Письмо

Знаешь, сестрица, клянусь, у меня не было особо времени писать тебе, а новостей за последнее время накопился целый ворох. Сейчас разгар сезона, курортники мельтешат, заполонив берег, как тараканы; наша гостиница теперь кажется набитым сладостями буфетом, куда повадились забираться муравьи. За день набегаешься с этими чемоданами вниз и вверх («Да, сэр, спасибо, сэр, вам показать, как работает кондиционер?») до того, что аж дурно становится. Главное в суматохе не оскорбить чьё-нибудь достоинство, иначе получишь не на чай, а взбучку от босса.
 
Живу на чердаке. В общем и целом, пожалуй, я вполне доволен: богатые постояльцы дают купюры с пятерками и десятками; я складываю деньги в копилку и прячу её в тайник в стене, — там уже изрядная сумма набралась! После окончания сезона планирую пойти в ресторан официантом, если получится, а если не возьмут, так останусь тут. Здесь и правда неплохо. У меня с двух сторон странные соседи (эти мансардные номера совсем дешёвые, поэтому живут тут годами). Один – старый еврей, мнит себя писателем; уж третий месяц как тут торчит. Мой приятель партье любит воображать себя умным, говорит, читал несколько его книг, а теперь утверждает, что этот пожилой интеллектуал исписался (ничего хорошего уже не напишет, значит). Когда трамвай перестаёт ездить, его списывают на слом. А этот еврей, я даже не знаю, что с ним. С ним больно много не поговоришь. Списался звучит почти как спился, верно? Второй – лысый пузатый мужичок по фамилии Сантини, вечно бубнящий себе поднос мотив одно и той же песенки. Я поднимаюсь с солнцем, но всегда, когда прохожу мимо его двери, она оказывается приоткрытый, и сквозь щель видно, как этот толстяк бреется в ванной. И напевает свою дурацкую мелодию. Все остальные постояльцы – кажется, заурядные люди. Я к ним не приглядываюсь особо.

Обедаю на кухне для прислуги. Пока ем, тетушка Рита выбалтывает последние бабские пересуды. Считает, что нашла себе благодарного слушателя. Помнишь посудную лавку Джанкарло, где ты подрабатывала прошлым летом, перед тем, как удрать на север страны с этим проходимцем (ума не приложу, как тебе хватает терпения жить с таким мерзавцем? – разводись ты с ним да переезжай к матери, пока я не найду тебе жениха по сердцу!) Пьером? Этот скобяной магазин - одна из любимых тем тёти Риты. Так вот, она сменила хозяина. Джанкарло сыграл в ящик, и теперь его имуществом распоряжается его племянник, Гропиус, – единственный наследник. Он хочет там все изменить. Оказывается, дела Джанкарло шли совсем худо, раз целый склад кастрюль и сковородок, примыкавший к лавке, оказался непочатым. Теперь Гропиус устроил большую распродажу (слыхала когда-нибудь о распродаже алюминевой посуды?), чтобы расплатиться по претензиям кредиторов, а к оставшимся вырученным деньгам планирует добавить ещё немного и откроет кондитерскую – эдак по крайней мере мне представляет всё эта сплетница тётушка Рита. Если Гропиус и взаправду осуществит эти воображаемые намерения, то не придётся тащиться через три квартала за печеньем к жулику-кулинару Джузеппе, который каждый раз норовит бессовестно обвесить тебя, в свою пользу, понятно. Хотя я ведь ем не всякое печенье, ты же знаешь.

Что ещё? Новенькая горничная строит мне глазки в коридоре, когда мы оказываемся там вдвоём случайно посреди рабочего дня, а я всё не решаюсь пригласить её в кино, потому что времени катастрофически не хватает. Может быть, в конце сезона, если она не сменит работу и не исчезнет, как часто бывает с горничными, я ей займусь. Тебе должно быть прекрасно известно – обхаживать молоденьких девиц я умею.

Есть и неприятные новости... Два дня назад директор гостиницы устроил мне взбучку из-за того только, что я перепутал чемоданы. Дело было так: два деловых постояльца, Штольц и Северини, выезжали от нас в один день. Северини намеревался сдать номер несколько раньше, но задержался в холле и стал трезвонить по телефону по какому-то архи-неотложному делу, а я к тому времени спустил его чемоданы и отнёс к выходу, приготовив грузить на каталку. Пока Северини трепался с по телефону, я тащил по коридору вещи Штольца, которому вдруг срочно приспичило покинуть отель после месячного дуракаваляния на шезлонге возле бассейна. Наконец Северини наговорился всласть и водрузил трубку на рычажок аппарата. Одновременно Штольц и Северини вывалились на улицу через нашу фирменную вращающуюся дверь и принялись усердно махать руками, пытаясь поймать таксомотор. Я между тем весь в поту вытаскивал их тяжеленный скарб на улицу. Один чемодан Северини оказался в точности таким же, как у Штольца, и я случайно перепутал их... Один забрал нестиранные портки другого. Произошел ужасный конфуз. В тот же день Штольц вернулся обратно в гостиницу и устроил скандал с закатыванием глаз и шевелением усами, ругаясь на чем свет стоит и безостановочно тыкая в мою сторону пальцем. Нашли Северини, и меня отправили поменять чёртовы чемоданы, как было до этого. Директор выбранил меня и пригрозил, что уволит, если что-нибудь подобное повторится. Сегодня, однако, он меня похвалил и сказал, что такого трудолюбивого носильщика, кого бы так часто хвалили постояльцы, у него никогда не было (ещё бы, я-то работаю на чаевые!). Завтра, пожалуй, пойду обедать в кафе через улицу, нету моченьки слушать и дальше трескотню этой болтуньи Риты о безграничной тупости жениха её дочери. Она мне все уши прожужжали тем, что... Впрочем, это неважно. Разошёлся что-то сам, ничем не лучше седовласой тарахтелки.

Пора закруглться. Поздно уже. Ты всё-таки напиши матери, узнай, как у неё дела, она переживает из-за твоего молчания. А лучше позвони. И мне пиши почаще, а то я приеду к тебе, ей-богу, приеду! И уходи ты этого идиота Пьера, умоляю! Он же тебя не ценит!

                Всё. Пока.
Твой любящий брат Томмазо.