Рассказы о войне ветерана 457

                З Е М Л Я  Г У Д И Т

                Повесть

                Автор повести Олесь Гончар


  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).

Продолжение 4 повести
Продолжение 3 — http://proza.ru/2020/10/24/1696

  Последние десять лет Константин Григорьевич работал заведующим городским пунктом «Скорой медицинской помощи». До недавних пор он ещё носился по городу на своем неугомонном автобусе, спасая пострадавших от бомбардировок полтавчан. Накануне Константин Григорьевич должен был на этом автобусе выехать на восток. Вчера они, посадив в машину больную Надежду Григорьевну, двинулись в путь… Чтобы не волновать прежде времени мать, Ляля покамест не говорила ей о своем твердом намерении остаться в Полтаве. Константин Григорьевич тоже молчал об этом… Застревая в тесных колоннах, по пылающим улицам Полтавы Убийвовки выбрались на окраину города. Здесь все и произошло. Колонны внезапно попали под яростный налет вражеской авиации. Их машину разбило, тяжело ранило осколком двухлетнего ребенка шофера прямо на руках у матери. Константин Григорьевич с полчаса пробыл возле него и возле других раненых, которые окружили его медпункт, открытый на скорую руку средь поля. В это время стало известно, что путь на Харьков уже перерезан немецкими танками. Не оставалось ничего другого, как возвращаться…

  Взяв Надежду Григорьевну под руки, Убийвовки возвратились с нею домой. В дом её уже не ввели, а внесли. Это было вчера. А сегодня Константин Григорьевич уже завёл речь о работе. О какой? Для кого?
— Раз выехать не удалось, то нужно начинать что-нибудь здесь, — словно оправдывался перед кем-то Константин Григорьевич. — Немцы немцами, а мой пункт «Скорой помощи» должен функционировать. Ведь Полтава не вымерла, в ней остались наши люди. Кто им будет помогать? Немцам они не нужны.
Никто не возражал. Ляля стояла перед своим книжным шкафом, всматриваясь в знакомые корешки томов.

  И мать, и отец, и тётя Варя украдкой поглядывали на свою единственную. Сегодня даже в этой стройной девичьей фигуре, даже в том, как она оперлась белой хрупкой рукой на дверцу шкафа, было что-то непередаваемо скорбное. Вдруг Ляля повернулась к родным и как-то горько, не по-своему улыбнулась:
— А что я буду делать, папа?
Надежда Григорьевна внутренне вздрогнула: глаза дочери, всегда такие светло-голубые, вдруг потускнели.
— Что я буду делать, мамочка?
И все с ужасом спрашивали себя: в самом деле, что она будет делать? Кому нужна сейчас её астрономия, переменные звёзды, которыми она бредила и которые так настойчиво готовилась исследовать?

  Ещё неизвестно было семье Убийвовк, что недалёк тот час, когда потянутся на запад по дорогам всей Украины конвоируемые колонны молодых невольниц — вчерашних студенток, пятисотниц, учительниц, стахановок, когда горько зарыдают сёла и города, а леса наполнятся мстителями. Ещё неизвестно было семье, что случится именно так. Но уже чувствовалось, понималось сердцем, что будет нечто подобное, что никакое примирение с тем, что надвигается, немыслимо, потому что единственно возможной была только та просторная, большая жизнь, с определённой целью, с чистым дыханием, к которой готовилась Ляля-октябрёнок, Ляля-пионерка, Ляля-комсомолка. А теперь эта жизнь всё больше и больше заслонялась тяжёлой тучей. Вернуться можно было только с боем или погибнуть рабом.

  Девушка стояла посредине комнаты с широко раскрытыми глазами, которые от её дум тускнели всё больше и больше.
— Только рабыней я не буду, — вдруг промолвила Ляля ровным голосом, так, будто бы речь шла не о ней, а о ком-то другом.
На некоторое время воцарилась молчание.
— А мы тебя и не готовили к этому, — тихо сказала мама, глядя в потолок своими тёмными, в тёмных обводах глазами. — Мы тебя готовили для настоящей жизни.

                Продолжение повести следует