Повилика

 Глава 5

Не зная броду – не суйся в воду /народная мудрость/

  Жила ведунья тихо и скромно, в соседний городок, коль надобность случалась, ходила, травы в лесу да прилесье собирала, огород свой держала, да с того и кормилась.
  Хаживали люди к ней нечасто, все больше из далеких поселений, чудом узнававшие о делах ее, а вот с Дольего Виру, что странно, почти и не шел народец.
  Однако ж, слухом земля полнится. Настал черед и в Виру спонадобленникам появиться.
  Ввечеру как-то пошла Меланья на покос дальний. Знала она от Кикиморы-бабки, что травка там о ту пору знатная цветет, пока свежа, можно себе для настоев собрать.
  А назавтра она уже негодящей станет.
  Ворочалась ведунья до дому поздненько, в сумерках почти. Песню напевала, корзинкой с травой помахивала, босыми ножками позднюю росу собирала. Почти уж и дошла она, но у сада, у любимой полянки задержалась, давеча деревце там черешневое завяло, Ветром-разбойником подломленное. Жалко Меланьюшке черешенку стало. Подхватила она ствол надломленный, приподняла, к палочке примотала, да силушкой своею с тою черешенкой и поделилась. Прикладывала руки до деревца, силу направляла, точно соками питала, что с земли от корней по веткам струятся.
  Зазеленела черешня, зашумела благодарно, руками - веточками Меланье поклонилася.
  Вот и стала девушка к спасенному деревцу приходить, навроде б как проведать, чтоб не засохла черешенка. А и черешня та спомогать ей стала, как прислониться к деревцу Меланья, все плохое-то деревцо у ней забирает, спокойно так себе пошумливает, будто песенку поет. Вот и становится ведунье на душе легче.
  Так и стояла Меланья, деревце свое обнимая. Вдруг, навроде как, говор услыхала девичий – сурьезный да грозный изрядно.
  Подалася ведунья вглубь сада, глядит – дева в сарафане расписном, в уборе дорогом, за куст смородиновый запуталася, да и нет бы спокойно юбку от колючек распутать, так она дергает ее да бранится.
- Стой-постой, - ведунья ту девицу останавливает. - Порвешь наряд, ведь.
  А та зыркнула сподлобья, скривилася:
– Иди, - говорит, - своей дорогой!
  А сама дерг платье – и порвала. Меланья и охнуть не успела.
  Вылезла незнакомица из кустов, окинула взглядом ведунью, как рублем одарила. А девица та видная – брови насурьмленные, щеки румяные, округлые, губы словно вишни спелые, а глаза черны да глядят сурово. Сама-то бабенка дебелая, холеная, кулаки в бока уперла и велит:
- А ну-ка, девка, рассказывай, где тут ведьма живет, раз уж попалася мне!
  Опешила Меланья со слов таких, странно ей слышать от богачки речь дурную да скверную.
- А ежели не знаю я, где ведьма живет, - спрашивает, а в глазах лучики смешливые зажглись.
  А дева-то будто и не слышит ее, знай разоряется:
- Давай-давай, отвечай да поторапливайся, некогда мне лясы с тобой точить! А не знаешь дороги, так иди откуда пришла, добрых людей с пути не сбивай!
Ох, и девица!
  Закачала Меланья головою, вздохнула. Вроде и негоже сердится на такое, а проучить-поучить надобно.
- Ладно, - молвит, - пойдем, покажу, где ведуньи домик, - сказала так и пошла, голову гордо поднявши, да девицу не дожидаясь. По дороге корзинку свою с травами подняла, на черешенку лишь мельком, вздохнув, взглянула.
  Хоть и быстро ступала Меланья, а дева позади - даром что грузна – поспешала да поторапливалась. А уж как плетень близко показался, так обежала она Меланью, стала посередке и дале не пускает:
- Все, - кричит, - хватит, проводила ты меня, теперь бывай здорова! Валяй, не мешай, а то, ишь, еще к ведьме раньше меня поспеешь! За мною черед занимай!
  Тут уж рассмеялась Меланья от души:
- Да не волнуйся, - говорит,- самая ко мне наипервейшая будешь! - обошла ее да калитку придерживает,
- Проходи, - зовет.
  Поняла дева, что просчиталась, да только не смутилась она, скривилась презрительно, оглядела ведунью с головы до ног:
- Ты, значит, ведьма!
  Та в ответ головой закачала:
- Нет, не ведьма я, ведунья.
- Не все ль равно, все вы нечистые! - свое гнет молодуха.
  Еще пуще удивляется Меланья:
- Так, коли нечистая, то пришла ты зачем?
  Но не из трусливых была бабенка. Руки в боки уперла, воззрилась гневно:
- Ты, - говорит, - заводи в дом, там буду слово свое молвить.
  Нахмурилась ведунья, шагнула на порог:
- Ну что ж, проходи, коль не страшишься, - сказала.
- Ну вот еще, - чуть не в лицо, с вызовом, фыркнула девица и попереди хозяйки прошла в хатку.
  Завела Меланья гордячку в светелку прибранную. Та по сторонам зыркнула, плечиком передернула – бедно ведьма живет.
  А Меланья завесы на окошках опустила, пук травы почернее выбрала, подожгла, да котелок самый большой на печь бухнула. А сама волосы распустила незаметно и травой дымящей вонючей стала деву окуривать, обходить. А сама и спрашивает:
- Имя свое мне скажи.
  Девица к такому запаху непривычная, нос зажавши сидит, да скумекала – надо выдуманное имя сказать, только ведунья ее перебила:
- Без обману говори, а не то страшной карою колдовство мое обернется, - да захохотала, так, что и сама напугалася. Дева, же и вовсе глаза выпучив сидит, ртом воздух закопченный хватает.
- Марфа я, - сказала, закашлявшись.
  Тут Меланья траву в котелке затушила, а сама продолжает с усмешкой:
- Что ж, поведай Марфа, на что тебе ведьма спонадобилась?
  А та спохватилась, да и достает платочек, что у груди за сарафаном припрятан был. Раскрыла его - там портретик маленький, шелками вышит, а на нем парень. Пригожий мо;лодец, навроде, да только по портрету особо не разберешь.
Портретик-то у девы в руках подрагивает, видно – волнуется она. Тут и речь завела.
- Есть у нас в селе молодец удалой да знатный – Федя. Всем хорош он – и силен, и умен, и лицом вышел, и дело знает, а уж словцом крепким коли величает - заслушаешься. Девки-то наши все по нем сохнут, да и я не устояла. Все ему, любому, к ногам положила: «Бери, - прошу, - меня в жены, сама я девка видная, дом у меня богатый; все, что ни пожелаешь батенька с маменькой сделают.»
  А он усмехается только: «Рано мне в мужья, еще не всех девок на селе перебрал!»
  Смеется, а мне тоска-печаль. А как созналася ему, что на уме у меня – так и вобче к нам ходить перестал, десятой околицей усадьбу нашу обходит.
  Закривила Марфа губы полные, слезинки по щекам покатилися:
- А давеча на гульбище, гляжу - с заезжей молодкой милуется, вьюном подле нее кружит. Ох и горячо придавило сердце мне, тьмой глаза застило, еле стерпела, ушла до дому в печали.
  Сказывает Марфа, а глаза у ней ровно уголья огнем полыхают, за рукав ведунью поймала, замолила, запросила ее:
- Помоги мне, ведьма, дай мне зелья приворотного, чтоб меня, к нему приворожило, а других от него чтоб отвадило.
  Сощурила Меланья глаза, а та ниже еще склонилася, манит ведунью.
- А еще, - шепчет, - зелья такого мне дай, чтоб ребеночка понести от него, дабы уж наверняка никуда от меня не пошел, на сторону чтоб и вовек не глядел!
  Запалилась бабенка, наседает, слово свое диктует:
- Дай, дай только приворот на Федю, на моего… Я его в обиду ведь не дам, ребеночка ему рожу, а там стерпится-слюбится. Не в холопах, небось, жить зову, в доме барском! На золоте пить-едать будет, аки сыр в масле кататься!
  Слушала ее Меланья – диву давалась! Но виду не показывала, только усмехалась да головой качала. Странно ей было глядеть, как один человек судьбой другого распорядиться желает. Знала она – силу свою во зло пускать никак нельзя, а девицу проверить хотела да проучить. Сама живенько присела к столу, портретик в руки взяла и говорит раздумчиво.
- Приворот значит. А его волю ты в расчет не берешь? У тебя она не считается?
  Вскинулася дева:
- А ты, ведьма, меня не учи! Делай, что тебе велено, я за то заплачу щедро, в шелка-бархат одену, камушков самоцветных подарю.
  Вздохнула Меланья, встала, к окну подошла, стала кошку свою поглаживать – здоровую да страшную. А та только кисточками своими на ушах дергает, сощурилась и сидит словно неживая, не шелохнется – страх!
  Оборотилася ведунья да распрямилась, брови свела черные, нахмурилась, лишь глаза синим светом колдовским горят.
- Коли так, - говорит, - то слушай, что скажу…
  Подошла к полке, ножик достала, тонкий и острый, провела пальцем по лезвию, подула, он синими искрами, аки глаза ее, посверкивать стал. А ведьма то и вопрошает:
- Хорошо ли ты подумала, Марфа? Нужен ли муж сей тебе?
Та давай головой кивать:
- Нужен, ой как нужен, да чтоб только мой был, только одной мне достался! А ножичек-то, - спрашивает, - зачем?
  Ведьма снова ножом по пальчику плашмя провела, да остер он был – выступила на пальце капля крови. А та кровь, что на ножике осталась вмиг огнем красным загорелась. Забоялася Марфа, а лишь отшатнуться хотела, как в глаза ведуньи взглянула, так на месте и замерла.
- Заговор крепкий, – ведьма шепчет, - на крови твоей делать буду, так вернее поможет.
  Девица только ойкнула, а ведьма посмотрела раздумчиво, с ножичком наизготове подходить к ней стала.
- Говоришь, люб тебе твой Федя? – спрашивает, руку девицы берет за локоток, да и переворачивает. Примеряется, как кровь пустить. Совсем деву застращала, та уж и не рада, что пришла.
- Люб, – шепчет упрямо одними губами, - люб…
- Что ж ты за него отдать готова? Какую цену назначишь? – склонилася над ней ведунья, шепотом говорит, а той громом в ушах отдается:
- Может красоту свою, может молодость, а может и жизнь??? – захохотала, да стала словечки какие-то над ножичком шептать, а руку крепче захватила, рукав вверх по-хозяйски тянет.
  Тут уж не выдержала Марфа, в слезах закричала:
- Какую жизнь, какую красоту?
- Ничто на свете даром не дается, всякому желанию цена быть должна, где-то прибавится, а где-то убавиться должно, - пришептывает ведьма, глазами почти безумными смотрит.
- Говори цену!
  Марфа только громче голосит:
- Нет, нет, помилуй!
- Да на что тебе красота твоя? – дерзко скалится ведьма. - Федя тебя все одно полюбит, будет подле тебя верным слугой твоим, тенью твоей, он перемен в тебе и не приметит!
  Вскочила девица, руку вырвала, замотала головою:
-  Ой, не надо мне такого, не хочу я красоты и жизни лишаться, и тени мне от Феди не надо! И перемен со мной не желаю!
- Эвон как, - ведьма протянула, ножик опустила, а не отходит.
- Хорошо подумай, - добавила, - я вдругорядь не соглашусь!
- Нет! - Марфа даже ножкой притопнула и кинулась к выходу. Пробежала без оглядки через двор. А у воротец запридержалась, видно осмелела:
- Ох и злая же ты, ведьма, ох и гадкая! – закричала.
  Только идти собралась, глядь – а по дорожке мимо ней мальчонка проскочил, да к ведунье со всех ножек кинулся; та подхватила его, счастливо засмеялася.

  Плюнула Марфа на землю:
- Да еще и обманщица! Меня поучала, а сама дитя нагуляла! Подлость!
  Тут ей навстречу из-за дерев Вера вышла, стала напротив девы, путь ей перегородила.
- Не обманщица, – промолвила с улыбкою, – то мой сыночек.
  Помедлила, плечом круглым повела, ведунье кивнула.
- А ты, Марфа, языком даром не мели, за себя думай!

  Сказала так и калитку плотно за собой притворила.
  Опомнилася Марфа, хотела слова прощенья сказать, да не сумела, так и пошла восвояси.
  А дома приказала:
- Как объявится Федька – поганой метлой со двора гнать! Мне моя жисть да красота дороже!