Голос

                ГОЛОС
Что остается нам в воспоминаниях от далекого детства, ведь многие лица забываются? Наверное, ощущения, приятные эпизоды или те, за которые потом нам неловко. Голос!  Или это только сердце помнит, как оно колотилось или замирало от чьего – то голоса?
Первое замирание Маришкиного сердца она помнила хорошо: ей было лет 12. Это было в четвертом классе. А красивый мальчик Алеша - в восьмом. Первое детское увлечение было тихим, тайным и светлым. Уроки литературы проходили у них в одном кабинете, у одного учителя. И почти каждый день Маришкин класс заходил к учителю или сразу после Алешиного восьмого, или перед ним. Она слушала, о чем старшие говорят, о чем спорят. Восьмой ругался, что не может выучить отрывки из «Евгения Онегина». «Что там за отрывки? А Мне – слабо?»  Дома она достала из шкафа роман и начала читать. А там! Любовь, что называется, «вам и не снилось». Просто инструкция к применению, как кружить голову девушкам. Пушкин учится «на раз». Воздушнее, полётнее стиха не придумаешь. И письмо Татьяны, и Онегина, и все остальные отрывки она запомнила сразу. И очень собой гордилась. Хотелось рассказать этому Алешке, что все просто, надо только чувствовать, что проговариваешь. Просто – хоть что-то чувствовать!
Однажды, оставшись одна в кабинете литературы, она увидела на столе журнал восьмого класса. Открыла. Нашла фамилию – Алеша в классе был один. И списала номер домашнего телефона. Листочек с номером лежал в ее модной кожаной желтой сумке целую неделю, прежде чем она осмелилась позвонить. Телефон- автомат. Сколько песен посвящено ему. Скольких он сделал счастливей и несчастнее. Звонок всего по 2 копейке. Цена Счастья - 2 копейки! Язык прилип к небу, совсем не ворочался, как только она услышала его голос:
 - Алло?
 - Алеша? Здравствуй. Поговорим?
 - Поговорим. А ты кто?
 - Я все равно не скажу тебе, кто я. Можешь даже не спрашивать.
 - Ну, что ж…Давай попробуем.
Алеша был хорошо воспитан. Каждый раз ей приходилось придумывать разные темы, чтобы не наскучить ему своей болтовней, чтобы не казаться глупой, чтобы иметь шанс позвонить еще.
Говорила больше она, рассказывала истории, которые произошли днем, в каникулы. Иногда говорил он. Тогда уже она слушала его необыкновенно теплый баритон и представляла его лицо в это мгновение. Она звонила из музыкальной школы, от своей бабушки, когда та занималась своими делами на кухне, иногда - из автомата на углу Белинского и Коммунистического проспекта. Зимой руки стыли от пластиковой рябой коричневой трубки. Пальцы и запястья становились красными и неповоротливыми. Но он не должен был даже догадываться, что она беззаботно болтает с ним, околевая в продуваемой ветрами будке, где стекла никогда больше не вставлялись после того момента, как были выбиты. А выбиты они были сразу после того, как будку установили.
Однажды она услышала чужие голоса и поняла, что разговаривает не с одним человеком.
 - Ну, все! Послушали? Вас ведь там четверо? – Маришка удивила своей догадливостью.
-  Дайте трубку Алеше.
 - Не сердись, не знаю, как называть тебя. Просто мои друзья были у меня. Они тоже хотели послушать тебя. Твой голос. Можно дам поговорить с тобой одному из них?
 - ?????? - У Мариши ответа не было.
 - Привет. Меня зовут Сергей. А тебя как зовут? В какой школе ты учишься? Мы  поняли, что в нашей, правильно? В каком классе? Не сердись. Мы просто слушали. У тебя очень красивый голос.  Ты знаешь об этом?
 - Знаю.
 - Так, в каком ты классе учишься?
 - Мы с Алешей сразу договаривались, что имени я не называю, и в каком классе учусь, не говорю. Мы просто разговариваем.
  - Но ведь разговаривать можно и не по телефону. А на скамейке в сквере, на каруселях…еще где-нибудь.
Сережа явно приглашал ее на свидание. Мариша обиделась, что Алеша разболтал друзьям о ее звонках. Мальчишки болтливы и хвастливы, это она поняла уже тогда и запомнила на всю жизнь. Доверять нельзя ни в каком случае. Она представила, что было бы, если б она сказала, кто она, и, не дай Бог, встретилась бы с кем- то из них. Вот такая, как есть, некрасивая, смешная, маленькая не только по возрасту, но и по росту.  Из достоинств – один красивый голос.
Настроение продолжать беседу пропало. Она быстро попрощалась, сказав, что звонит из музыкалки, и скоро у нее урок. Маришкины звонки продолжались год, полтора. Однажды, когда она разговаривала с ним из музыкальной школы, он тихо спросил:
 - Ты позвонишь еще вечером?
Она стояла перед огромным, во всю стену, зеркалом и смотрела, как у нее непроизвольно расширяются глаза. Первый раз он захотел поговорить еще! Ему не хватило отпущенного времени. Сердце радостно ударило.
- С чего вдруг?
Спрашивать разрешения о следующем звонке должна была всегда она. Так повелось.
 - Да, конечно. Я попробую.
Попробует!  Да она будет лететь к автомату у булочной на Проспекте, как только стемнеет! Говорить в сумерках было легче. Казалось, что никто не видит ее смущения и ее влюбленности.  И они говорили, говорили. С перерывами на короткие паузы – если вдруг подходил случайный прохожий и просил позвонить «на минуточку».
Однажды в школе на большой перемене Маришка спустилась на первый этаж, где стояли умывальники и вечно неисправные питьевые краны. Работал по обыкновению только один. Да и из того надо было чуть ли не высасывать воду. Маринке не надо было наклоняться над ним: маленький рост позволял осуществлять процедуру виз а ви. Она тщательно напивалась на несколько уроков вперед.
 - Не выпей всю воду! - услышала она смех за спиной.
 - Я ждала своей очереди, сейчас вы ждите, - четко ответила она, не оглядываясь.
За спиной сделалось так тихо, словно все действие происходило во время урока.
 - Я… - Мариша повернулась и онемела. Их было четверо. Как четырехмачтовый корабль. Это была именно та четверка, которая слушала по телефону ее голос. Маришка не сомневалась. Они ошарашенно смотрели на нее. Она еще раз прикоснулась к крану, чуть не выбив передние зубы, повернулась и гордо потопала по коридору прочь.
  - А я и не мог ошибиться. Я слушаю этот голос второй год, – услышала она голос Алексея.
 С тех пор она перестала звонить. Маришка вдруг реально увидела себя рядом с четырьмя красавцами и поняла, что шансов никаких.
Но Алеша с друзьями смотрели на переменах, в столовой, пытались заговорить в гардеробе. Все четверо пробовали на мероприятиях что-то ей передать, спросить, чтоб она заговорила. В кабинете литературы слушали, как она сдает стихи, говорит с учителем, слушали тихо. Молча.
Весной в раздевалке она увидела Алешу с одноклассницей Светой. Он терпеливо ждал, когда она завяжет на шее пестрый шифоновый платок. Он ждал, чтобы проводить. Он влюблен. История закончилась.
Прошло много лет. С тем другом Сергеем, который убалтывал ее по телефону, она встретилась через несколько лет в университетской библиотеке. Он учился на истфаке. На этот раз он тихонько слушал, как она говорит с подругой, как просит книги у библиотекаря. Попытался заговорить, но Марина удивленно и холодно подняла глаза, и он отвернулся.
С Алешей они встречались в городе нечасто. Но был тайный ритуал. Каждый год 9 мая на стадионе весь город после эстафеты школьников ждал забега сильнейших. Марина с мужем всегда сидела на одном и том же месте на трибуне.  В определенное время, именно к этому забегу подходил к перилам Алеша с женой – той самой Светой. Марина по его спине видела, что он уже чувствует ее взгляд. Постояв внизу минутку, он огладывался, ища Маришу. Они встречались глазами. Без эмоций. Не здороваясь. Раз в год. Много лет подряд. Значит, все хорошо. Жизнь идет у обоих своим чередом. Как пишут в поздравительных открытках: будьте все здоровы и благополучны еще на год.
Примерно, через тридцать пять лет после этой истории Маришкина младшая дочь оканчивала школу. Репетиторы. Экзамены. Нервотрепка.  Потом покупка платья, туфель к выпускному вечеру. Однажды они с дочкой мерили в магазине туфли для выпускного. Дочери не нравились ни одни, капризничала она «по полной»: то каблук мал, то носок не узкий. То вообще туфли «скучные».
 Вякнул колокольчик на двери. Кто – то вошел. Попросил показать мужские кроссовки. Машинально Марина мысленно оценила себя: зеленое шелковое платье облегает фигурку, декольте сумасшедшее, «вырви глаз», серьги в ушах красивые, салатовые босоножки на шпильках.  Изящные! Она в форме. Можно продолжать спокойно выбор туфель. Привычка всегда оценивать себя со стороны была практически профессиональной.
 - Пожалуй, я с тобой соглашусь. Но, дочь, послушай моего совета. Давай возьмем тогда две пары. Эти – экстравагантные, на безумном каблуке, - для выхода за аттестатом, а эти, на низком, для вечеринки. Ты не сможешь ходить весь вечер на платформе и каблуке. В них же только постоять и провести фотосессию.
 Марина оглянулась. На диване сидел Алеша. Делая вид, что меряет кроссовки, он ничего не примерял, он переставлял данные ему коробки, надевал и тут же снимал обувь без оценивания. Он просто слушал ее голос.  Она растерялась, но продолжала говорить спокойно, не задыхаясь от волнения.
 - Спасибо. Мы сейчас посмотрим в соседнем магазине и, скорее всего, вернемся.
Они с дочкой зашли в соседний магазин. Алеша вошел следом за ними в другой магазин почти сразу. Он снова слушал. Наверное, хотел узнать, изменился ли ее голос. Он не изменился. Он стал еще красивее. Это она знала точно. Ученики и студенты всегда говорили ей об этом.
Потом было еще несколько девятых мая. А на юбилей школы – в феврале - он не пришел. Мариша купила красивое платье. Выглядела замечательно. Ведь он знал, что она работает в их школе. Все приходили, заглядывали во все классы, здоровались. Она была счастлива, что он увидит ее в окружении настоящих и бывших учеников. Вечером в кафе, улучив момент, когда они были только вдвоем, подруга Светлана сказала, что Алеша умер от инсульта, не дожив до пятидесяти одного года, еще одиннадцатого январе.
- Он не смог прийти, Мариш, - успокаивала Светлана.
Маришка плакала на ее груди… без голоса…
Что остается нам в память о человеке? Если не говорил с ним ни разу лицом к лицу, если и лицо помнишь с трудом? Остается нежность его голос. Светлый и теплый.