Идеалы религиозного и нравственного воспитания

                Преемственность идеалов религиозно-нравственного воспитания в русской журналистике рубежа XVIII–XIX  веков
                (по материалам публицистических работ Н. И. Новикова, А. А. Прокоповича-Антонского и Н. М. Карамзина)

        В истории отечественной журналистики давно и хорошо изучены многочисленные просветительские издания рубежа XVIII–XIX веков и достаточно подробно освещена профессиональная деятельность крупнейших журналистов-просветителей того времени. Вместе с тем на протяжении многих лет, в силу влияния причин идеологического характера, оставалось практически без рассмотрения еще одно весьма существенное и сыгравшее большую роль в жизни русского общества той эпохи направление журналистики – воспитательное, основанное главным образом на пропаганде и популяризации системы религиозно-нравственных ценностей и принципов, во многом определявших характер тогдашних науки, культуры, общественной мысли и государственной политики. В наши дни, в условиях активного возрождения интереса к духовным основам национальной ментальности, обращение к опыту подготовки изданий религиозно-нравственной воспитательной направленности могло бы не только в значительной мере способствовать повышению качественного уровня российской журналистики, но и стать одним из наиболее действенных средств развития духовности и культуры в современном обществе. Этой двоякой целью и обусловливается нижеследующий анализ преемственной передачи основополагающих религиозно-нравственных ценностей в некоторых периодических изданиях, по праву вошедших в золотой фонд отечественной журналистики.

        В ряду выдающихся русских журналистов и издателей, заложивших прочные основы культурно-просветительскому и религиозно-воспитательному направлениям периодической печати XVIII века, особое место занимает Н. И. Новиков, известный прежде всего по своим сатирическим журналам 1769–1774 годов. Однако многогранная деятельность Новикова на поприще журналистики не ограничивалась лишь идеологической полемикой с властями и общественно-политической публицистикой по злободневным социальным вопросам. С конца 1770-х годов Новиков, преимущественно под воздействием масонской этико-философской доктрины, сосредоточил свои усилия на обсуждении проблем религиозно-нравственного воспитания и совершенствования как отдельного человека, так и общества в целом, стремясь к воплощению масонского идеала справедливого и гармоничного общественного устройства, зиждущегося на осознанном соблюдении каждым просвещенным гражданином предписаний христианской религии и строгих норм общечеловеческой морали. Обоснованно считая журналистику наиболее эффективным средством распространения масонских воззрений и мощным инструментом влияния на общественное сознание, Новиков предпринял издание журнала под названием «Утренний свет», выходившего в 1777–1780 годах и представлявшего собой яркий образец религиозно-нравственного воспитания общества с использованием широких возможностей периодической печати. Журнал был теснейшим образом связан с педагогической программой Новикова: средства, вырученные от подписки, направлялись на обеспечение работы открытых по инициативе Новикова двух начальных училищ для детей из бедных семей. Таким образом, «Утренний свет» являлся изданием благотворительного характера, нацеленным на принесение практической пользы учебно-воспитательному процессу на уровне школы и общества.

        Одной из идейных доминант новиковского издания стала пропаганда тезиса о ключевой роли религиозно-нравственного поучения и наставления в реализации общепедагогических задач. Именно о такой неразрывной взаимосвязи религии и педагогики писал Новиков в программной статье, опубликованной в первом номере журнала: «Нравоучение есть первая, важнейшая и для всех полезнейшая наука; оной прежде и паче всего должно научать юношество; в оной особенно должны упражняться пастыри и учители церковные, и оная по справедливости должна первое занимать место в христианских поучениях» [1, с. 401]. Новиков не только не противопоставлял светское просвещение религиозному воспитанию, но интерпретировал их как звенья единого комплексного процесса подготовки обучающегося к предстоящей жизни: «Итак, нравоучение, просвещая разум, образует оный к мудрости, очищая сердце, готовит оное к добродетели и сими путями ведет человека к земному и, надежнее еще, к небесному блаженству» [1, с. 401–402]. Исходя из понимания общности просветительских и нравственно-воспитательных задач, Новиков обоснованно критиковал современную ему педагогическую систему за недостаточное внимание к религиозному компоненту образовательного процесса: «Сие толь нужное учение, от которого зависит благополучие как частного человека, так и целых фамилий и обществ, сия божественная наука должна ли быть у нас в пренебрежении?» [1, с. 403]. Как видим, русское просветительство, в лице Новикова, отнюдь не являлось идейным противником религии, а стремилось действовать в союзе с нею для осуществления полномасштабного нравственного перевоспитания общества. В последующие годы свой профессиональной журналистской деятельности Новикова религиозная доминанта его педагогической программы еще более усиливалась. Так, в предисловии к первому номеру своего нового журнала «Московское ежемесячное издание», выпускавшегося в 1781 году и тоже распространявшегося по подписке в пользу народных училищ, Новиков сформулировал принципиальные основы собственного просветительского мировоззрения: «Всех познаний и наук предмет есть троякий: мы сами, природа, или натура, и Творец всяческих» [1, с. 408]. Иными словами, постижение религиозных ценностей, приобщение к познанию Бога провозглашалось Новиковым главной целью просвещения. 

        Вершиной общественного успеха Новикова-журналиста стало редактирование в течение десяти лет, с 1779 по 1789 год, газеты «Московские ведомости», арендованной им по контракту со столичным университетом. Новый редактор сумел придать газете по-настоящему универсальный культурно-просветительский характер. Подлинным новаторством и большим редакторским достижением Новикова явилась разработанная им система разнообразных приложений к газете, предназначенных для более широкой и активной популяризации тех идей и концепций, которыми Новиков руководствовался в своей деятельности. Главный акцент при этом ставился на проблемах организации воспитания, имевшего отчетливую нравственно-религиозную направленность. Хорошо понимая, что государственному и общественному воспитанию всегда предшествует семейное, домашнее, Новиков уделял большое внимание вопросам нравственного образования подрастающего поколения, которое могло бы стать наиболее благоприятной средой для усвоения пропагандируемых идеалов религиозно-нравственной педагогики. Вот почему в бесплатных «Прибавления к “Московским ведомостям”» Новиков на протяжении всего 1783 года из номера в номер помещал главы своего обширного педагогического трактата «О воспитании и наставлении детей для распространения общеполезных знаний и всеобщего благополучия». Центральное место в трактате, помимо подробного рассмотрения различных методических аспектов оптимальной организации учебно-воспитательного процесса, занял большой раздел под выразительным заглавием «О образовании сердца, особенно к религии и христианству», ставший главным итогом многолетних педагогических размышлений Новикова. Здесь им были высказаны принципиальные соображения относительно приоритетной роли религиозно-нравственного воспитания в деле формирования личности человека.

        Новиков писал, обобщая результаты предшествующих разделов своего трактата: «Но вернейшего наблюдения всех предписаний и упражнений, предложенных доселе для образования разума и сердца детей, не довольно было бы к достижению великого предмета разумного и христианского воспитания, если б не были они соединены с толь же верным и рачительным наставлением в религии и христианстве. <...> Чрез него только разум человеческий образуется к истинной мудрости, а сердце к истинной, благороднейшей добродетели. <...> И в самом деле, без ясного и надежного света, возжигаемого нам религиею и христианством в самоважнейших вещах, без твердых доводов, коими побуждают они нас к тому, чтО право и благо, без силы, даемой ими нам на исполнение должности нашей, в худом бы находились состоянии мудрость наша и добродетель» [1, с. 485].

        Главным и высшим итогом образовательно-воспитательного процесса должно было стать, по мнению Новикова, укрепление в человеке религиозных начал духовной жизни, превращение его в истинного христианина, являвшегося для Новикова искомым образцом действительно просвещенного и нравственно совершенного человека: «Немногие только, немногие были бы мудры и добродетельны; да и сии немногие не успели бы ни в мудрости, ни в добродетели столько, сколько христианин, делающий честь своему имени, может» [1, с. 486]. Завершающее суждение Новикова звучит конкретно и категорично, нацеливая педагогов-практиков на стремление к выработке у их воспитанников глубоких и прочных христиански-нравственных идеалов: «Итак, всего нужнее наставлять детей и молодых людей заблаговременно и самолучшим образом в религии и христианстве, если надлежит им быть столь мудрыми, столь добрыми, столь общеполезными и столь блаженными, сколько они быть могут» [1, с. 486].

        Влияние основополагающих принципов Новикова на русскую педагогику оказалось ощутимым и плодотворным. Наилучшим подтверждением прямой идейной преемственности по отношению к педагогическим идеям Новикова может служить трактат выдающегося русского педагога и ученого энциклопедического диапазона знаний, профессора Московского университета, много лет руководившего открытым при университете Благородным пансионом для обучения детей из семейств благородного российского дворянства, А. А. Прокоповича-Антонского, во многом обязанного своей университетской карьерой лично Новикову. В 1782 году юноша при решающем содействии Новикова был переведен в Московский университет из Киевской духовной академии и зачислен в число студентов качестве стипендиата Дружеского ученого общества, основанного и возглавлявшегося Новиковым. В 1784 году Антонский стал бакалавром Педагогической семинарии при университете и в дальнейшем на протяжении всей своей жизни непосредственно занимался педагогикой, стараясь реализовать на практике методологические принципы своего идейного наставника. 

        Если обратиться к произнесенной Антонским в 1791 году в торжественном собрании профессоров, преподавателей и студентов университета речи «О воспитании» (в последующем неоднократно дополнявшейся и выдержавшей три переиздания, последнее из которых увидело свет в 1818 году, совпав со временем смерти Новикова), то легко будет заметить отчетливые переклички с опорными положениями и даже отдельными формулировками новиковского трактата. В частности, приведенные выше высказывания Новикова о невозможности достигнуть мудрости и добродетели без религиозной основы воспитания находят буквальный отзвук в речи Антонского, провозгласившего целью нравственного воздействия на воспитуемого создание таких условий, при которых бы «юное сердце раскрылось к принятию семян мудрости и добродетели» [2, с. 48].

        А далее Антонский почти дословно воспроизводит ход аналогичный рассуждений своего предшественника и наставника: «Мудрости! добродетели!.. Но что они, если религия не озарит их, религия, освящающая все наши дела, желания, мысли; религия, преобразующая, обновляющая внутреннего человека, возносящая его над всем бренным, ничтожным и отверзающая пред ним врата неба! Ею, сладким и спасительным ее учением да напояется жаждущее сердце юноши; да внидет в душу его тот страх Господень, тот священный страх, который есть начало премудрости, основание и утверждение всякия добродетели; да проникнет всё существо его благость, могущество, всеведение и правота Существа высочайшего!» [2, с. 48–49].

        Вслед за Новиковым, настоятельно подчеркивавшим гуманный характер христианской религии («Представляйте им сего Бога не строгим господином и неумолимым судиею, но отцом, любящим всех своих тварей и пекущимся о них, оказующим беспрестанно более им добра, нежели самые нежнейшие родители детям своим оказывают, однако любящим их не слепою любовию, но требующим от них повиновения для их же собственного блага и коего милость не иначе можем мы приобресть, как делая то, что право и благо» [1, с. 491]), Антонский в свою очередь предостерегает педагогов от опасности духа религиозной нетерпимости и акцентирует внимание на потенциале добра и любви, заключающихся в христианском учении: «Не фанатизм, не суеверие и мрачную лжесвятость должно внушать ему, но благоговение, сыновнюю преданность и чистейшую веру к Зиждителю миров» [2, с. 49]. В полном соответствии с концепцией Новикова о религиозно-нравственном приоритете воспитания Антонский обращается с аналогичным призывом: «Родители и наставники! самый первый, самый главный предмет ваш впечатлевать в умы и сердца детей святые истины религии, религии, паче всего споспешествующей добрым нравам, истинному просвещению» [2, с. 50]. Наконец, само выражение «образование сердца» из заглавия итогового раздела новиковского педагогического трактата повторено Антонским при ответе на главный вопрос о конечных целях религиозно-нравственного воспитания: «Но чем приобретаются неоцененные сии нравственные сокровища? – Просвещением ума и образованием сердца, нравственным воспитанием» [2, с. 18].

        Таким образом, в Антонском Новиков обрел верного идейного союзника и последовательного продолжателя дела пропаганды принципов религиозно-нравственного воспитания. Показательно, что свою педагогическую речь Антонский дополнил и переиздал в 1809 году с прямой дидактической целью в выпускавшемся воспитанниками университетского пансиона альманахе «Утренняя заря», преднамеренно названном по аналогии с новиковским «Утренним светом», положившим начало религиозно-нравственной публицистике по вопросам воспитания.   

        Учитывая столь полное единство взглядов Новикова и Антонского на сущность и задачи педагогики и обоюдное стремление активно распространять свои идеи в обществе, совершенно закономерным явилось их обращение к возможностям, предоставляемым периодической печатью для популяризации в обществе базовых положений новой педагогической системы. Практическим результатом взаимодействия Новикова и Антонского на поприще журналистики стало совместное издание ими первого в России специального издания, адресованного детской аудитории – журнала «Детское чтение для сердца и разума», выходившего в 1785–1789 годах в качестве приложения к «Московским ведомостям». Первые четыре года журнал распространялся бесплатно, и лишь в последний год, в связи с большими финансовыми затруднениями, испытываемыми Новиковым вследствие начавшегося резкого противодействия его издательско-редакторской деятельности со стороны императрицы Екатерины II, пришлось объявить платную подписку на «Детское чтение». Всего же за пять лет существования журнала было издано 20 объемистых частей. Новиков играл роль координатора издания, определявшего общую идеологию и принципы, а непосредственно за выпуск журнала отвечали переменные редакторы, первым из которых, обеспечившим самый сложный этап выработки модели специализированного периодического издания, стал именно Антонский.

        О том, насколько редакторский подход Антонского отвечал программным установкам Новикова, свидетельствует бывший воспитанник Антонского по университетскому пансиону С. П. Шевырев, проанализировавший особенности журнала, обусловленные религиозно-нравственной методологией его первого редактора: «Первые четыре части, изданные Антонским, отличались особенно тем, что каждый номер «Чтения» начинался стихом из Евангелия. Издатели в предисловии так объясняют происхождение этого обычая: “Желая воспитывать детей наших как можно лучше, стараемся мы узнавать всякие добрые обычаи, ведущиеся в честных фамилиях, и подражать им, если позволяют то наши обстоятельства. Например, мы узнали похвальное обыкновение одного отца, который всякое воскресенье давал детям своим вытверживать по одному стиху из Священного Писания. Это обыкновение нам столько полюбилось, что мы также в листах наших будем помещать по одному такому стиху, и советуем вам по воскресеньям выучивать их наизусть и никогда из памяти не выпускать”. Этот обычай в пятой части продолжался только в течение первых трех нумеров, но далее прекращается» [3, с. 16]. Словом, Антонский-редактор, так же, как и Антонский-педагог, неукоснительно следовал концепции Новикова, что объективно отметил Шевырев: «Здесь уже на самом первом плане является направление педагогическое и литературное. Издание посвящено благородному российскому юношеству» [3, с. 15].

        Для истории журналистики «Детское чтение для сердца и разума» интересно еще и тем, что именно в нем состоялся профессиональный дебют человека, ставшего вскоре редактором-издателем лучших литературных и общественно-политических журналов рубежа XVIII–XIX  веков, – молодого Н. М. Карамзина. Из его биографии хорошо известно, какую большую поддержку оказали начинающему писателю на первых шагах его поприща участники Дружеского ученого общества во главе с Новиковым. Переехав в Москву из родного Симбирска, Карамзин обрел уютное пристанище в доме, принадлежавшем Дружескому обществу, и зарабатывал на жизнь переводами, выполнявшимися по заказу Новикова. Ближайший друг и родственник Карамзина И. И. Дмитриев в своих позднейших воспоминаниях оставил выразительное свидетельство того благотворного влияния, которое оказала программа религиозно-нравственного воспитания и сама атмосфера новиковского кружка на формирование личности молодого человека: «В этом-то Дружеском обществе началось образование Карамзина, не только авторское, но и нравственное. В доме Новикова он имел случай обращаться в кругу людей степенных, соединенных дружбою и просвещением; слушать профессора Шварца, преподававшего лекции о богопознании, о высоких предназначениях человека. Между тем знакомился и с молодыми любословами, окончившими только учебный курс» [4, с. 289].

        Сравнивая новое духовно-интеллектуальное бытие Карамзина с образом того легкомысленного дилетанта, каким он всего год тому назад покинул Симбирск, Дмитриев поражался глубине произошедшей перемены: «Это был уже не тот юноша, который читал всё без разбора, пленялся славою воина, мечтал быть завоевателем чернобровой, пылкой черкешенки, но благочестивый ученик мудрости, с пламенным рвением к усовершенствованию в себе человека» [4, с. 290]. Такой впечатляющий воспитательный результат лишний раз подтверждает практическую действенность идеалов, старательно и целенаправленно насаждавшихся в обществе Новиковым и его единомышленниками. Сам Карамзин всю жизнь питал чувство искренней признательности идейному наставнику своей юности, не побоялся открыто выступить в защиту Новикова, когда тот был подвергнут высшей властью ожесточенным гонениям, а многие годы спустя, откликнувшись на известие о кончине Новикова, ходатайствовал перед новым императором о воздании посмертной памяти заслужившему общественную признательность «гражданину, полезному своею деятельностью», но так и оставшемуся непонятым многими современниками «теософическому мечтателю» [5, с. 235]. 

        Практическое сотрудничество Карамзина с Новиковым в «Детском чтении» пришлось на 1787–1789 годы. Позднее, весьма критически оценивая с позиций своих зрелых литературных успехов ранние опыты на журналистском поприще, Карамзин добрым словом помянул новиковское издание, «которое новостию своего предмета и разнообразием материи, несмотря на ученический перевод многих пиес, нравилось публике» [5, с. 231]. С общей оценкой несомненной полезности для Карамзина участия в новиковском журнале соглашалось большинство современников. К примеру, Шевырев полагал, что «“Детское чтение” было вместе и детскою школою самого Карамзина, где он выработал слог свой» [3, с. 15–16].

        Стремление к стилевой самостоятельности сочеталось у молодого Карамзина с сильным идейным влиянием представителей кружка Новикова, прежде всего – влиянием Антонского, чей ораторский пафос религиозно-нравственного перевоспитания отступившего от божественных заповедей человечества («Неверие и злочестие всегда влекло за собою лютейшие бедствия и часто ниспровергало могущественные царства. Где гласу веры более не внемлют, где вольнодумство и суемудрие заражают умы и дерзостно восстают против самого неба: там перст Божий тяготеет и громы пробуждаются на поражение преступников» [2, с. 49]) ощутимо отозвался в карамзинском стихотворении «Гроза», опубликованном в «Детском чтении» в 1789 году:   

                Злодей, законы презиравший,
                Мятеж Природы всей узрев,
                Бледнеет, падает, взывает:
                Велик Господь и страшен злым!

                Душа благая, враг пороков!
                Внимая громам, шуму бурь, –
                С улыбкой на небо взирая,
                Вещаешь ты: коль благ Господь! [6, с. 358]

        Этико-религиозная концепция просветления и укрепления человеческой души верой в благодать Божию и покровительство Провидения, воспринятая Карамзиным у единомышленников Новикова, стала лейтмотивом его знаменитой публицистической эпистолы «Филалет к Мелодору», увидевшей в свет во второй части альманаха «Аглая», вышедшем в свет в 1795 году: «Бог вложил чувство в наше сердце, Бог вселил в мою и в твою душу ненависть ко злобе, любовь к добродетели: сей Бог, конечно, обратит всё к цели общего блага. Сия драгоценная вера может чудесным образом успокоить доброе сердце, возмущенное страшными феноменами на театре мира. Вкуси сладость ее, мой любезный друг, и луч утешения кротко озарит мрак души твоей!» [5, с. 195–196]. Карамзину оказалась очень близкой и созвучной центральная идея новиковской программы – углубленное осознание проникновенности всего бытия, включая внешний мир природы и внутренний мир человеческой души, божественным началом, присутствием невидимого, но всемогущего Творца, гармонично объединяющего всё мироздание. В той же философско-медитативной эпистоле Карамзин нашел для выражения этой религиозной идеи отточенную и емкую формулировку: «Тот, кто великолепно прославил Себя в Натуре, великолепно прославит Себя и в человечестве» [5, с. 195].

        Но наиболее значимым проявлением идейной преемственности Карамзина по отношению к религиозно-нравственной воспитательной доктрине, проповедуемой Новиковым и Антонским, стала публикация на страницах карамзинского «Вестника Европы» в 1802 году «Письма сельского жителя», ставшего своеобразной декларацией педагогических принципов самого Карамзина, – принципов, напрямую восходящих к методологии участников Дружеского ученого общества. Повествуя от лица вымышленного идеального помещика о мероприятиях по нравственному воспитанию и просвещению вверенных его отеческим заботам малолетних сельских ребят, Карамзин воспроизводит базовые постулаты, на которых строилась религиозно-нравственная педагогика Новикова и Антонского. Публицистический персонаж подробно сообщает читателям журнала о том, как «в нынешнюю зиму по собственному движению завел у себя школу для крестьянских детей, с намерением учить их не только грамоте, но и правилам сельской морали, и на досуге сочинил катехизис, самый простой и незатейливый, в котором объясняются должности поселянина, необходимые для его счастия. Умный новый священник деревни нашей был в этом деле моим критиком, советником и помощником. Зато и я бываю его критиком и советником, когда он пишет сельские проповеди» [5, с. 220].

        Выдвижение на первый план фигуры образованного священнослужителя, служащего нравственным наставником для своих многочисленных воспитанников, в полной мере соответствовало той первостепенной роли, которую отводили в деле «образования сердца» просвещенным представителям церкви Новиков и Антонский. Воспользовавшись, чтобы сильнее заинтриговать читателей, испытанным журналистским приемом выступления под условной маской анонимного автора письма к редактору периодического издания, Карамзин устами своего героя высказывает любопытные психологические наблюдения, свидетельствующие о тщательной обдуманности проблемы практической организации религиозно-нравственного воспитания простого народа. Помещик-просветитель, alter ego редактора «Вестника Европы», демонстрируя глубокое усвоение уроков, полученных в среде Дружеского ученого общества, живописует тот идеал общественной жизни, который теоретически обосновывали последователи Новикова. По словам карамзинского идеализированного персонажа, «крестьяне мои уважают и любят священника и сделались при нем гораздо набожнее. Я с своей стороны помогаю сему счастливому их расположению усердным примером своим и всякое воскресенье являюсь в церкви. Человек с умом образованным имеет тысячу побуждений быть добрым: набожность заменяет их для грубого земледельца и смягчает его душу. Ему кажется так естественно молиться Небу, предмету надежды и страха для полей его! Питаясь непосредственно из рук Натуры, может ли он забывать ее Творца великого? Но, к несчастью, суеверие гораздо обыкновеннее набожности между людьми непросвещенными» [5, с. 221].

        Подводя итоги обзорному рассмотрению преемственности принципов религиозно-нравственного воспитания в русской журналистике на стыке двух столетий, нельзя не отметить большую плодотворность этой традиции для развития отечественной периодической печати просветительской направленности, и остается лишь выразить пожелание, чтобы более подробное и обстоятельное изучение деятельности Новикова, его единомышленников и последователей способствовало бы в конечном счете восстановлению полномасштабной панорамы чрезвычайно богатой и насыщенной интеллектуальной и духовной жизни русского общества в ту далекую эпоху, в чем-то по-прежнему сохраняющую, на перекрестке непростых исторических путей России, ценность своих культурных заветов вплоть до наших дней.   

                Литература

    1.  Новиков Н. И.  Избранные сочинения. – М.-Л.: ГИХЛ, 1951. – XL, 744 с.
    2.  Прокопович-Антонский А. А.  О воспитании. – 3-е изд. – М.: Университет. тип., 1818. – 74 с.    
    3.  Шевырев С. П.  Антон Антонович Прокопович-Антонский. Воспоминание, посвященное воспитанникам университетского Благородного пансиона. – М.: Тип. императорского Московского университета, 1848. – 32 с.
    4.  Дмитриев И. И.  Сочинения. – М.: Правда, 1986. – 592 с. 
    5.  Карамзин Н. М.  О древней и новой России. Избранная проза и публицистика. – М.: Жизнь и мысль, 2002. – 480 с. 
    6.  Карамзин Н. М.  Полное собрание стихотворений. – М.-Л.: Сов. писатель, 1966. – 424 с.

         Апрель 2008