Природа, Творец мира и человек в поэзии Шевырева

        Для поэзии русского романтизма в целом и в особенности для группы поэтов-любомудров характерна постановка глобальных философских проблем бытия и мироздания, углубленное осмысление положения человека в природной среде, воспринимаемой как зримый результат действия высших творящих сил, которые, пусть в ограниченном масштабе, но всё же свойственны и человеку. Наделенный свыше неугасимым духовным огнем, человек, согласно романтической концепции Шевырева, выступает по отношению к своему жизненному миру в роли преобразователя и созидателя, проявляя тем самым внутреннее родство с Творцом всего сущего, но зато и неся всю полноту ответственности за плоды своего творческого труда (философская ода «Я есмь», 1825):

                Мир бысть – прошли века, но в каждое мгновенье
                Да будет! – оглашает свет,
                И человек за все творенье
                Дает творящему ответ [1, с. 2].

        Именно природе, выступающей в качестве посредника между человеком и Творцом мира, воспринимаемым в молодые годы Шевыревым не столько в конкретно-религиозном, сколько в общефилософском плане, отводится миссия духовного начала, пробуждающего в человеке его сокровенные творческие задатки («Глагол природы», 1825):

                Мой дух – не спи! – на зов природы
                Ответ торжественный воспой,
                Что ты, небесный страж свободы,
                Не дремлешь, праздный и немой, –
                И с благозвучными громами
                Земные песни согласи
                И вместе с горными духами
                Ее глаголы разнеси [1, с. 16].

        Только в процессе творческого воздействия на окружающий мир, откликаясь на голос природных сил, человек утверждает высшие ценности жизни и, в конечном счете, приближается к постижению бытия самой природы и осознанию своего призвания и места в мире («Я есмь»):

                Сим гласом жизни и свободы
                Наук воздвигнут светлый храм,
                Открыты тайны в нем природы
                И светит истина очам [1, с. 2].

        Постепенно, на протяжении 1820-х годов, в поэтической системе Шевырева складывается целая философия природы, отличающаяся диалектической сложностью и внутренней напряженностью. Согласно концепции Шевырева, если на ранних стадиях выработки человеком творческого самосознания ему необходимо стимулирующее воздействие «глагола природы», пробуждающего от духовного сна, то при достижении им полной творческой зрелости природный голос невольно начинает вступать в противоречие с внутренним, интуитивным течением мыслей человека и даже становится ощутимой посторонней помехой, заглушающей медитативный строй собственного поэтического слова. Таким образом, прежний интенсивный диалог с природой сменяется сознательным стремлением к отгораживанию от нее, чему способствуют излюбленные поэтами-романтиками одиночество и тишина ночных часов («Стансы, 1830):

                Когда безмолвствуешь, природа,
                И дремлет шумный твой язык,
                Тогда душе моей свобода,
                Я слышу в ней призывный клик. <...>

                Ее обнял восторг спокойный –
                И песни вольные живей
                Текут рекою звучной, стройной
                В святом безмолвии ночей [2, с. 188].

        Вторжение же природного голоса, отождествляемого теперь с неумолимым шумом внешней, чуждой поэту житейской суеты, приводит к разрушению той внутренней душевной гармонии, которая одна обеспечивает творческое дело поэта:

                Когда же мрачного покрова
                Ты сбросишь девственную тень,
                И загремит живое слово,
                И яркий загорится день, –

                Тогда заботы докучают,
                И гонит труд души покой,
                И песни сердца умолкают,
                Когда я слышу голос твой [2, с. 188–189].

        Таковы неутешительные мировоззренческие итоги лирико-философского этапа разработки Шевыревым проблемы природы и человека.

        Новое вИдение этой проблемы открылось во время пребывания за границей, в Италии, когда в стихах Шевырева демонстративно усиливаются интонации патриотической патетики, призванные утвердить духовное достоинство России перед лицом стран с более богатыми и древними культурными традициями. Природа выступает уже не как отвлеченная философская категория, а во всей яркости и красоте русских пейзажей, отразивших в себе основополагающие духовные свойства кровно связанного с ними русского народа. Для наиболее наглядного выражения своих патриотических убеждений Шевырев создает впечатляющие образы русских рек, прежде всего Волги, противопоставленные своим величием и мощью рекам старой Европы, в том числе и прославленному Тибру.

                Как парчою голубою
                Разостлалась по степям!
                Как привольно в ней собою
                Любоваться небесам!

                Как младой народ – могуча,
                Как Россия – широка,
                Как язык ее – гремуча,
                Льется дивная река! [2, с. 184] –

воспевает Шевырев Волгу в полемическом стихотворении «Тибр» (1829). Показательно, что Волга наделяется при этом качествами своего рода активной геополитической экспансии, присущей самой Российской империи, символическим отображением которой служит главная русская река:

                Далеко валы глубоки
                Для побед отважных шлет
                И послушные потоки
                В царство влажное берет [2, с. 184].

        Позднее в такой же роли символа, заключившего в себе духовные особенности русского жизненного уклада, выступает у Шевырева другая русская река («Ока», 1840):

                В нраве русского раздолья
                Изгибается она:
                Городам дарит приволья
                Непоспешная волна.
                Ленью чудной тешит взоры;
                Щедро воды разлила;
                Даром кинула озера –
                Будто небу зеркала [3, с. 305].

        И вновь, как в случае с Волгой, Ока наделяется свойствами неустанной деловитости русского народа:

                Рыбакам готовит ловли,
                Мчит тяжелые суда;
                Цепью золотой торговли
                Вяжет Руси города... [3, с. 305]

        В патриотическом увлечении, доказывая превосходство русского языка над многими иноземными наречиями, Шевырев поэтично объяснял его величественное звучание коренными свойствами породившей его русской природы («Послание к А. С. Пушкину», 1830):

                ...со плесками морей,
                Внутри ее просторно заключенных,
                И с воем рек, лесов благословенных
                Гремит язык, созвучно вторя им,
                От белых льдов до вод, биющих в Крым,
                Из свежих уст могучего народа,
                Весь звуками богатый, как природа... [2, с. 190–191]

        Так природа вновь обрела творческий статус, а ее голос стал восприниматься воедино с голосом целого народа. Но всё же приоритет в деле творческого созидания принципиально отводился зрелым Шевыревым, сохранившим верность заветам любомудрия, не игре стихийных сил природы, а разумной воле человека. Откликаясь на весть о строительстве железной дороги из Петербурга в Москву, Шевырев интерпретировал это событие как знак торжества человека-творца над косной природой («Железная дорога», 1842):

                Лягте, горы, встаньте, бездны,
                Покоряйся нам, земля,
                И катися, путь железный,
                От Невы и до Кремля [4, с. 10].

        Более того, сама степень владычества человека над природной средой демонстративно представала, в изображении Шевырева, сродни тому глобальному пересозданию мира, на которое мог быть способен только сам Творец:

                И Москва общенья сети
                Проведет по Руси всей,
                И, как ласковые дети,
                Восемь придут к ней морей,
                Предводимые реками;
                Арарат, Урал, Кавказ
                Двинут следом за морями,
                Будут здесь гостить у нас [4, с. 9].

        Однако воспевание торжества человеческой мощи, покорившей природу, не оказалось итоговым словом в поэзии Шевырева. Завершающий этап разработки им проблемы взаимодействия человека, природы и ее Творца приходится на 1850-е – 1860-е годы, когда, под влиянием тяжело переживавшегося поражения Российской империи в Крымской войне, а также собственной служебной катастрофы, Шевырев стал искать утешения в тех духовных ценностях, которые заключало в себе религиозное мироотношение. В контексте подлинно христианского, а не просто философско-романтического искусства, природа у Шевырева приобрела незыблемые черты Божьего творения, дивно и совершенно устроенного во благо всего человечества («Морякам России, 1856»):

                Благословим премудрость Бога:
                Им создан море-Окиян;
                Дана всемирная дорога
                Народам всех подлунных стран.
                Объемлет он волной прекрасной,
                Как неба чистое лицо,
Все земли в круг один согласный,
                Все звенья стран в одно кольцо [5].

        Отныне в стихах Шевырева природные образы освободились от русского пейзажного антуража и вновь, как на раннем этапе творчества, стали тяготеть к обобщенной умозрительной картинности. Но вместе с тем существенное отличие от ранних произведений состояло в том, что эти поэтические образы природы подавались поздним Шевыревым не в плане философской абстракции, а через призму библейской стилистики и образности, имевших целью закрепить в сознании читателя идеи божественной одухотворенности материального мира. Не случайно в эти годы Шевырев обратился к полузабытому жанру переложения псалмов, стремясь художественно выразить найденное наконец решение проблемы внутренней связи творения и Творца («Слава творения», 1857):

                Кто всемогущую державу
                Простер по дивным небесам,
                Дал всякому творенью славу,
                Луне, и солнцу, и звездам?
                День – слава солнца, тварям счастье,
                Тепло и жизнь, лазурь небес... <...>

                Все звезды – слава ризе ночи:
                Сквозь мрак ее глядят оне,
                Как бы всевидящие очи,
                И славят Бога в вышине [3, с. 307].

        Поскольку религиозное мироотношение более всего сохранило свою силу в среде русского крестьянства, Шевырев намеренно адресовался к простому народу, стараясь говорить его языком и заключать свои поэтические образы в традиционные формы народного лирического творчества, как, например, в относящемся к концу 1850-х годов и оставшемся неопубликованным поэтическом фрагменте, несущем следы весьма искусной фольклорной стилизации:

                Как в Божий мир родится человек,
                Господь ему на долю припасает
                На весь его определенный век.
                И лишняя росиночка спадает
                Ему с небес, и лишняя растет
                Былиночка в лесу и в чистом поле,
                И всё, что мир в его имеет доле,
                Пустило рост, взошло; расцвев, цветет:
                Младенцев в мир призвать Господь изволил,
                Его никто в миру не обездолил [6].

        Щедрое и неистощимое богатство Божьего мира, глубокая одухотворенность русской природы органично раскрыты поэтом в свете народных христианский воззрений и верований.

        Но, несмотря на появление новых интонаций – библейских и фольклорных, прочная основа эстетики любомудрия осталась в поэзии Шевырева неизменной. Творец природы для него не просто милосердный Бог, но и высшее воплощение мудрости, приоткрывающейся мысленному взору человека лишь в природных проявлениях, столь же величественных и вечных, как и сам их Создатель («Специя», 1861):

                Бесконечность моря,
                Бесконечность неба,
                Две великих мысли
                Божия созданья
                Здесь всегда присущи
                Взору человека
                И ведут беседу
                С мыслию его [3, с. 309].

        Итак, в поэтическом творчестве Шевырева отчетливо прослеживается показательная эволюция разработки проблемы взаимоотношений, в которых находятся человек, мир природы и Творец этого мира. Вектор развития пролег от натурфилософских построений 1820-х годов, через период патетического наделения в 1830-е – первой половине 1850-х годов природных образов духовными свойствами русского народа, к окончательному становлению подлинно религиозного взгляда на мироздание в середине 1850-х – начале 1860-х годов. Учитывая при этом сохранившуюся у Шевырева даже в позднем периоде творчества приверженность к идущему от школы любомудрия углубленно-аналитическому подходу к осмыслению природной среды и места человека в ней, можно обоснованно говорить об итоговом религиозно-философском характере решения Шевыревым проблемы высшего одухотворения материальных основ природного мира.               
   
                Литература

    1.  Шевырев С. П.  Стихотворения. – Л.: Сов. писатель, 1939. – XXXII, 240 с.
    2.  Поэты 1820–1830-х годов: В 2 т. Т. 2. – Л.: Сов. писатель, 1972. – 768 с.
    3.  Поэты тютчевской плеяды. – М.: Сов. Россия, 1982. – 400 с.
    4.  Шевырев С. П.  Железная дорога // Москвитянин. – 1842. – Ч. II, № 3. – С. 7–10.
    5.  Шевырев С. П.  Морякам России // Ведомости московской городской полиции. – 1856. – 22 февраля (№ 43).
    6.  Шевырев С. П.  «Как в Божий мир родится человек…» // Отдел рукописей РНБ. Ф. 850, ед. хр. 22. Л. 37(об).   

         Февраль 2002