Новогодние планы

Новый Год - какая нелепица! Я давно перестал замечать разницу между цифрами в календаре. Думается, по-настоящему каждый день ценен только в том случае, если он - последний. То же самое касается и года.
Этот год станет для меня последним. Вот теперь то, думаю, есть смысл и отпраздновать. Новый год - действительно новый. Такого больше не будет.

Я долго шёл к этому. Не сказать, сколько. Шёл, как идёт время - каждый миг надувался, как мыльный пузырь, и лопался - очередным концом света.

Листья гонялись друг за другом по аллеям парка. Стоял хмурый декабрь, парки опустели, а значит, у опавших листьев - брачный сезон. Перед смертью не надышишься, не налюбишься.
Деревья обступили пруд, словно собравшись на водопой, и замерли, увидев своё отражение в холодной молочной ряби. Свинцовое, тяжелое небо, кажется, впало в спячку, и его седые волосы легли на землю густым туманом.

Утки окунали головы в воду, будто пытались найти на дне тайный клад, и я, мальчик в черной куртке со шрамом на правой щеке, стоя у края воды, искал его вместе с ними. Как и деревья, не мог оторвать взгляд от своего отражения. Но я видел не только настоящее, которое пленило моих спутников. Я видел всю свою тысячелетнюю жизнь, что готова была черным листом упасть в зеркало пруда, разбить его вдребезги и пойти ко дну.

Я видел детство. Как к отцу приходил человек, шептал ему на ухо что-то, искоса посматривая в мою сторону, и отец, подведя меня поближе, знакомил с этим человеком. У него был шрам на щеке, зрачки, как растёкшиеся чернила, и голос, словно песок пустыни, затягивающий и горячий.
Как смотрела на этого незнакомца мать, будто змея на заклинателя!

Именно этот муж со шрамом, когда я ещё был младенцем, предупредил отца о предстоящей опасности, и помогал скрыться.
Он часто навещал нас, и всегда приносил мне подарки. Стоило упомянуть о чём-либо - на следующий день это уже лежало у двери. Когда я захотел стать царём, он ответил, что непременно передаст мне свою корону, когда я вырасту.

У этого человека было много имён, и ещё больше лиц. Но я всегда видел его самим собой. И не было у меня большего друга, чем он. И не было никого ближе его.

Я вырос, и этот муж крестил меня в реке, словно сына. Я и был его сын. "Иди за мной", - сказал я ему, и шёл 3 дня и 3 ночи. Затем, остановившись, спросил о царстве своём, о котором говорил в детстве.
Сквозь закрытые уста отвечал он мне: "Ты получишь царство, если 40 дней будешь голодать в пустыне, и выдержишь".

40 дней и ночей алчущим скитался я по пустыне. На 41 утро, столь же туманное, бледное, как нынешнее, он вновь пришёл и сказал: "Если ты Сын Мой, бросься вниз. Да не разобьёшься ты и не преткнёшься о камень ногою Твоею".
Помню, как я стоял на краю, и смотрел вниз - как сейчас в пруд. Я видел себя сегодняшнего, я видел будущее. Я знал, что по вере моей да будет мне, и сквозь клокочущий в груди страх сделал шаг. И полетел.

И сказал мне человек со шрамом: "Если ты Сын Мой, скажи, чтобы камни сделались хлебами". Помню, как смотрел на камни, и в каждом из них видел дворец, что могу воздвигнуть. И ответил я: "не хлебом единым жив человек", и воздвиг в пустыне дворцы 9 царств. И сказал мне отец мой: "Тебе дам власть над всеми царствами и славу их, когда преодолеешь смерть и коронуешься венцом терновым".

И ходил я по всей земле, и проповедовал во славу царств своих. Царской волей лечил проказу и воскрешал умерших, прощал блудниц и неверных, как моя мать, жён, увещевал и кормил, утешал и дарил надежды.
И схвачен был за проповедь свою, и судим, и бит, и коронован венцом терновым на крестовый трон.
И был распят. Но на кресте смерть не пришла ко мне. Взяла 13 монет, и не пришла, блудница!

На плечи сел ворон, и клевал до жил, клевал печень, и продолжалось это много лет. И не было этому конца, пока не сошёл я с креста, отчаявшись умереть на троне.
Я узнал в вороньих глазах глаза отца. В них желчью разливался смех и налипал на мысли, лился смолой, жёг душу. Ясность ударила солнечным лучом: преодолеть смерть - это по-настоящему захотеть умереть, раз и навсегда, не надеясь воскреснуть. Верить, но не надеяться!
Отец проклял меня. Проклял надеждой.

Тысячи лет ходил я меж людей. Искал её, чтобы отомстить, и забрать своё царство. Я насылал чуму и холеру, войны и голод, я стравливал народы и разбивал семьи. Я пел ей песни и строил в её честь города, устраивал турниры и дрался на дуэлях. Я утешал каждого умирающего, и душил его своей рукой. Я поджидал смерть в тёмных углах и в бутылке вина, в глубинах океана и в горных расщелинах, в буквах романов и на острие шпаги.
Я, как Магеллан, обошёл весь мир. Но она ускользала из рук, как миг, что вечно будет в прошлом.

Я перепробовал тысячи способов самоубийства, но не получил ни царапины.
Пробовал полюбить кого-то, надеясь, встретив смерть возлюбленного, от горя поймать её за шиворот. И мне казалось, что я почти влюблялся. В изящных и тонких девушек, в прекрасных и стройных юношей. И всё же никогда я не был готов пожертвовать ради любимого собственной жизнью. Только ради себя, и только чтобы воскреснуть.

Я застыл в этом мире, я превращался в статую. Я хотел умереть, не желая умирать. Я хотел любви, не желая любить.

Часто грезил о героической гибели, и порой раскалённой иглой колола жгучая, перченая зависть - прямо в горло. Перехватывало дыхание. У кого-то есть шанс выйти на дуэль со смертью. Я же проклят надеждой.

Много раз, увязнув в глухой и мутной тине, рвались все нити - я лез в петлю, как казалось, без всякой надежды. Но надежда таилась в глубине глаз, и потому я не умирал.

И вот сейчас, стоя у пруда и смотря в свою развороченную душу, я попытаюсь снова. Я попробую ещё раз, хотя не верю ни во что. Моя смерть будет праздником и испанским карнавалом. Я прожил жизнь, как год, и ничего в ней больше не увижу. Пора начинать новый год, и новую жизнь.

Пройдусь ещё раз по аллее, разбросаю жухлые листья. Ворон перелетит через дорогу, и сквозь этот сон наяву раздастся карканье. Это сигнал.

Вот и всё, и всё, мой друг.

Я надеюсь, что и на моей улице будет праздник. И новый год наступит.

Я снова надеюсь...