О редакторах воспоминания. Идеологический пресс в

Единственное, что время от времени заставляло их все же заглядывать в редактируемые рукописи, это страх проколоться или залететь. А залететь можно было на ровном месте. Прихожу в ЛИТО за сигнальным экземпляром -- официальная цезура, которая должна была не пропускать в печать сведений, которые могли бы содержать предмет государственной тайны, но которые проверяли все. Без подписанного ЛИТО сигнального экземпляра не то что книга или газета, но и информационный листок не могли выйти, -- а в нем красным карандашом обведена фраза:

"Красные собаки, жиды пархатые, продали всю Россию своему жидовскому Интернационалу".

-- Ну и что? -- спрашиваю я редакторшу (в ЛИТО были свои редакторы).

-- И вы считаете это нормальным?

-- Конечно, нормальным. Еще и мягко сказано, надо бы большевикам сильнее было хвоста накрутить.

Редакторша, примерно моих лет, с красным филологическим дипломом -- с другим бы в ЛИТО не пустили: отбор туда был строже, чем в издательство, а зарплата и всякие блага выше, -- смеется:

-- Я тоже так думаю. Но мы выпускаем книгу в печать, а не в курилке беседуем.

-- Да, -- пытаюсь защититься я, -- ведь это же прямая речь. От лица белогвардейского офицера, который подбивает крестьян на мятеж (книга была о Гражданской войне). Он что, должен был выражаться цитатами из Постановлений партии и правительства.

-- Не знаю, но пропустить такого не могу.

Я в панике бегу к главному редактору ЛИТО: будь это не сигнальный экземпляр, я тут же исправил бы фразу, а за сигнальным экземпляром стоит отпечатанный и уже сброшюрованный в тетрадки текст: исправлять пришлось бы вырывая и вклеивая новую страницу этак тысяч в 10 экземпляров. Спасибо Главлит, тетка предпенсионного возраста, долгое время работавшая секретарем по идеологии в одной из белорусских областей, только рассмеялась:

-- Значит красные собаки жидовскому Интернационалу Россию продали? -- и с ходу подмахнула сигнальный экземпляр. Много раз она выручала так наших редакторов. Что ни говори: голова у нее была на месте. Но и статус, конечно, у нее был не тот, что у простого редактора. То что простому редактору не сошло бы с рук, у нее бы и внимания никто не обратил.

5. Или другой случай. Вызывает к себе директор и молча протягивает мне еще не сигнальный экземпляр, но уже и не рукопись (оригинал-макет -- это когда рукопись уже вычитана и всеми подписана, и вносить исправления куда уже не допускается).

Читаю "до революции на Алтае работала целая плеяда талантливых писателей и поэтов: Гребенщиков, Новоселов, Пиотровский, Тачалов, Порфирий Казанский, Шишков..." Я, понятно, ничего не понимаю.

-- А ты знаешь, что Гребенщиков в годы гражданской войны сотрудничал с белогвардейской прессой в Крыму?

Я этого тогда не знал, хотя то, что Гребенщиков не принял Советскую власть и эмигрировал, мне было известно.

-- Бунин тоже сотрудничал с белогвардейской прессой.

-- Бунин другое дело. На него давно уже поступило указание считать классиком русской литературы. А про Гребенщикова я такого не слышал.

-- Но ведь новосибирцы уже издали его в "Литературном наследии Сибири".

-- Это еще не показатель. Пусть новосибирцы сами перед своим обкомом отчитываются, а я отчитываюсь пока еще перед своим.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ РЕДАКТОРА

-- Но ведь про Гребенщикова даже в "Краткой литературной энциклопедии" упомянуто. -- Достаю с полки 2-й том этой Энциклопедии (у нас она была в издательстве в директорском кабинете, как и БСЕ, ПСС Ленина, словари, нормативные акты и разные справочники по издательскому и типографскому делу, и всякий редактор мог свободно заходить и пользоваться ими) и показываю:

"ГРЕБЕНЩИКО;В (наст. фамилия; псевд. — Сибиряк), Георгий Дмитриевич [24.IV(6.V).1883, с. Николаевский рудник Томской губ., — 11.I.1964, США, штат Флорида, Лейкланд] — рус. писатель. Род. в крест. семье. С 1906 в сиб. газетах помещал бытовые очерки, зарисовки, рассказы.."

-- Странно было бы, -- продолжаю, -- новосибирцы, для которых Гребенщиков, строго говоря, с боку-припеку (если не считать того, что они и тогда, а теперь и подавно, корчат из себя столицу Сибири -- этакую Москву местного разлива), издают Гребенщикова, а мы, где он родился и писал, даже не упоминаем его в "Очерке истории нашего края".

Директор тяжело вздыхает: у него аж пот сквозь лысину проступил:

-- Ладно иди. Я сам поговорю с крайкомом.

И было от чего вздыхать. Упомянешь фамилию Гребенщикова, дадут в крайкоме пендюлей за идеологические упущения, не упомянешь -- и опять же выпишут пендюлей в том же самом крайкоме за невнимание к родной классике, да еще с теми же самыми обоснованиями, которые привел я. То есть залететь можно было и так, и этак: как карты лягут.

Вот тот редактор, муж Музы Кузьминичны и залетел однажды, о чем, я надеюсь, еще и расскажу в этом очерке.