьму неведения, ныне под благословенною небесами державою зиждительницы общего счастия и высокой покровительницы муз, не уступает в преуспеяниях своих многим просвещенным странам...» [3, с. 3–4]. Более того, в патриотическом контексте риторики Антонского оппозиционная пара света и тьмы получила аллюзионное политическое наполнение: тьма стала отождествляться с затянутым грозовыми революционными тучами мятежным Западом, тогда как торжественный свет законной монархической власти продолжал невозмутимо сиять над верноподданной Россией. Именно такую идеологическую концепцию проводил Антонский, публично провозглашая в «Слове о начале и успехах наук» (1791), что «тогда как тьмочисленные народы, рассеянные по лицу земли, одни закосневают в грубом невежестве и бездействии, издревле возобладавших ими, а другие, приобретши веками просвещение, от внутренних раздоров и мятежей вновь погружаются во тьму неведения; Россия, имея на престоле премудрую Минерву, час от часу озаряется бОльшим светом наук и возносится на равную степень со всеми просвещенными народами» [3, с. 6].

        В закономерном соответствии монархическим воззрениям Антонского, внутренняя стабильность и внешнеполитические успехи Отечества воспринимались им как прямой результат благой воли просвещенной государыни, поэтому в своих славословиях по адресу императрицы он был совершенно искренен: «Но коликих благ виновницею долженствуем мы признавать премудрую нашу самодержицу, по неусыпному ее попечению о просвещении России, по сильному в предприятии и совершении великих дел могуществу, беспримерной в самодержавии кротости, великодушию и щедротам, утверждающую и внешнюю с сопредельными народами тишину, и внутреннее подданных благоденствие!» [3, с. 5].

        Столь же ярко выраженный пиетет по отношению к просвещенной монархине – матери Отечества был присущ и профессору П. А. Сохацкому, публично декларировавшему в «Слове о главной цели воспитания» (1793): «Любовь к своему народу благодетельно простирает все желания матернего сердца ко всеобщему просвещению и благоденствию» [4, с. 19]. Естественно, что особенных похвал Сохацкого удостоилась просветительская направленность деятельности Екатерины: «Высокая покровительница оживотворяет науки и витийственную росскую словесность; ободряет дух упражняющихся в них; приосеняет милостями места, просвещению и воспитанию юношества посвященные» [4, с. 20].

        Так канонизировался образ просвещенного монарха и его авторитетом освящались поддерживаемые государством ценности образования, науки и культуры. Постепенно идеальный канон просвещенного монарха приобрел самостоятельное значение, став устойчивой мифологемой, по традиции применявшейся даже к такому правителю, которого трудно было бы счесть действительным покровителем просвещения, – к злополучному сыну Екатерины, императору Павлу Петровичу. Антонский, прежде справедливо и заслуженно восхвалявший просветительскую политику Екатерины, должен был теперь  в «Слове о воспитании» поневоле переадресовать свои похвалы взбалмошному правнуку Великого Петра: «Новый преобразитель Севера, Павел Первый, возвысил и обогатил вертограды учености беспримерною своею щедротою, воздвиг новые храмы просвещения для каждого звания граждан, для каждого пола, и сам высокомонарше покровительствует им и печется о благоустройстве их вместе с августейшею своею супругою, вместе с высокими чадами своими» [5, с. 48].

        Вынужденность и официальная условность этих необоснованных похвал отчетливо понимались самим оратором, поэтому при переиздании своей в речи в 1809 году, уже после гибели Павла, Антонский с чистой совестью изъял их из печатного текста, завершив свою речь, вместо них, выражением искреннего восторга по поводу масштабных просветительских мероприятий взошедшего на отцовский престол молодого императора Александра I, активно продолжившего с еще большей последовательностью политику своей просвещенной бабки: «Каких успехов в мудрости и добродетели не можете достигнуть вы, юные россы! под сению высоких попечителей, споспешествующих образованию умов, назиданию сердец ваших; каких отрад не можем мы ожидать, дражайшие соотечественники, покоясь под кротким скипетром всемилостивейшего нашего самодержца!» [2, с. 74]. Вдохновляющий образ просвещенного монарха вновь становился заветным идеалом воспитания. 

        Восхищение просветительскими тенденциями государственной деятельности Александра I в полной мере разделял и Сохацкий, оценивший учреждение по воле императора нескольких новых отечественных университетов как «несравненный в истории веков и народов пример царственного патриотизма!» [6, с. 28]. В «Торжественном слове на полувековой юбилей императорского Московского университета» (1805) Сохацкий удачно сформулировал свое понимание высшего предназначения просвещенного абсолютизма и государственной власти в целом: «Поистине! может ли быть что-либо столь патриотическое, как решительное в великой душе и добром сердце намерение содействовать просвещению умов своих соотечественников?» [6, с. 27]. Как представляется, за два истекших столетия эта мысль нисколько не утратила своей актуальности и значимости, продолжая по-прежнему оставаться выражением желанного, но, увы, чересчур труднодостижимого идеала.   

                Литература

    1.  Снегирев М. М.  Слово о пользе нравственного просвещения, на всерадостный день тезоименитства его императорского величества, всепресветлейшего, державнейшего великого государя императора и самодержца всея России Павла Первого. – М.: Университет. тип., 1797. – 15 с.
    2.  Прокопович-Антонский А. А.  О воспитании. – 3-е изд. – М.: Университет. тип., 1818. – 74 с.
    3.  Прокопович-Антонский А. А.  Слово о начале и успехах наук, и в особенности естественной истории. На высокоторжественный и всерадостный день восшествия на престол ее императорского величества всепресветлейшия великия государыни императрицы и самодержицы всероссийския Екатерины II. – М.: Университет. тип., 1791. – 30 с.   
    4.  Сохацкий П. А.  Слово о главной цели воспитания, на всерадостный день восшествия на всероссийский престол ее императорского величества, всепресветлейшия державнейшия великия государыни императрицы Екатерины Вторыя, самодержицы всероссийския. – М.: Университет. тип., 1793. – 20 с. 
    5.  Прокопович-Антонский А. А.  Слово о воспитании, на всерадостный день тезоименитства великого государя императора и самодержца всея России Павла Первого. – М.: Университет. тип., 1798. – 49 с. 
    6.  Сохацкий П. А.  Торжественное слово на полувековой юбилей императорского Московского университета, празднованный 1805 года июня 30 дня. – М.: Университет. тип., 1805. – 30 с. 

         Март 2008