Идеи официальной народности в русской педагогике

                (Ключевые элементы идеологической доктрины «официальной народности» в русской педагогике второй трети XIX века)

        Система народного просвещения в Российской империи всегда имела отчетливо выраженный идеологический характер, будучи прочно встроенной в качестве одного из ведущих компонентов в общую целостную стратегию внутренней государственной политики, проводившейся самодержавной властью в целях поддержания общества в консолидированном состоянии посредством воспитания подрастающего поколения в верноподданническом духе. Для достижения этих целей явно недостаточно было одних лишь запретительных и охранительных мер – возникала неотложная необходимость противопоставить революционным идеям, всё более активно проникавшим в Россию из Западной Европы, альтернативную национальную идеологию, которая опиралась бы на патриотические ценности, консервативное политическое мировоззрение и лояльный тип поведения по отношению к правящим властям и существующему монархическому строю.

        После довольно длительного периода напряженного поиска подходящих идеологических моделей, а самое главное – механизмов их эффективного распространения и централизованного пропагандирования, ответственные обязанности по соответствующему целенаправленному воздействию на умы населения империи была возложена на министерство народного просвещения, которое и стало безотказным проводником правительственного идеологического курса в российском обществе [1]. В качестве господствующей политической доктрины, активно насаждавшейся во всех учебных заведениях на территории Российской империи, была взята на вооружение так называемая «теория официальной народности», ставшая концептуальной доминантой правительственного курса в сфере образования на протяжении всего времени правления императора Николая I, а в отдельных своих элементах продолжившей существовать даже и значительно позднее [2–3].

        Создателем этой «теории» стал в начале 1830-х гг. только что назначенный императором на этот пост министр народного просвещения Сергей Семенович Уваров – глубоко и разносторонне образованный человек, президент Петербургской Академии наук, крупный филолог-эллинист, литератор, в прошлом служивший на дипломатическом поприще и благодаря этому опыту хорошо знакомый с ведущими политическими доктринами, имевшими широкое хождение в общественной жизни на Западе [4–6]. Ревностно приступившему к исполнению своих должностных обязанностей Уварову быстро удалось найти универсальную формулу, которая вобрала в себя требуемые императорской властью ключевые политические идеологемы. Взяв за основу традиционный воинский призыв, к тому времени уже имевший большое распространение в русской армии: «За веру, царя и отечество!», Уваров придал этому лозунгу несколько более обобщенную форму, долженствовавшую на новом уровне раскрыть его идейно-смысловое содержание: «Православие, самодержавие, народность». Получившаяся назывная триада потенциально противостояла другой очень известной в то время идеологической триаде, провозглашенной в годы Французской революции 1789 года: «Свобода, равенство, братство». Русский вариант должен был решительно вытеснить из общественного сознания воспитанников учебных заведений Российской империи крамольный революционный западный пример.      

        Идеологическая формулировка Уварова получила высочайшее одобрение и утверждение со стороны императора Николая I и была положена в основание воспитательной программы, неукоснительно, проводимой с тех пор министерством народного просвещения [6]. В первом же номере начавшего выходить с 1834 года специального ведомственного издания, «Журнала министерства народного просвещения», было официально опубликовано и доведено до сведения всех служащих по этому ведомству «Циркулярное предложение г. управляющего министерством народного просвещения начальствам учебных округов, о вступлении в управление министерством», где новая идеологическая триада прямо прописывалась и предписывалась к исполнению одновременно как руководящая декларация и должностная инструкция: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с высочайшим намерением августейшего монарха, совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности. Я уверен, что каждый из гг. профессоров и наставников, проникнут будучи одним и тем же чувством преданности трону и Отечеству, употребит все силы, дабы соделаться достойным орудием правительства и заслужить полную доверенность оного...» [7, с. XLIX–L].    

        Административные указания Уварова, как этого и следовало ожидать, были в полной мере реализованы. Большая группа университетских профессоров, являвшихся подчиненными министра, сочли за благо выступить в качестве его единомышленников и старательных исполнителей начальственных предначертаний [8]. В своей учебной, научной и публицистической деятельности они принялись усердно проводить ключевые компоненты официальной идеологической триады. Так, например, профессор права Петербургского университета Игнатий Ивановский в своей лекции «О началах постепенного усовершенствования государства», напечатанной в 1837 г. во внимательно контролировавшемся Уваровым «Журнале министерства народного просвещения», искусно перифразировал все три компонента обязательной идеологической формулы, подавая их своим слушателям и читателям как фундаментальные основы государственного строя и общественного порядка в Российской империи: «Привязанность к вере, в соединении с величайшею веротерпимостию; безграничная преданность монарху, любовь к Отечеству и народности, вот прочные основания, на которых у нас держится священное начало покоя, вот причина и условие нашего могущества и благосостояния» [9, с. 13].

        Еще более пафосно и красноречиво пропагандировал официальную триаду и комплиментарно охарактеризовал ее теоретика профессор русской словесности Московского университета Степан Шевырев в статье «Взгляд русского на современное образование Европы», напечатанной в 1841 году в первом номере начавшего издаваться при личной поддержке и покровительстве Уварова журнале «Москвитянин» [10–11]: «Тремя коренными чувствами крепка наша Русь и верно ее будущее. Муж царского совета, которому вверены поколения образующихся, давно уже выразил их глубокою мыслию, и они положены в основу воспитанию народа» [12, с. 295].

        В изложении каждого из компонентов идеологической доктрины Шевырев проявил недюжинную изобретательность и стилистическое мастерство, найдя яркие образы, наглядно олицетворяющие теоретические понятия. Он представил их не как абстрактные политические категории, а как живые и непосредственные чувства, испытываемые всем русским народом, глубоко проникнутым ими и поэтому неуязвимым для действия западной революционной заразы, которая оказывается в таком случае уже не опасной для России, объединенной и крепко сплоченной этими заветными и спасительными национальными чувствами:

        «Мы сохранили наше древнее чувство религиозное. Крест християнский положил свое знамение на всем первоначальном нашем образовании, на всей русской жизни. Этим крестом благословила нас еще древняя мать наша Русь и с ним отпустила нас в опасную дорогу Запада. <...>

        Второе чувство, которым крепка Россия и обеспечено ее будущее благоденствие, есть чувство ее государственного единства, вынесенное нами также из всей нашей истории. <...> У нас только царь и народ составляют одно неразрывное целое, не терпящее никакой между ними преграды: эта связь утверждена на взаимном чувстве любви и веры и на бесконечной преданности народа царю своему. <...>

        Третье коренное чувство наше есть сознание нашей народности и уверенность в том, что всякое образование может у нас тогда только пустить прочный корень, когда усвоится нашим народным чувством и скажется народною мыслию и словом» [12, с. 292–294].

        Уваров мог быть вполне доволен столь талантливыми истолкователями своей идеологической программы, являвшимися к тому же, вольно или невольно, сознательно или конъюнктурно, однако же активными проводниками правительственной политики в сфере образования. Если не единомыслие и единочувствие, то, по крайней мере, некая унифицированность политических настроений в среде учащихся различных заведений министерства народного просвещения действительно была на некоторое время достигнута [13–15]. Внедренная благодаря совместным энергичным усилиям министра и профессоров-преподавателей в практический обиход официальная триада пользовалась немалой популярностью у современников и прочно закрепилась в общественном сознании не только них, но и у нескольких последующих поколений, став неотъемлемой частью отечественной педагогики [16].

        Итоговое время для коренного пересмотра основополагающих постулатов уваровской формулы пришло лишь значительно позже, уже по завершении правления императора Николая I, когда в России наступила эпоха Великих реформ 1860-х – 1870-х гг. [17]. Но даже и тогда не все компоненты триады оказались решительно отринуты. Главным образом, подверглось кардинальному переосмыслению понятие народности, в пользу которой правящими властями были сделаны серьезные послабления в либеральном духе, но остальные принципы в том виде, как расценивал их Уваров, остались в полной силе и не подлежали критическому пересмотру вплоть до революционных потрясений начала ХХ в.               

                Литература

    1.  Казаков Н. И.  Об одной идеологической формуле николаевской эпохи // Контекст-1989: Литературно-теоретические исследования. – М.: Наука, 1989. – С. 5–41.
    2.  Шевченко М. М.  Понятие «теория официальной народности» и изучение внутренней политики императора Николая I // Вестник МГУ. Сер. 8. История. – 2002. – № 4. – С. 89–104.
    3.  Ратников К. В.  Идеи «официальной народности» в русской педагогике середины XIX века // Сборник научных трудов Sworld. – 2009. – Т. 18. – № 4. – С. 46–47. 
    4.  Виттекер Ц. Х.  Граф С. С. Уваров и его время. – СПб.: Академический проект, 1999. – 350 с.
    5.  Шевченко М. М.  Уваров Сергей Семенович // Общественная мысль России XVIII – начала ХХ века: Энциклопедия. – М.: Рос. полит. энцикл, 2005. – С. 562–565.   
    6.  Шевченко М. М.  Правительство императора Николая I и политика С. С. Уварова // П. А. Зайончковский. 1904–1983. Статьи, публикации и воспоминания о нем. – М.: Изд-во МГУ, 1998. – С. 197–204. 
    7.  Уваров С. С.  Циркулярное предложение г. управляющего министерством народного просвещения начальствам учебных округов, о вступлении в управление министерством // Журнал министерства народного просвещения. – 1834. – Ч. 1, № 1. – С. XLIX–L (Отдел 2. Министерские распоряжения).
    8.  Ратников К. В.  Холопы или собеседники? Профессорские вояжи в Поречье (Идеологическая страегия графа С. С. Уварова и его единомышленников). – Челябинск: Околица, 2006. – 236 с.
    9.  Ивановский И. И.  О началах постепенного усовершенствования государства // Журнал министерства народного просвещения. – 1837. – Ч. 13, № 1. – С. 1–15 (Отдел 2. Науки).
    10.  Любжин А. И.  О Шевыреве // Вопросы образования. – 2007. – № 1. – С. 269. 
    11.  Ратников К. В.  Роль С. П. Шевырева в развитии русской науки, литературы и журналистики. – Челябинск: Репринт, 2008. – 384 с.   
    12.  Шевырев С. П.  Взгляд русского на современное образование Европы // Москвитянин. 1841. – Ч. 1, № 1. – С. 219–296.
    13.  Акульшин П. В.  Граф С. С. Уваров и его роль в жизни российского общества // Педагогика. – 1993. – № 4. – С. 92–97. 
    14.  Хотеенков В., Чернета В.  Граф С. С. Уваров – министр и просветитель // Высшее образование в России. – 1996. – № 1. – С. 146–158 (начало статьи); № 2. – С. 147–160 (окончание статьи).
    15.  Круглов Ю. Г., Олесеюк Е. В.  Граф С. С. Уваров – министр-реформатор и созидатель // Социально-гуманитарные знания. – 2006. – № 2. – С. 211–232.
    16.  Шевченко М. М.  Правительство, народное образование и государственная служба в России в первой половине XIX века // Российская история. – 2010. – № 6. – С. 57–69.
    17.  Ратников К. В.  Критика постулатов «официальной народности» в русской политической мысли середины XIX века // Сборник научных трудов Sworld. – 2009. – Т. 14. – № 4. – С. 44–45.   

         Июнь 2014