Миры эспарцета

Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Федор, мой племянник.
А.Грибоедов. «Горе от ума»

Никуда б не уходил отсюда
И стоял,  не находя ответа:
То ль от солнца так светло вокруг,
То ли от цветенья эспарцета.
Виктор Садовской

    Я приглашаю вас, читатель,  окунуться в омут памяти на двести лет, а то и глубже. Окунуться во времена героев Грибоедова, героев эпохи, когда графы и бароны, священники и солдаты занимались ботаникой и химией, а научные споры, такие как знаменитый диспут  Кювье и Ламарка,  будоражили общество не меньше, чем многочисленные войны. И поведет нас в эти времена дикий бродяга наших лесных опушек эспарцет песчаный.

   Крестным отцом  эспарцета действительно был химик и ботаник, только не русский князь Федор, австриец Пауль Китайбель. Путешествуя со своим коллегой, рыцарем Мальтийского ордена,   Францем Вальдштейном, он создал первую Флору Венгрии, создал в соответствии  с новейшей тогда системой Линнея. Собирал он и минералы и горные породы, позднее в одной из них нашли новый химический элемент. И, конечно,  не обошел вниманием эспарцет, ведь родина этого растения – Балканы!
  На рубеже веков в революциях рождались все новые науки, слово «свобода»  было не менее значимо, чем хлеб насущный.  Не случайно именно во Франции возникла новая ботаника. Да и само слово эспарцет – французское. Герой войны в отставке Жан-Батист Ламарк создал такой определитель растений, что пользоваться им могли не только дворяне, любые горожане, умеющие читать. Таблицы его работают до сих пор и любой из вас, читатель, может благодаря Ламарку определить любое растение.  Вместе с Огюстеном Декандолем они написали Флору Франции,  и Декандоль стал вторым крестным отцом  эспарцета.  В новейшей, естественной,  системе Декандоля, основанной не на внешнем сходстве, а на родстве, эспарцет занял достойное место. Имя Де Кандоля в ботанике было не менее значимо, чем имя Кеплера в астрономии, так считал дед Блока Андрей Бекетов.  В соответствии с его системой возникли новые флоры, в том числе Флоры России Ледебура и байкальская флора Турчанинова.

            Вы видели читатель поле культурного эспарцета? Ботаники утверждают, поля эти особенные. Если корова, по недосмотру пастуха, забредет на поле клевера, или люцерны, живой она не уйдет – раздует ее бедную. На поле эспарцета она может пастись спокойно, задумчиво срезая целебные листья, а питательных веществ получая еще больше. Нас, конечно, листья не интересуют. Поле эспарцета это пятьдесят оттенков розового. Соцветия эспарцета бывают почти красными, и тогда его называют в народе красным дроком, бывают желто-розовыми, а в середине лета розовый цвет особенно ярок  и вьются облаком  над эспарцетом  мотыльки голубянки.
Именно такое сочетание голубого и розового приходит мне из глубин памяти, когда  приятель, художник-дилетант, писал портреты своей подружки в розово-голубых тонах и считал такие краски своим открытием. Голубянки тоже достойные фотомодели, но эспарцету они,  конечно,  не нужны. Бабочки просто воруют нектар, проникая в мотыльковый цветок не опыляя его. Настоящие друзья эспарцета шмели и пчелы. Именно они помогают завязываться плодам, что в народе зовут заячьим горохом. Эспарцет,  наверное,  был рядом  с человеком  всегда, по крайней мере со времен Диоскорида., врача из армии Нерона. В Европе поля его розовеют уже сотни лет, но  в Сибири он пока редок. Зато дикий песчаный эспарцет наш постоянный спутник на прогулкам по лесным опушкам.

     Ботаники уверены, эспарцет это айсберг. Настоящая жизнь его скрыта от наших глаз. Корни эспарцета идут на многие метры в глубины земли, до материнских пород, то, что у поверхности его не интересует.  А клубеньковые бактерии на корнях  столь разнообразны, что их не встретишь у других мотыльковых. Может быть, поэтому часто перед снегом эспарцет вновь отрастает и радует нас изумрудной листвой на фоне серой сухой полыни. Он не только отрастает, но и цветет и на последних цветоносах  по утрам качаются, нет, не мотыльки,  оцепеневшие от холода последние шмели и пчелы.  А мы идем вместе с ним  по прогулочной тропе и вспоминаем времена Грибоедова, когда звезды  химиков и ботаников горели столь ярко на научном  небосклоне.