Часть4Отдать иль взять, чтобы счастливей стать? 20

XX
Когда Андрей очнулся, сначала яркий свет резанул по глазам так, что он непроизвольно сощурился, но когда все же открыл глаза и привык к свету, заметил, что над ним горит яркая лампа, а рядом стоят люди в белых халатах.

- Дайте мне телефон, - хриплым голосом прошептал он.

- Больной, вас готовят к операции,- ответила медсестра, звеня инструментами.

- Телефон мне дайте, - захрипел Андрей.

- Вам нельзя разговаривать,- продолжала она, не оборачиваясь.

- Я сейчас встану и уйду, - превозмогая боль и с трудом приподнимаясь на локтях хрипел Андрей, - телефон мне. И только сейчас увидел озабоченно стоящего над ним с приподнятыми руками хирурга, которому ассистент показывал рентгеновские снимки.

- Да дайте ему уже кто-нибудь телефон! - нервно воскликнул хирург, продолжая сосредоточенно изучать снимки.

 Мгновенно ему протянули телефон. Андрей набрал номер.
- Сергей, это я,- хрипло объяснил он.

- Да ты что? Из операционной звонишь? Совсем сдурел? – зазвенел в трубку голос Сергея.

- Как Надя? - резко пресек его недоумение  Андрей.

- Да нормально, нормально все. Успокойся. Дома у меня с няней, с Шансом, - успокаивал его  Сергей.

- Вера как? – без эмоций спросил он.

- В порядке. Жить будет. Врач  сказал: «вовремя успели». Успокойся только.  Тебе к операции готовиться надо,- и в голосе Сергея сквозило нескрываемое удивление.

- Хорошо, - Андрей отдал телефон и спокойно лег.

- Доктор, а я все-таки успел,-  тихо порадовался он.

- Что успел? - уточнил хирург.

- Все успел, - ответил Андрей и почувствовал, как ему надели масочный наркоз.

- Мне бы теперь успеть тебя с того света вытащить, - ответил хирург и потом долго не мог понять, почему это больной под наркозом улыбается.

 Андрей неспроста улыбался. Он выполнил обещание и поэтому спал крепко, неестественно реальным сном. И сон, совсем не сон, а дурман, полный запахов, ощущений, чувств. Все смешалось и померкло, потом опять вспыхнуло и словно он блуждает в сумерках и ищет самого себя. Вот же он сам, стоит перед собором огромным, в небо упирающимся.

Смотрит вверх, а на фоне собора большая икона – державная, которой не раз ставил свечи, чтоб не довелось пережить никому того, что пережил он. Хочет Андрей войти, ищет глазами вход и не видит. И смотрит на него строго и сурово младенец на коленях мадонны. Внимательно смотрит, как будто ждет ответа. И чувствует он, что стоит с ним кто-то рядом. Поворачивает Андрей голову и видит Сашку, грустного, задумчивого, пристально смотрящего на ту же икону.

- Молюсь я,- как будто отвечая на мысленный вопрос Андрея, произносит Сашка.

- О мире? – спрашивает Андрей у него.

- О тебе. Ты не молишься, я молюсь,- грустно отвечает он и не сводит взгляд с огромной иконы.

- Я молюсь, меня не слышат,- переводя взгляд на икону, так же грустно отвечает Андрей.

- Слышат тебя, ты не слышишь,- отвечает Сашка и горит ярким огнем свеча в его руках.

- А о чем молиться, Сашка?- спрашивает Андрей и замечает, что и у него в руках тоже горит восковая свеча.

- Молись, чтоб лицемеров возле тебя не было. Я за тебя молился, теперь ты молись, - тихо отвечает Сашка. Смотрит Андрей на пламя и нерешительно прикрывает ее рукой, боясь, что погаснет слабый огонь.

- Кто станет возле меня, когда нет конца этой войне? – спрашивает он строго, будто говоря с  пламенем свечи,- дед мой воевал, отец, я. Ты воевал, и нет тебя со мной, ты в бою остался.

- Мира не у Бога, а у людей проси, потому как не он вам войну объявил,- говоря это, смотрит Сашка с печалью на Андрея, как будто читает в его глазах еще один вопрос.

Но, ничего не спрашивая, Андрей произносит с досадой:
- Люди с людьми и сражаются. Кто враг, кто друг, попробуй, разберись, - и смотрит на Сашку ясным и честным взором.

Закрыв глаза, словно почувствовав боль, тот отвернулся. Потом открыл их: два бездонных голубых океана света, и во взгляде его читалось и приказание, и предупреждение:
- Вы воины с повязками на глазах. Уничтожаете друг друга, а истинного врага своего не видите. Себя, словно в зеркале, в прицел ловите, в себя же и стреляете. Просите друг у друга мира и прозреете.

- Разве не за мир мы сражались? Разве мы с тобой шли на войну, чтобы убивать? Только вот  мир надо с оружием в руках защищать, – грозно произнес Андрей.

- Нет и не будет у людей врагов среди людей. А мир вы будете с оружием до тех пор защищать, пока дьявола оправдываете. Имя дьяволу – страх. Его часто с любовью путают, только он от этого Богом не становится.

-  Бог без оружия воевал, а его за это на кресте распяли. Распяли те же люди, которым он о мире рассказывал…

 - И все равно прощать велел, - перебил его Сашка, - и каждого проверять будет, кто его урок усвоил.

Андрей смутился и не смог ничего возразить, но все равно не услышал в его словах ответа. Сашка же, продолжил так, как будто вел разговор и без слов:
 - Прозреете – победите. А до тех пор будете с драконами воевать: там, где одну голову срубите, три вырастет…. Я тебе сказал, а ты не услышал, -  посмотрел Сашка на огонь и погасла у него в руках свеча. Погасла мгновенно, будто и не было яркого пламени. Без дождя, без ветра, без прикосновения.

 И так печально смотрит Сашка на погасшую свечу, что Андрей невольно протягивает свою.
- Бери, Санек,- предлагает он и улыбается.

 Чутко рассматривает Сашка свечу и долго молчит, не притрагиваясь к ней, но радостно  смотря на пламя. Пронзительно горят глаза Сашки, горят таким же ярким, теплым огнем, как свеча у Андрея в руке.

- Бери,-  повторяет тот и настойчиво протягивает свечу,- не прошу, приказываю, как старший по званию.

  Но молчит Сашка, будто ждет чего-то и внимательно смотрит на свечу своими странными, светящимися от радости глазами. Грустно Андрей переводит взгляд на свечу, вздыхает и в надежде просит:
- Не хочешь брать, как сержант, как брат возьми. И опять настойчиво смотрит на него.

- Хотел взять,- грустно признается Сашка, а глаза его хитро улыбаются,- с собой тебя собирался  взять, но ныне вижу, что Сергей мне не простит.

 При этих словах задрожало пламя, треснул огонь и загорелась свеча ярче прежнего. Да еще  что-то необычное услышал в его словах Андрей, что-то не то Сашка сказал, совсем не его, а что, сразу и не сообразишь. Покорно наклоняет Андрей голову и, словно повинуясь чьему-то внушительному приказу, прижимает свечу к себе и долго смотрит на неугасающее пламя.

 Словно успокоенный этим поступком, Сашка задорно лохматит челку и улыбается.
- Ты знаешь, Андрюха, я  же рядом с тобой был, как Серега, всегда поблизости,- с хитрецой добавляет он.

- Знаю, Сашка,- смотрит на него Андрей и тоже улыбается. Необычно как то: улыбка на улыбку, взгляд на взгляд, вопрос на ответ, как разменные монеты равного достоинства и нет между ними отличия, как будто он и Сашка и все вокруг едино и неделимо.

- А теперь ты рядом будь, - просит Сашка и все исчезает и они на зеленой, залитой солнцем поляне. Свет яркий, неестественный, как на картине и зелень кругом сочная, свежая, тоже словно нарисованная. Достает Сашка из нагрудного кармана пачку сигарет и закуривает.

- Умер ты, Сашка,- говорит Андрей так, будто тот забыл почистить автомат перед марш-броском.

  - Умер? – удивленно переспросил Сашка и  пристально посмотрел на него. Прищурился почему-то серыми Лешкиными глазами, и секунду помедлив, продолжил,- да я еще не родился!

И засмеялся своим грудным прокуренным баритоном. Докурил сигарету, бросил, крепко обнял Андрея. И почувствовал Андрей, до слез почувствовал, что живой Сашка. Крепкие Сашкины объятия, живой Сашкин смех и ручища Сашкины, те самые, что в «отключку» отправили и в вертолет усадили. Ничего больше не говоря, повернулся Сашка и пошел. Увидел тогда Андрей, что, оказывается, не парашют у Сашки за спиной, а просвечивают сквозь армейскую форму на фоне яркого света аккуратно сложенные два белых крыла.

- Не верю я тебе,- кричит ему вслед Андрей и чувствует, как разъедают щеки горячие слезы.

Сашка оборачивается и весело улыбается.
- Поверишь,- качает он головой,- крест мне надевать будут и поверишь.

И как будто не молчит, говорит что-то, под нос свистит или шепотом бормочет, а может мыслями с кем-то другим спорит и переговаривается и кажется, кто-то вздыхает среди этой тишины, да так что тоска наполняет грудь Андрея, и от этой странной  грусти, произносит он вслух:
- Все же мы победили.

В эту минуту словно туман рассеялся, воздух стал совершенно прозрачным, цвета яркими и голос Сашки каким-то теплым и тихим:
- Истинные победители не те, что победят в войне, а те, что победят войну, - а он сам все продолжает медленно удаляться, словно угасая.

- Не уходи. Останься со мной,- отчаянно кричит Андрей, которому всегда тягостно давалось расставание с друзьями.

- Не могу,- весело ответил тот, широко расправляя по воздуху свои длинные белые перья, - когда человека ведет воскресшая любовь, наши крылья ему уже не нужны.

    Отворачивается Сашка и опять идет к яркому свету. И видит Андрей там, не близко и не далеко, всех остальных, тех, кто не вернулся. Ждут они Сашку и весело размахивают руками, как перед отлетом. И тоже радостно становится на душе и светло, улыбается Андрей и машет им в ответ, а свет все ярче, все больше.

 Андрей щурит глаза, но все равно не отворачивается и видит, как сияют белоснежные крылья и растворяется Сашка в молочном тумане. «Забыл же,- досадно спохватывается Андрей, что не успел попрощаться,- тогда забыл и сейчас чуть не забыл» и кричит  вдогонку изо всех сил: «Прощай, Сашка, прощай».

- Прощаю,- громко произносит почти растворившийся в тумане Сашка. Расхохотался Андрей в ответ тому, что даже крылатый, Сашка не изменил своей привычке язвить.

- Прощаю,- громогласное повторило эхо, и будто не Сашкин это голос, а может Сашкин, да показалось. Растет туман вокруг, как море бурлящее и поглощает его и уносит куда-то, а он беззаботно улыбается.

… Операция шла уже семь часов. Скальпель, пинцет, ножницы, зажим, - говорил врач. Ассистент вытирал тампоном ему пот со лба и подавал инструменты. Сосредоточенно рассматривая раскрытую грудную полость хирург вспоминал, как когда то увидел его в первый раз. Еще совсем маленького, перепуганного ребенка, который пережил такую страшную трагедию.

 Тогда, после автокатастрофы, врач оперировал его мать. Отца даже не привезли, отправили сразу в морг. И тогда он пришел с опознания, сам маленький, а уже со взрослыми стеклянными глазами, полными горечи. Он сидел в коридоре, уткнувшись носом в худые коленки и молчал. И все боялись к нему подойти, и даже он, бывалый хирург, видевший всякое, стоял в нерешительности. И тогда этот странный пухлый друг, который все время сидел рядом и тоже молчал, закричал на него: «Чего же вы молчите? Говорите же ему, он же не выдержит».

 И не зная, чем можно утешить, он подошел тогда, положил руку ему на плечо и сказал: «Мать теперь беречь надо».

 А он поднял глаза и сказал, совсем как взрослый: «Я буду. Буду беречь. Я все для нее сделаю». И заплакал. И потом, вытерев слезы спросил: «Можно к ней?».

- Нет,- ответил он  тогда,- но не переживай, теперь все будет хорошо.

 Тогда он знал, что все будет хорошо и сказал ему об этом. А теперь все ясней понимает, что не сможет сказать этого его другу, а тем более ему. И чем дольше затягивается операция, тем все меньше и меньше шансов.

 - Все доулыбался,- вздохнул врач, снимая медицинские перчатки.

Когда он вышел из операционной, в коридоре облокотившись о стену стоял Сергей, торопливо оглядывался, нервно щелкая в руках зажигалкой.

- Почему вышли? – удивленно спросил он,- что-нибудь нужно?

-  Нужно,- доставая пачку сигарет, хмуро произнес врач,- молиться нужно.

- Он же говорил!- вдруг заорал во все горло на него Сергей,- он же со мной говорил!

- С Богом теперь говорит,- ответил врач и медленно пошел к выходу. Сергей обреченно сел на стул.

- Как я теперь скажу?- обхватив голову руками, зашептал он,- скажу как?

   Он долго сидел и качал головой, не мог опомниться, не мог прийти в себя. Он же всегда был рядом и не смог задержать Андрея, остановить. Как он теперь без Андрюхи? Он же ему как поводырь слепому, часть его самого. Он сказал брат, да какой он брат, он плоть и кровь его, его воздух. Любую Андрюхину боль, он всегда чувствовал, как свою собственную, а теперь он один и ничего не чувствует. Тупое, ноющее бессилие и отчаяние.

Он свято верил в то, что Андрей  непобедим: в бою, в бизнесе, в шахматах. Андрей мог выиграть у смерти любую партию, но проиграл, сам встав на шахматную доску. Он должен был знать, он должен был догадаться, что Андрей уверен, что не вернется. Андрей с ним прощался, а он до последнего отказывался верить, до последнего надеялся, а Андрей уже знал. Знал, что ему уже ничего не нужно. Ничего, кроме жизни Нади, Веры и голоса его названного брата в последнюю минуту. Все, что Андрей хотел бы оставить с собой, но вынужден покинуть. И он попытался оставить это навсегда хотя бы в своей памяти.

- Как Андрюха? – взорвал над головой больничную тишину чей то знакомый голос. Сергей растерянно поднял глаза, это был Алексей.

- Убирайся,- хриплым и сорвавшимся голосом произнес Сергей, - он не разрешил.

Скрестив руки на груди, Алексей вызывающе ответил:
- А я его не слышал.

- Так меня послушай, - повышая голос, хмуро выговорил Сергей,- вон пошел.

 Заметно нервничая, Алексей потоптался на месте. Сергея он побаивался, тот никогда с ним не церемонился и не считал нужным ничего ему объяснять, но выполнять его команду был не намерен и сказал с упреком:
- Сам тут торчишь, а меня выгоняешь.

- А я его щит, я тут должен быть!- рявкнул Сергей и, живо поднявшись, схватил Алексея за капюшон, развернул, с остервенением выталкивая в спину,- а ты убирайся.

 Менее, чем когда-либо, Алексею хотелось ввязываться в драку, но нападение без всякой видимой причины его оскорбило.

- А я его панцирь,- отбиваясь и тоже показывая не хилую силу своих мускулов, закричал он в ответ,- и тоже тут буду.

  Сергей хотел что-то возразить, но нахмурился, отпустил его и опять сев, тихо сказал:
- Никто тебя не звал.

Опущенная темная голова с черными кудрями казалась сейчас Алексею только образом того веселого, жизнерадостного Сергея, внезапно превратившегося в темного, злого ангела, ревностно сторожащего вход к раскаянию.

- Вот и плохо, что не позвали, - вызывающе заговорил Алексей и глаза его пронзительно заблестели,- почему остальных не позвали? Весь совет надо было по команде поднимать. Почему отцу не позвонили? Мне не сказали? Я бы не, как электрик, вертолет проводами обкручивал, а людей бы собрал, и Андрюху бы одного не пустил, и с Пашей бы его один на один не оставил.

  Особенно странно для Сергея было это возмущение, граничащее с требованием при  некогда полном равнодушии Алексея к делам корпорации. Угрюмо смотря в кафельный пол коридора, пряча тем самым терзающиеся глаза, он ответил с раздражением:
- Андрюха один целого легиона стоит. И люди ему твои не нужны и ты не нужен. Убирайся.

- А мне плевать, нужен я ему или нет, он мне нужен и я его не оставлю,-  Алексей резко повернулся и с шумом сел на стул рядом с Сергеем.

 Вены на шее Сергея заметно напряглись, он повернул раскрасневшееся лицо и оглушительно закричал на Алексея:
- Пошел вон!!!

- Чего на меня орешь? Не уйду,- упрямо возразил Алексей и сидел неподвижно, в ожидании сжимая кулаки, полагая, что Сергей сейчас встанет, яростно кинется на него и вышвырнет из больницы.

  Хмуро смерив Алексея презрительным взглядом, Сергей вопрошающе произнес:
- Понять не могу, чего он с тобой носился? Я давно бы тебе пинка дал или в тюрягу засадил.

 Чтобы не вскипеть, Алексей отвернулся, произнес обиженно:
 - Я тебя другом считал, а ты меня в тюрягу.

- Какой ты мне друг? Ты мне сопля на ботинке,- бесцеремонно ответил Сергей и недовольный неприятным соседством оттолкнул Алексея так сильно, что от неожиданности  тот слетел со стула вверх ногами.

Но Алексей не собирался сдаваться и запальчиво  поддаваться на провокации. Он уныло поднялся, потер ладонью ушибленный бок, сорвавшимся голосом спросил:
- Как же ты со мной работать собирался?

В колебании помолчав и зорким сторожем предвзято оглядев Алексея, Сергей ответил:
- Я не собирался. Андрей собирался. Он мне другом был, а его друзья, мои друзья.

  Алексей задумался. Сергея, с его удивительно голубыми глазами, с его широкой мускулатурой, срубленной природой по типу железобетонной колонны все знали как смелого, воинственного, но не жестокого соперника, способного откликнуться на сердечные  переживания и близких, и чужих.

Алексей решил сдернуть с себя наигранное равнодушие, до сих пор довлевшее над ним. Он коротко и решительно, но с обидой в голосе заговорил:
- Даже Паша знал, что мы с Андреем одного поля ягоды, а ты меня выгоняешь. Я дружбу Андрея тоже умею ценить, потому как он никогда из-за выгоды и из-за подхалимства не дружил. Такие друзья не предают. Ты остался и я останусь и тебе, как Андрюха, другом буду.

- Да пошел ты!- взволнованно выкрикнул Сергей и, встав, заходил по коридору, - нашел с кем себя ровнять, недоросль. Таких друзей больше нет, - лицо его дрогнуло, он осекся и замолчал.

- Что ты сказал?- широко раскрыв глаза, спросил Алексей и побледнел.

Сергей остановился, тоскливо посмотрел на дверь операционной, сорвавшимся голосом повторил:
- Нет больше у меня таких друзей.

 Он  устало сел на стул и опустил лицо в ладони. Угрюмо сидел, молчал, не поднимая поникшей головы.

-Нет? – растерянно спросил Алексей изучая его взглядом, и задышал часто и поверхностно. Мысль эта так сильно потрясла его, будто даже не приходила ему в голову, будто с Андреем этого не могло случиться и он не мог умереть, не должен был или был бессмертным.

- Нет,- подтвердил Сергей и, проведя ладонями сверху вниз по  щекам, которые уже два дня не находил времени побрить, выпрямился на стуле. Ошеломленный Алексей, сокрушенно покачал головой.

Только при этом прискорбном обстоятельстве он понял настоящее жалкое положение корпорации:
- Что же делать то теперь? Он же звал меня, дурака, а я не шел. Я же в его делах теперь не разберусь.

 Сергей оперся затылком о больничную стену, поднял брови, и забегал растерянным взглядом по белому потолку.
 
- Без тебя обойдемся,- сердито пробурчал он,- я сам разберусь, без сопливых.

  Алексей легонько прокашлялся от смущения ли, или, может, желая дать знать, что он уже давно и старательно исполнял свои круглосуточные обязанности, возразил осторожно:
- Да ты не думай, Серега. Я просто помогу, подскажу что.

 С широко открытыми страдающими глазами Сергей презрительно посмотрел на него. Он не был рассержен, но черты лица его, еще недавно добрые, были искажены злобой и подозрением и бледное лицо его говорило, что в нем нет больше ни к кому снисхождения.

  - Губы не раскатывай,- гневно высказался он,- я теперь вожак.

 В глазах Алексея появилась растерянность. Переменчивое настроение Сергея всегда производило на него странное впечатление. Будучи всегда дружелюбен и весел, когда что-нибудь случалось с Андреем, он становился угрюмым и раздражительным, будто Андрей был для него витамином, недостаток которого вызывал в нем затяжную депрессию. И в такое время он был способен на все, не считался ни с кем и не с чем, действовал всегда жестко и властно и тогда даже отец побаивался противоречить ему.

- Да я помогу и все,- неуверенно стал настаивать Алексей.

- Вон пошел, помощник,- раздраженно закричал Сергей и в ярости сделал угрожающее движение, будто собирался снова толкнуть Алексея. Алексей резко встал.

-  Кормил тебя, Андрюха, растил, уму разуму учил, а ты в зверя вырос, шакал,- сердито выкрикнул он и быстро повернувшись, пошел по коридору, размахивая руками, как противовесами.

 Сергей растерянно посмотрел ему вслед и так это было оскорбительно, и неприятно, и горько, да к тому же что-то знакомое было в его ответе, какой-то скрытый смысл, свойственный фразам Андрея, что Сергей с натугой тихо выговорил, успокаивая сам себя:
- Я не шакал, я лабрадор.

   Коридор довольно длинный, но узкий, эхом разносил все нечаянно сорвавшиеся фразы.   Алексей, услышав это обернулся и со скрытой враждою исподлобья взглянул на него.

- Это Андрюха, лабрадор, а ты Маугли, и своим не нужен, и чужим обуза,- горячо ответил он и опять стремительно зашагал к выходу.

- Подожди, Леха! - остановил его Сергей. Алексей остановился, нерешительно обернулся. Его напряженно лицо горело жгучей обидой.

 Сергей испытывающее смотрел на него, стараясь задержать его взглядом, глаза его блестели странно и подавленно, и лицо от этого стало совсем детским.

- Ты действительно помочь хочешь? – неожиданно смущенно переспросил он.

- Хочу,- почесав лохматую голову, ответил Алексей с таким видом, словно неусыпный хранитель сокровищ спросил его тайный пароль.

 Сергей жестом показал на стул рядом с собой, повелительно произнес:
- Садись.

  Постояв в нерешительности, Алексей медленно подошел и сел. Без тени злорадства он покосился на Сергея, потом отвернулся, склонил голову, словно прислушиваясь.

 Сергей смерил его изумленным взглядом. Сидевший перед ним непутевый Леха, перестал быть теперь для него чужим. Ведь Андрей оказался прав, Алексей смышленый парень и то, о чем Андрей говорил морозным вечером в заснеженной сторожке дошло до Алексея  сразу, а Сергей только теперь догадался, когда так прямо сказал ему об этом Алексей.

- Только вот что, Леха,- с усилием проговорил Сергей, нарушая тягостное молчание,- ты мне не друг.

Алексей усмехнулся:
-Сынок что ли?

  Сергей грустно вздохнул, в колебании посмотрел на него. На лице его отразилось сомнение, но спустя секунду он вполголоса решительно произнес:
 - Ты мне, Леха, брат. В стае всегда так: каждый друг другу брат.
 
- Брат так брат. Мне Андрюха всегда братом был,- пожав плечами и недоумевая почему Сергей так растерялся, ответил Алексей и долго разглядывал его, разделяя его тоску.

- Об одном жалею, - и Алексей уныло кивнул в сторону операционной,- обещал на войну взять и не взял.

 - А мне обещал, что детей поженит,- с потаенной грустью произнес Сергей, по милости Андрея поверивший в скорое родство.

 Избавляя Сергея от меланхолии по абсурдному желанию Алексей вспомнил:
- Еще обещал в пекло взять и тоже не взял.

- Экономический расчет на три года вперед сделал, а сам слинял,- вяло поддержал его Сергей впав в какую-то глубокую неподвижность.

Алексей решив не скрытничать хлопнул себя ладонью по лбу и припомнил раздраженно:
- Отцу обещал на его свадьбе быть.

 Сергей покачал головой и, поглядев исподлобья на него, превратившегося из раздолбая в смирного супруга, пожалел:
- Жене обещал на свою свадьбу пригласить.

У Алексея начинало рябить в глазах, но стараясь принять беззаботный вид, он добавил:
- Юльке обещал пацана крестить.

Узнав чужую семейную проблему Сергей, уж конечно, не собирался скрывать свою и сокрушенно пожаловался:
- Сказал, что у Веры сам прощение попросит, а мне теперь отдуваться.

И они оба замолчали, понимая что теперь участь корпорации зависит всецело от их совместных усилий и судьба побратала их крепко и надолго.

- Вот, блин, Андрюха,- в сердцах подытожил Алексей,- наобещал всем с три короба, а сам на тот свет.
 
И чтобы не показать клокочущих в груди рыданий встал и торопливо пошел к выходу. Брел по улице, не разбирая дороги и думал, как все же весной, когда вокруг все ожидает тепла и дышит сладким предчувствием новой жизни, безобразна смерть. Смерть человека, который стал так близок, и понимание этого пришло только с его потерей.

А ведь если бы не Андрей его давно бы не было. Не было бы его, Юльки, этой ненормальной Машки и бог весть сколько еще жизней сломил своей безграничной властью кровожадный Паша. И неужели только такой ценой можно оплатить чью-то жизнь. «Жизнь за жизнь неплохая сделка»,- вспомнились слова Андрея. Неплохая, но равноценная ли? Почему он тогда пришел? Неужели даже жизнь Машки он оценил выше своей собственной? Или, может, он знал о жизни что-то, что никому не рассказывал и теперь уже никогда не расскажет? Он оберегал на земле чужую жизнь, а его собственная понадобилась кому-то на небе.

 Ведь он столько ему рассказывал, а он не слышал и только сейчас обрывки несуразных Андрюхиных рассказов сливаются в простые истины, понимая которые тягостно и муторно на душе. Он так и не понял, почему Андрей считал Пашу мертвым и в чем сила живых не ответил. 

  Состояние у него было, как у больного, то в жар бросало, то холод бежал по спине. Конечно это болезнь. Сколько пришлось пережить за последнее время, и ни разу Андрюха не отступил, на любой звонок отзывался. А теперь недоступен его личный телефон, втоптанный в пыль и обломки которого навсегда останутся рядом с кровавым пятном на заброшенном пустыре.

Но в душе теплится какая-то радость. Где-то в глубине словно горит слабый огонек, пытающийся пробиться сквозь темноту. Думал, думал и сообразил: Андрей ведь его теперь не оставит. Живой никогда в беде не оставлял, а теперь и подавно стал вездесущий. Это же Андрюха. А он всегда знает, когда требуется его помощь и, вытерев ладонями мокрые щеки, Алексей улыбнулся и пошел домой.

Вернувшись в душные стены квартиры, он все никак не мог успокоиться. Любовь, как сильнейший транквилизатор, не давала ему сидеть без дела. Из-за нее он не чувствовал ни боли ни усталости. Он распаковал Юлин чемодан, переселился к ней в комнату, двигал шкафы, переносил мебель, чтоб вместе им было удобно и уютно. Сам позвонил отцу и попросил найти ему дизайнера.

 Не прошло и часа как отец примчался с Екатериной Викторовной, дизайнером, строительными материалами и бригадой отделочников. Впечатлительная Екатерина Викторовна долго отходила от шока, когда Алексей открыл дверь. Он не позаботился надеть рубашку и ушибы на груди и спине, оставшиеся после разговора с Пашей, превратились в один неправдоподобных размеров  синяк. После того, как Екатерина Викторовна оправилась, досталось Александру Яковлевичу, совершенно равнодушно отнесшемуся к здоровью сына, потому как тот уже давно привык не обращать внимания и на более серьезные его увечья.

Чтобы примирить рассорившиеся из-за него стороны, Алексей уговорил Екатерину Викторовну заняться его лечением. Он сам сходил в аптеку и купил все средства, которые она ему советовала. Так же добровольно лег на диван и подставил спину для необходимых манипуляций. Только тогда Алексей почувствовал усталость и саднящую боль, но от теплых и ласковых  прикосновений материнских рук, от которых уже давно отвык, он заснул как кот, пригревшийся на солнышке, даже несмотря  на строителей, шумно переоборудующих его комнату под детскую.  Он ничего не слышал, уже ни о чем не мечтал, даже сон ему никакой не снился, но все равно у него не один раз поднималась  рука, чтобы обнять Юлю, которой с ним не было.

Продолжение: http://proza.ru/2020/10/31/1843


Рецензии
талантливо, но
7 мировоззренческих ощибок/провокаций:

Сталин,
война
христианство,
курение,
не знание Вед: закона РИТА,
всепрощение (опять христианство)
женское отношение к Любви Человеческой

Дарроддин   14.06.2021 11:07     Заявить о нарушении
Приветствую, Михаил!
Я очень признательна Вам за потраченное время и внимание. В печатном варианте 1124 страницы. Редко у меня нет слов, но это тот случай. Главу за главой открывать в общем то не сложно, но указания на ошибки говорят о том, что вы вдумчиво читали. Спасибо, огромное спасибо, большущее СПАСИБО.
С уважением, Наталья.

Наталья Геривенкова   14.06.2021 22:14   Заявить о нарушении
занимаюсь Одарёнными полвека, различаю,
но у всех пока - заблуждение:
не Живут по-Человечески,
пришлось ввести науку Улучшения, АристоЛогию

http://proza.ru/2008/12/15/457

Дарроддин   15.06.2021 07:59   Заявить о нарушении