Однажды

Однажды.

   Это случилось в дождливый день. Подобное всегда случается в такие дни — голова утопает в ленивых размышлениях о смысле жизни, ноги путаются в лабиринтах луж и уличных стоков, а руки ищут что-то в карманах, усиленно перебирая в пальцах нити обыденного. Томное состояние давит на грудь, хочется спрятаться, сбежать, забиться куда-нибудь между кирпичиками в ближайшей стене, или мчаться всё дальше и дальше, оставляя за собой улицы, города, километры дорог… «Обычная осенняя хандра!» - так подумает каждый. Но всё может быть куда интереснее.

   Однажды некто вышел во двор своего дома, слегка потрёпанного временем, но ещё красивого, парадного. Вышел и сразу же угодил левой штаниной в глубокую лужу.

- Бааатюшки!

   День уже необратимо испорчен, но это только начало. Стоило луже миновать, как перед молодым человеком возникла серая громадина. За рулём этой громадины был смешной дядька в безрукавке, кепке и с пышными усами. Он довольно хмыкнул, чихнул, и, совершив не совсем удачный манёвр, тут нужно уточнить — для машины он был удачным, а для нашего героя нет, скрылся во дворах. Облитый с ног до головы Геннадий громко заскрипел зубами. Новое пальто безвозвратно испорчено, настроение, что тут говорить, а самое главное чемоданчик с документами… Обидно и совершенно неприемлемо.

- И зачем я только вышел из дома, - застонал Геннадий, собирая промокшие бумажки с дороги. - Я ведь мог перенести встречу! Я бы мог сделать столько всего полезного, но нет!

   Мимо кто-то обеспокоенно шёл, шаркая подошвой своих кедов по асфальту. Этот кто-то остановился посмотреть на несчастного, так, из интереса, потом собирался идти дальше, по своим делам, но задержался дольше обещанного самому себе.

- Если бы я только мог знать… Предугадать… О, Боже! Если бы я… Эх! Этот проклятый отчёт, эти проклятые бумаги, эти проклятые лужи!!! За что мне это?

   Геннадий повернулся и увидел прохожего. Тот внимательно следил за каждым его движением, слегка ухмыляясь, как-то по-особому нахмурив тонкие бровки, с издёвкой, нет, с презрением! «Как ему не стыдно!?» - подумал наш герой. «Здесь человек погибает, а он… Нет! Я это так не оставлю. Мне что одному испытывать все эти мучения? Сейчас он у меня получит по самое не хочу!»

- Ах, как тяжела моя жизнь, - застонал Геннадий, театрально роняя с трудом добытые бумаги обратно в лужу. - Ах, как же я несчастен!

   Закидывая руки то вверх, то назад, он старался ненароком задеть наблюдателя, зацепить и повалить в лужу, но, увы, навыка не было. Поняв, что авантюра провалилась, Геннадий, траурно всхлипнув, со всей дури, даже чуть-чуть разбежавшись, прыгнул в лужу. Вода поднялась в воздух, а затем громко плюхнулась обратно на землю. Несчастный снова оказался мокрым, промёрзшим насквозь, обиженным и оскорблённым… Однако, как на зло, случайный прохожий стоял прямо, не шелохнувшись, сухой и чуть ли не аплодировал.

- Браво, браво, какая экспрессия, вы бы видели себя со стороны! - сорвалось с его поджатых губ. - Какой талант, какой талант!

- ТАЛАНТ!?

   Геннадий был до самой глубины души своей оскорблён. Ещё сильнее, чем раньше. Он безбожно опаздывал на встречу, мёрз и всячески душевно страдал, а этот некто… Этот нехорошенький человек в кедах насмехался над ним, над самим Геннадием Васильевичем Петрушиным, заведующим отдела по обработке данных! Как ему было не стыдно, как только душа его выносила подобную грязь! Кстати о грязи — дяденька, в смешной безрукавке с усами, перепутал адрес, и вновь объявился на месте происшествия. Он спокойно передвигался в грязной морской воде, как вдруг, прямо перед ним, возник Петрушин.

- Полундра! - закричал водитель, по необычайному совпадению бывший моряк.

   Закричал и вывернул руль со всей дури. Громадина со скрипом повернула, повернула и скрылась из виду. Геннадий тяжело дыша стоял в луже, опустившись на колени. Лицо его вздрагивало от возмущения и страха, а руки сжимали документы, которые уже не были похожи сами на себя. Драматичная картина.

   Случилась неловкая пауза. Такая пауза была у Гоголя в «Ревизоре», и случается в каждом художественном произведении в тот момент, когда мысль писателя слегка теряется, мигает, как лампочка, и угасает. Этакая заминка случилась в голове у Геннадия. В нём, кажется, проснулся разум. «И зачем ты прыгаешь в этой луже? Мог бы несколько раз сбегать домой, переодеться, прийти в себя, ещё бы вовремя успел.» И действительно, зачем всё это?

   Зачем-зачем? Для зрителя! Возбуждённый прохожий еле стоял на ногах. Он уже плакал от смеха и восторга, едва не задыхаясь.

- Кака… Какая экспрессия, товарищ… Какая… - но вдруг он взял себя в руки, вытянулся, выпрямился, отряхнулся, и, сделав величественный шаг прямо в лужу, протянул Геннадию свою руку. - Меня зовут Илья Подлокотный.

   Илья Подлокотный! Все волосы встали дыбом на голове у Геннадия. Знаменитый режиссёр, тот самый на которого его жена Любочка, та с которой он развёлся три года назад, тащила, тащила не щадя ни его, ни себя. Вот тут действительно: «Бааатюшки!» Та постановка была про двоих верующих бандитов, сознающихся в своих грехах священнику. Успех имела страшный! Говорили, кстати, что Илья скоро ставит что-то новенькое, острое, современное… И вот он стоит! Он самый! Здоровается с Геннадием в луже. Какой успех! Какой стыд и позор, он, Геннадий, такие истерики перед ним закатывал, ах, но ведь всё, время повернуть вспять нельзя… А что если…

- Я никогда не видел таких талантливых неврастеников. Я в полном экстазе. Как вас, кстати, зовут?

- Ген… Геннадий Петрушин.

- Геннадий Петрушин? Очень приятно! Вы прямо как крокодил Гена, такой же зелёный. Эх, как жаль что я вас не встретил раньше!

   Неужели он позовёт Геннадия к себе в театр? Такая удача! Быть не может! Петрушин сделал гордое лицо, а потом подумал: «Что мне делать в этом паршивом театре?» Он успел выдумать целую речь, и уже представил как красиво он будет удаляться к своему подъезду, как Подлокотный будет умолять его стать актёром, как этот дядька с усами вернётся и тоже будет участвовать в действии, как ружьё… Но, увы, всё оказалось гораздо прозаичней.

- Вот если бы вы стали нашим гардеробщиком… - восхитился Подлокотный. - О, наш театр стал бы самым лучшим в мире… Так что, вы согласны, а, Геннадий?

   И тут Геннадий из зелёного крокодила стал красным. Он весь побагровел! Какая низость, его, главу отдела по… Да любого человека плескавшегося в луже попроси стать гардеробщиком он примет такой же оскорблённый вид! Петрушин раздулся, как воробей на морозе, раздулся и снова придумал длиннющую речь, в которой он, не буквально, поливает режиссёра грязью, взывает к его совести, услышав которую горе водитель возвращается и топится в луже, не справившись с чувством стыда. Так напыжился, так разозлился, что, вдруг, случайно согласился.

- Ну и славно! Увидимся в четверг!

   Режиссёр зашуршал дальше по улице, а Геннадий погрузился в тяжёлые размышления.

- Надо же… Право, я ведь… Какая белиберда!

   Он грустно сложил остатки своих бумажек в промокший до нитки чемодан, крикнул вслед всё-таки вернувшегося дяденьки пару некультурных слов и медленно зашагал домой. Там его, к слову, уже ждали.

- И что это было? Свалился в лужу, поиграл лицом… Совсем уже спятил, Геннадий Васильевич, - женский голос вернул Петрушина в реальность. Это была его жена, третья после Любочки по счёту. Её звали Маргарита Семёновна. Она стояла в своём длинном лоскутном халате и смотрела на него. Внимательно, как тот режиссёр. - Ты шапку дома забыл, дурачок. И ключи.

   Женщина протянула ему шапку и связку гремящих ключей.

- Что бы ты без меня делал, несчастный, - сказала Марго, улыбнулась, чмокнула мужа в щёчку и юркнула обратно в подъезд.

   Геннадий остался в полном недоумении. Видимо придётся идти на работу. Придётся... Но что сказать начальнику?

   Петрушин побрёл к автобусной остановке. Он мысленно перебирал все варианты событий, в них иногда вмешивался Подлокотный и тот дядька-ружьё на подводной лодке серого цвета. Он шёл и не знал, даже не догадывался…

   Тот день был выходной.

   Какая всё-таки непредсказуемая бывает осень.