Я иду тебя искать

     Даже не глядя на часы, Ванда поняла, что если немедленно не выйдет из родительского дома, на последний автобус ей ни за что не успеть. Она на минуту задумалась, оглядывая мрачные, обитые деревянными панелями стены отцовского кабинета, в котором засиделась, разбираясь с документами и тяжело вздохнула. Она не успела закончить, работы было ещё много, а в подвал, в котором также было несколько коробок с бумагами, она даже ещё не спускалась. Ей не хотелось сейчас в темноте, под проливным дождём стоять на остановке, гадая не отменили ли последний рейс и если всё-таки нет, то во сколько же это она по такой погоде будет дома, учитывая, что сама дорога занимает не меньше трёх часов. Однако оставаться на ночь в этом доме хотелось ещё меньше. И дело было вовсе не в том, что Ванда чего-то боялась. Чем может напугать дом, в котором она выросла, и в котором знала каждый уголок, кроме, разумеется, подвала. Туда ей входить категорически запрещалось. Сколько она себя помнила, если отец там не работал, он всегда был закрыт наглухо. Когда она однажды спросила у матери, чем отец там занимается и почему ей туда нельзя, та строго ответила:
- Работает… Твой отец там работает, понятно? А нельзя, потому что там находятся опасные вещества. Она кивнула на чучело огромного орла, укреплённого в стене над дверью и отбрасывавшего тень своих гигантских крыльев на каждого входящего в дом и выходящего из него. А затем взглядом показала на многочисленные фотографии различных зверей и птиц, развешенных в рамках по всему дому:
- Твой отец - таксидермист, изготавливает чучела из мёртвых животных, понимаешь? Она пожала плечами, - Многим людям хочется иметь дома такой… экспонат, - мать строго посмотрела на неё, - И перестань, наконец, задавать свои глупые вопросы.
     Ванде было это известно. Она видела, что в их дом часто приходят незнакомые люди. Многие из них казались довольно странными. Они никогда не разговаривали ни с матерью, ни тем более, с ней. Опустив голову и не глядя по сторонам, они, в сопровождении отца направлялись прямо в подвал. Если в этот момент отцу попадалась Ванда, он сквозь зубы, чуть слышно произносил:
- Немедленно отправляйся в свою комнату. От того, что отец говорил тихо, его речь ничуть не становилась менее угрожающей. Ванда не помнит ни единого случая, когда ей пришло бы в голову ослушаться его или нарушить запрет. Одним своим блеском стальных и холодных глаз, отец внушал ей такой ужас, что это способно было полностью парализовать её волю и лишить малейшей способности к сопротивлению. Очень часто даже после мимолётной встречи с отцом у неё на несколько минут отнималась речь. На этом всё общение отца и дочери, практически, заканчивалось. Мать разговаривала с Вандой несколько чаще отца, но была при этом холодной и отстранённой до такой степени, что у девочки создавалось чёткое убеждение, что делает она это исключительно по необходимости. Когда однажды после школы, она увидела, как одноклассницу целует приехавшая за ней мать, Ванда была буквально поражена. Она в каком-то ступоре, округлившимися от удивления глазами смотрела, как эти двое, обнявшись, идут к машине. Она и понятия не имела, что между родителями и детьми могут существовать такие отношения.
     А что касалось занятия отца, то оно ни в коем случае не пугало и не беспокоило её. Она привыкла с самого детства к чучелам животных. Более того, например, степной волк, который стоял в кабинете отца слева от его стола, ей даже нравился. В детстве Ванда про себя называла его Ронни, и тайком пыталась кормить печеньем.
     Сейчас Ванда сняла очки, потёрла переносицу и посмотрела на старого, доброго Ронни, всё также, совсем не на неё вечно скалившего свои желтоватые клыки. - Придётся ночевать здесь, - сказала она ему и тут же почувствовала, как тревожно заныло сердце. Но ничего не поделаешь, дом выставлен на продажу и её агент уже нашёл покупателя. Так что времени совсем немного. Она прошла на кухню, чтобы сварить себе кофе и поработать столько, на сколько хватит её сил. Проходя чрез холл, она увидела портрет отца и матери, написанный маслом за два года до их смерти. Страшной, нелепой, необъяснимой. Полгода назад, 31 октября  их нашли в искореженной машине всего лишь в километре от их дома между небольшим, сельским кладбищем и лесным озером, часть акватории которого принадлежала их семье. Это озеро она, Ванда, так любила в детстве. Когда её родителей обнаружили, отец был мёртв, а мать смертельно ранена. Ванда, приехав в больницу, застала её ещё живой. Она взяла руку дочери и прошептала:
- Она ни в чём не виновата… Это мы… Мы не должны были…
- Кто, мама? - наклонилась к ней Ванда? - Что произошло? Мать ещё сильнее сжала её руку:
- Это мы Ванда, всё мы… Я и твой отец… А она не виновата… - мама захрипела и попыталась приподняться:
- И ты ни в чём не виновата… Запомни это и … прости нас… Через несколько минут мать умерла.
     Самое загадочное в этой истории было то, что погибли они в своей машине, припаркованной на просёлочной дороге по которой в тот период, (и это было установлено следствием), никто не проезжал, и никого подозрительного замечено не было. Дом родительский находится на охраняемой территории, на которой не было чужаков. Не было вообще ни одной ниточки, хотя бы как-то объяснявшей случившуюся трагедию, и ни единого следа. Хотя все признаки насильственной смерти были налицо. Вернее на лице, особенно отцовском. Ванде не забыть это выражение ужаса до конца жизни. Дело так и не было раскрыто.
     Она налила большую чашку крепкого, ароматного кофе, достала из рюкзака пару сэндвичей и, поставив всё на поднос, вынула из кармана ключ от подвала, который нашла в отцовском кабинете. Она точно знала, что это он, потому что несколько раз видела, как отец открывает замок. Подойдя к двери подвала, она оглянулась. Огромный портрет родителей теперь находился точно у неё за спиной. Ледяные, с колючим прищуром, глаза отца и надменный взгляд матери со скорбно поджатыми губами:
- Немедленно отправляйся в свою комнату, - словно бы говорил отец.
- И перестань, наконец, задавать свои глупые вопросы, - вторила ему мать. Ванда решительно повернула ключ в замке:
- Простите, - сказала она вслух, обращаясь к ним, - но я сделаю это… Прежде чем ступить вниз по лестнице, она нащупала рукой выключатель и повернула его. Ступени и небольшая площадка внизу, которую можно было видеть, озарилась мягким светом. Ванда ещё раз оглянулась с подносом в руках:
- Ещё хотела сказать, что я не заберу отсюда даже ваш портрет. Она невольно передёрнула плечами и немного расплескала кофе, представив эту мрачную картину в своей крошечной городской квартирке, - Ничего не возьму из этого дома… Разберусь с документами и счетами и продам… Со всем, что в нём есть… Столько лет её не было здесь, и сейчас, если бы не острая необходимость срочно решать что-то с этим движимым и недвижимым имуществом, она бы тут ещё столько же не появилась… Спустившись вниз Ванда поставила поднос и включила настольную лампу. Странно… Она точно знает, что ни разу в жизни тут не была. Откуда же у неё твёрдое убеждение, что это место ей знакомо? Массивный, операционный стол, чёрный вращающийся стул, стеклянный шкаф с химикатами, два мягких кресла и журнальный столик, где отец отдыхал или беседовал со своими гостями. И конечно чучела зверей и птиц, стоящих, парящих или выглядывающих из-за угла по всему периметру подвала. В основном, это были его охотничьи трофеи, или те экспонаты, за которыми по каким-то причинам заказчики не являлись или отказывались. Тут же несколько альбомов с фотографиями отцовских работ. Он всегда снимал животных по завершению и делал это также первоклассно. Но дело было вовсе не в этом. Это не укладывалось в голове, но она могла поспорить, что это место ей было знакомо. Она села на стул, сделала большой глоток кофе и придвинула к себе первую коробку, которую требовалось разобрать. - Нужно закончить сегодня же, - приказала она самой себе. - Перебрать бумаги, сложить кое-какие вещи для отправки в благотворительный фонд, передать ключи своему агенту по недвижимости, он толковый и дело своё знает, и забыть, забыть, как страшный сон. Она откусила сэндвич с ветчиной и сыром, отхлебнула кофе и посмотрела по сторонам. Ещё одна странность… Дождь, хлеставший весь вечер, здесь в подвале, был гораздо слышнее. Ванда подняла голову и посмотрела на шершавый, тёмный потолок:
- Проклятый дом, - подумала она с неожиданной злостью, - холодный, жестокий, чужой… Украденное, задушенное детство…
     Разбирая письма, отцовские журналы учёта, счета, пробегая глазами, сортируя быстрыми, тонкими пальцами всё это, и раскладывая по стопкам, она унеслась воспоминаниями о том, о чём предпочитала не думать с тех самых пор, как уехала отсюда. Её родители никогда не были с ней по-настоящему жестоки, нет. Они просто были чрезвычайно холодны и недоступны. Иногда Ванда думала, что они вспоминали о ней, лишь когда случайно встречали где-нибудь. Несколько раз ей казалось, что мать вздрагивает при её неожиданном появлении. Поведение отца было более прямолинейным, он никогда не оставался в одном помещении с ней. Если, например, отец входил на кухню, когда Ванда ещё завтракала, он просто разворачивался и быстро удалялся. Если она встречала его в гостиной или в саду, то немедленно, следуя негласному правилу, меняла траекторию своего движения на прямо противоположную. Ванда росла самостоятельной, молчаливой и очень одинокой. Собственно, она была такой, как её родители. А все вместе они были похожи на свой дом, который, казалось, с самого своего основания не слышал смеха, ни разу не видел приезда весёлых гостей, не встречал Рождество, не чувствовал теплоты любящих рук, не заглядывал в смеющиеся счастливые лица... В этом доме никто никого не ждал, не жалел, и не любил… Но, по большому счёту, её  наказали только один раз. Наказали сурово и несправедливо. Она до сих пор не понимает за что. Однажды мать вынесла из гаража несколько ящиков с разным старьём, чтобы его разобрать, но отвлеклась на что-то и ушла в дом. Ванда, которой на тот момент было пять лет, крутилась рядом и нашла в одной из коробок старую куклу с каштановыми волосами и большими карими глазами. Ванда очень обрадовалась находке. Ведь у неё когда-то была похожая кукла, но только со светлыми локонами и небесно-голубым взором, как  у самой Ванды. Девочка схватила игрушку и поскольку уже читала по слогам, глядя на фартучек, кокетливо повязанный вокруг жёлтого платьица, водя по буквам пухлым пальчиком прочла написанное на нём: МАР-ТА. - Марта!- воскликнула она радостно, вспомнив девочку, похожую на эту куклу из своих снов. - Дай сюда! - закричала мать, вырывая куклу из рук дочери с такой силой, что та от неожиданности и страха громко заплакала. В этот момент она увидела отца, приближающегося к ним с искажённым от злобы и ненависти лицом:
- Где она это взяла? - страшно закричал он матери. Ванда не помнит, что было дальше, потому что заплакала ещё сильнее, после чего её заперли на два дня в комнате. Плакать было запрещено. Вообще никоим образом нельзя было нарушать тишину этого Дома. Это было ещё одно неписаное правило. Нет, не правило, это был закон. И вот именно тогда, на второй день домашнего ареста, в комнате появилась она. Марта. Ванда сразу её узнала. Девочка из её сна. Только теперь настоящая, живая и весёлая. Она обняла Ванду за плечи и сказала:
- Не плачь, лучше давай играть в прятки.
- Я не умею, - всхлипнула Ванда.
- А я тебя научу, ты увидишь, это очень весело, - Марта вскочила и встала лицом к стене, - Я отвернусь, и буду считать, а ты прячься, - она зажмурила глаза и уткнулась лицом в ладошки:
- Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать… Кто не спрятался, я не виновата… В какой-то момент дверь открылась и на пороге показалась испуганная мать с куклой в руках. Глядя на весёлую, раскрасневшуюся дочку, она тихо спросила:
- С кем ты разговаривала только что?
- С Мартой! - улыбаясь, ответила ей радостная дочка. Мать поднесла руку ко рту, и некоторое время смотрела на дочь не мигая, и не произнося ни слова. Затем неуверенно протянула ей куклу:
- Возьми, можешь оставить её себе, - после этого мать резко развернулась и быстро ушла.
      Ванда тогда взглянула на хорошенькое фарфоровое личико, на выстиранный и отглаженный фартучек с надписью «Марта»,  причёсанные и заново уложенные волосы и облегчённо вздохнула. Она больше не была одинокой и несчастной.
     С тех самых пор, Марта являлась регулярно. Чаще всего в особенно мрачные для Ванды дни. И всегда придумывала что-нибудь интересное. То они бежали в сад, то устраивали кукольное чаепитие, то рассматривали книжку с картинками, то бегали наперегонки, то просто о чём-то непринуждённо болтали. Но чаще всего они играли в прятки. Марта во всём была лучше: быстрее, ловчее, сообразительнее.
     Ванда съела сэндвич, допила свой кофе и улыбнулась. Она и сейчас слышит переливчатый смех и звонкий голосок Марты: «Раз, два, три, четыре, пять… я … иду… тебя… искать…» У Марты всегда было хорошее настроение, блестящая идея для новой игры и доброе слово для плаксы Ванды. Родителям не нравилась это. И однажды Ванда поняла, до какой степени. В день, когда ей исполнилось восемь лет, появилась Марта. Они, взявшись за руки, побежали к качелям и через какое-то время, как обычно, начали играть в прятки. У Марты в тот день, было особенно хорошее настроение. Она хохотала, специально путала Ванду, направляла её в одну сторону, а сама появлялась совсем с другой. Ванда выдохлась и закричала:
- Марта, это нечестно! Я не играю, Марта! Вдруг перед ней появилось бледное, вытянувшееся лицо матери, - Ванда была так увлечена игрой, что даже не заметила, как она подошла. Мать схватила дочь за плечи и затрясла со всей силы:
- Её нет! Прекрати! - на её лице выступили красные пятна, - Ты слышишь?! Зачем ты это делаешь? Её нет!! - в голосе матери послышались рыдания:
- Марты - нет! Сколько раз тебе можно это повторять!! Мать оттолкнула дочь, закрыла лицо руками и убежала в дом. После этого Ванда поняла, что не стоит обнаруживать перед родителями присутствие Марты.
  Марта не стала приходить реже, но вести себя Ванда стала гораздо осмотрительнее. Только в одном случае, заводила и хохотушка Марта печально качала головой и даже вовсе исчезала. Это происходило, когда Ванда звала её к озеру. Она никогда не появлялась возле воды.
     Заканчивая разбирать первый ящик, почти на самом дне, Ванда обнаружила видеокассету. Она взяла её в руки и усмехнулась: уже почти забыла, что это такое. На белой бумажной полоске, отцовской рукой было выведено: 1996 год. День рождения.
     Ванда встала и откинула пыльное покрывало с маленького телевизора. Немного повозившись, она включила запись. Сначала она ничего не поняла. Она даже не узнала своих родителей на видео. Такие они были счастливые, молодые и красивые… А потом, она решила, что у неё что-то со зрением, или это какой-то дефект на старой плёнке. В их саду, взявшись за руки, прямо на камеру, под весёлый, подбадривающий голос отца бежали две девочки, лет трёх, не больше, в одинаковых ярких платьицах. Себя, со светлыми кудряшками и большими голубыми глазами, она узнала сразу, а вот вторая… О, боже, - Ванда встала, чтобы подойти ближе, но у неё подкосились ноги и она рухнула на колени. Вторая малышка - это девочка из её фантазий, девочка-кукла, живая и настоящая, её любимая Марта. И она… её сестра. Словно в каком-то забытье Ванда поднялась и направилась в самый тёмный угол подвала, будто точно знала, что найдёт там.
- Раз, два, три, четыре, пять - я иду тебя искать, - она не была уверена, слышит ли этот звонкий голос из своего детства наяву или сама произносит слова их любимой считалочки…
- Нам нельзя одним на озеро, Марта! - Ванда закрыла ладонями уши, от собственного пронзительного крика, прорвавшегося к ней через годы… Что она должна вспомнить? ЧТО?? Она остановилась перед маленькой, едва заметной дверью в стене. Подёргала за ручку, опрометью кинулась обратно к столу, вывернула ящик, опрокинувшийся с грохотом на пол, подняла звякнувшую связку ключей и побежала обратно к двери.
- Раз, два, три, четыре, пять….я… иду… тебя… искать…- раздался звонкий, хрустальный голосок у неё за спиной…
-  Марта! - закричала она, вставляя очередной ключ и лихорадочно оборачиваясь, - Где ты?!
     Наконец, старые петли заскрипели, и дверь, отплёвываясь осыпающейся штукатуркой, и оплетая светлые волосы Ванды тёмной паутиной, открылась. В нос женщине ударил затхлый, воздух с лёгким фармацевтическим привкусом. Она включила телефонный фонарик и нашла выключатель. Ванда не совсем была уверена в сохранности своего рассудка, поэтому сильно зажмурилась, помотала головой и снова открыла глаза. Это, вне всякого сомнения, была комната маленькой девочки. Розовые обои, белая кроватка, заставленная игрушками… Маленькое детское креслице, повёрнутое спинкой к входящему, стояло возле роскошного кукольного домика… На полу пушистый сиреневый ковёр, на котором множество мягких игрушек. С потолка свисает нежно-лиловая люстра, расписанная мультяшными принцессами… Ванда проглотила комок, и сделала шаг к креслу, из-за спинки которого выглядывали колечки каштанового локона. Где-то внутри себя, она уже знала, что сейчас увидит…
- Раз, два, три, четыре, пять, - снова послышался близкий и такой родной голос. Ванде не было страшно, но почему-то хотелось плакать. Она подошла к креслу:
- Я иду тебя искать, - срывающимся голосом ответила Ванда. Она протянула руку и трижды, как в детстве, стукнула по стене:
- И я нашла тебя, Марта, - она опустилась на колени перед креслом и обняла, подвергнутое тщательной, таксидермической обработке тело своей сестры Марты. Она заметила в руках у неё куклу с золотистыми локонами и большими голубыми глазами, как у неё. На фартучке печатными буквами было вышито Ванда. После этого Ванда потеряла сознание. В её полусознательном обмороке она видела себя в мутной озёрной воде. Она отчаянно барахталась и пыталась плыть к берегу, но подводное течение относило её всё дальше. Ванда наглоталась воды и не могла дышать. Кричать и звать на помощь она тоже не могла. Вдруг она увидела возле себя улыбающееся личико Марты, которая помогала ей держаться на поверхности и потихоньку подталкивала к берегу. Марта всегда была сильнее, и выносливее. Гордость отца, отрада матери - дерзкая, умная, весёлая, прекрасная Марта.
     Последнее, что видела Ванда прежде, чем её выдернули из воды сильные отцовские руки, опускающееся на дно в плавном, бесконечно трагичном танце смерти, крошечное тело её сестры-двойняшки.
- Прости меня, Марта, мне так жаль, моя родная, моя любимая… как я могла забыть, - открывая глаза, прошептала Ванда, не замечая стекающих слёз, прокладывающих несколько мокрых, кривых следов на её пыльных щеках.
- Так было нужно, ты ни в чём не виновата, - услышала она тот же звонкий голос, - я ведь люблю тебя…
     Глядя в окно, на предрассветную, омытую вчерашним дождём сизую дымку, Ванда размышляла о том, чтобы с ней было, если бы не Марта. Если бы не её помощь, не её поддержка, если бы не жертвенность и героизм этой маленькой девочки, которой так никогда и не исполнилось четыре года…
Она посмотрела направо, где за туманным холмом скрывалось небольшое, сельское кладбище.
- Мне кажется, я тоже могу кое-что сделать для тебя, Марта,  - прошептала она вслух и повернулась к портрету своих родителей. Может, конечно, это была всего лишь игра света и результат бессонной, потрясающей до самого основания ночи, но Ванде показалось, что взгляд стальных глаз отца стал мягче, а скорбная складка у губ матери немного разгладилась.
- Я вчера говорила несерьёзно, - сказала им Ванда, - я обязательно заберу вас с собой…

Конец