Шестнадцатый Аркан. Часть 3

Часть 3. Он вам не верит


     Йохан плавно сбросил газ, сработавшая система стабилизации доделала за него остальное, и тяжелый внедорожник вошёл в крутой поворот без заноса. Чёрная лента дороги извивалась в окружении молодых деревьев, высаженных совсем недавно, но обещавших в скором времени превратиться в густую аллею. Прохладный утренний ветерок через опущенное стекло играл с волосами счастливой Рахиль, искренне радующейся редким весенним цветам на обочине. Голубая радужка её глаз, казалось, переливалась в ярком солнечном свете перламутром и серебром; она медленно потянулась к нему и, легонько чиркнув губами по щеке, поцеловала, а потом вдруг отстранилась и злобно процедила: «Трусливая крыса».

***

      Йохан открыл глаза и тут же заслонил их ладонью от слепящего света, одновременно пытаясь выровнять дыхание и сориентироваться в пространстве и времени. На секунду показалось, что кругом вода, а он лежит в центре соленой лужи. Но это всего лишь пот и очередные воспоминания, незаметно перешедшие в сон. Рахиль — её беспокойный призрак или кто там ещё — больше не приходил, и вот уже третью ночь Йохан спит почти что нормально.

      Он хотел встать, но потом протянул руку и пошарил на тумбочке. Щёлкнул зажигалкой и закурил прямо в постели. Что же все-таки произошло с Рахиль? Как могло получиться, что она врезалась в бетонное ограждение на ровном участке дороги?

      За эти дни Йохан успел многое сделать, например, договорился через знакомых Маркуса с одной частной лабораторией, где обещали провести анализ карты Таро и даже проверить отпечатки пальцев. Потом другой знакомый — кажется, приятель брата Маркуса — из полиции сказал, что установить обладателя обнаруженных отпечатков невозможно: «Те что удалось снять, принадлежат женщине, но не Рахиль Рид, в полицейской базе они не числятся; остальные смазанные и идентификации не подлежат. Сама же карта насколько старая и потрепанная, что не стоит и пытаться проследить ее судьбу… А раз вы не хотите объяснять какое отношение это имеет к делу, то и помочь я вам больше ничем не могу… Да, как и договаривались, с вас три тысячи и наличными».

      Стаканчик со свечкой он тоже сдал криминалистам, но, кроме его собственных отпечатков, там ничего не обнаружили.

      Еще Йохан всё-таки нашел в записной книжке электронную почту мистера Рида и написал ему письмо, но, похоже, объяснений от этого джентльмена можно уже не ждать, раз вчера его в довольно сдержанном тоне попросили больше им никогда не писать и не звонить, а адрес Йохана тут же занесли в чёрный список.

      Звонок в охранную фирму тоже мало чем помог в поисках. Выяснилось, что одна камера на площадке вышла из строя, а на изображениях от второй — той, что ближе к лифту и лестнице — постоянно мелькал только Йохан. Странно, что герра Клауса он там не увидел. Быть может, старик совсем не выходит из дома, а может, просто уезжал погостить к детям?

      Сделав очередную затяжку, Йохан уставился в потолок. У него бывали нехорошие предчувствия, но настолько сильных ещё никогда. Что-то, какие-то отрывки из прошлого, будто кадры быстро промотанной киноленты, постоянно рвались наружу из глубин подсознания. Ему казалось, что он вот-вот вспомнит важную часть своей жизни, но как только образы начинали складываться, кто-то резко нажимал на кнопку «офф» в голове, и на него снова опускалась завеса неведения.

      Желудок отчаянно протестовал против завтрака из одного никотина, но Йохан не спешил подниматься, перебирая в голове фрагменты их давней перепалки с Рахиль, когда та объявила, что отпуск ещё не заслужила, равно как и не заработала денег на такой отдых. Тогда Йохан просто взбесился, однако билеты на самолет все-таки сдал, и мечту об океане пришлось отложить «на потом».

      Да, к черту! Ее хорошенькая головка была забита этими идиотскими феминистическими идеями. Она отклонял все предложения: они не поехали кататься на лыжах в Норвегию, они не встретили Рождество в Париже, они никогда не загорали на пляжах. Но Йохану всегда давался выбор из двух вариантов: либо он едет туда один, либо ждет, когда Рахиль сама на себя заработает.

      Рахиль была несговорчивой. И Йохану стоило огромных трудов уговорить её оставлять себе разные образцы одежды и обуви, которые фирмы и магазины предоставляли им для рекламы, а потом дарили агентству в качестве бонусов. Победил довод, что это нормально, и что так можно неплохо сэкономить на тряпках.

      Рахиль была неуступчивой и крайне подозрительно относилась к подаркам от Йохана. Единственную вещь — подвеску с бриллиантовой вставкой — практически с боем удалось вручить в день рождения.

      Но все равно Йохан любил её, и сейчас Рахиль, этой кудрявой упертой вредины, ему до ужаса не хватало.

      Вставать не хотелось совсем, а в голове было так пусто, и Йохан чуть было не решил весь день проваляться в кровати, но его планы разрушил настойчивый звонок в домофон. Нежданный гость трезвонил весьма настойчиво и уходить, похоже, не собирался, и Йохан со вздохом поднялся с кровати.

***

   Через пару минут на пороге его квартиры стояла Моника — шофер, телохранитель, бессменный и бесценный секретарь деда Томаса.

      — Доброе утро, — губы здоровенной немки сложились в некое подобие улыбки. Она терпеть не могла Йохана, на что он тоже отвечал ей полной взаимностью. — Твой пакет документов.

      — Спасибо, Моника, — Йохан всегда чувствовал себя неуютно от её взгляда, а сегодня она как-то по-особенному, почти неотрывно, как кошка, изучала его небритую физиономию. — Извини, войти не предложу, у меня беспорядок.

      — Герр Франк просил напомнить тебе, что заседание совета директоров переносится на четверг, — наконец бросила Моника, не отрывая взгляд.

      Какого чёрта она так пристально на него смотрит? Йохан не удержался от резкости:

      — Прекрасно, буду иметь ввиду! А сейчас, раз ты уже убедилась, что я до сих пор не перегрыз себе вены, то можешь закрыть дверь с той стороны. — Моника возмущенно хмыкнула, но сдержалась — И передавай от меня привет деду.

      — Непременно, — процедила она, протягивая увесистую пачку бумаг, упакованную в фирменные папки компании.

      «Когда же дед наконец прекратит шпионить за мной? Что, нельзя было привезти этот чёртов пакет прямо в офис? —вскипал Йохан, быстро просматривая привезенные ему бумаги. — Ну точно! Непробиваемая фрау так упивалась созерцанием моей помятой рожи, что напрочь забыла про финансовые показатели ежегодного отчета перед акционерами!»

      — Моника! — он выскочил на площадку, когда она уже вызывала лифт. — Вот уж от кого не ожидал столь вопиющее не профессионализма! А где соглашение с банком о предоставлении кредитной линии?

      Маска бесчувственного идола пошла трещинами, и Моника нервно раскрыла кожаный портфель в поисках документов.

      — Доброе утро, герр Клаус! Что-то вас не видно давно! — Йохан улыбнулся поднимающемуся по лестнице старику.

       Герр Клаус в ответ лишь вежливо кивнул, видимо, не желая продолжать разговор при посторонних, прошел мимо и скрылся за дверями своей квартира, клацнув на прощание замком.

   Повернувшись к женщине, Йохан заметил, что та смотрит на него как-то странно — в её взгляде явно читалась брезгливость, смешанная со страхом и жалостью.

      — Это с кем ты сейчас говорил?..

      — С моим новым соседом, — буркнул Йохан. — Вот отличие от моего дедушки, Моника, герр Клаус вполне приличный, милый старик, не надоедающий своим детям и внукам без причины.

      — Какой еще герр Клаус? — словно не заметив колкость, прошептала побледневшая Моника. Глаза помощницы расширились, и она так крепко вцепилась в свой портфель, что побелели костяшки пальцев. — Здесь, кроме нас, никого, Йохан…

      — Герр Клаус живет здесь, — Йохан обернулся, кивая на тяжелую соседскую дверь. — И он только что прошел мимо нас. Позвони в звонок и убедись сама!

      — Никого здесь не было… Ты… ты болен. Тебе надо лечиться!

      Йохан нахмурился, по голосу великанши было понятно, что её охватила самая настоящая паника.

      — Это ты, видимо, сама стала слепнуть и глохнуть с годами! Забываешь о важных документах, и так долго их ищешь, что даже толстяки-старики успевают проскользнуть побыстрее мимо, только чтобы не видеть твою постную рожу! — он резко выхватил у неё бумаги и поспешил последовать примеру герра Клауса. Пусть бежит к своему драгоценному боссу с докладом. Как говорится, не смею задерживать!

***

      Если забыть про утренний визит Моники и её странное поведение, то можно считать, что сегодняшний день для Йохана прошёл превосходно. Он решил, что этим вечером заслужил немного кайфа, и набил в трубку последнюю порцию травки, которой за чисто символическую сумму в качестве компенсации за фиаско с картой Таро и отпечатками снабдил его Маркус.

      Телевизор что-то бормотал про фьючерсные сделки на нефть, а глаза Йохана сами собой закрывались. Вот ему кажется, что холодные снежные хлопья тают у него на лбу, но он понимает, что это всего лишь сползающие по вискам капельки пота.

      Под потолком кружатся странно знакомые лица, и когда Йохан открывает глаза, то ему мерещатся веревки и будто он связан. Он не может пошевельнуть даже пальцем, и паника ледяной волной накрывает его. Но потом до него доходит, что он вовсе не связан, а всего лишь запутался в пледе. Кое-как скинув мокрую от пота тряпку на пол, Йохан садится на кровати, тянется к стакану воды и залпом осушает его. Как странно, он совершенно не помнит, чтобы вечером наливал его…

      Кругом какой-то полумрак и безликость.

      Йохан хочет подойти к окну, но дорогу ему преграждают. Силуэт, возникший из ниоткуда, медленно приобретает знакомые формы. Те же мягкие черты лица, разрез глубоких голубых глаз, бледная, почти прозрачная кожа. Йохана успокаивается, его дыхание тоже становится спокойным и размеренным, а вот Рахиль, напротив, почему-то дышит загнанно и тяжело. Или это опять ему кажется?

      — Рахиль, ты опять… снова здесь?

      — Ну, ты же ждал меня, — голос звучит непривычно, с надрывом, — вот почему мне обязательно нужно было вернуться.

      — Я тебя не осуждаю, — Йохан встает рядом и нерешительно кладет руку ей на плечо.

      Рахиль тихо всхлипывает. Её молчаливые слёзы сейчас значат для Йохана больше, чем миллион слов. Он раньше никогда не видел Рахиль плачущей, и вот теперь с болезненной улыбкой наблюдает и понимает, что даже эти жгучие слёзы не лишают её скрытого, внутреннего достоинства. Но все равно эти чувства, эти слёзы кажутся Йохану сейчас чем-то физически неправильным.

      — Почему ты плачешь?

      — А почему ты ничего не рассказываешь? Они спрашивают, но я не знаю, как правильно отвечать.

      — Кто тебя спрашивает? Как тебе помочь? Я не знаю…

      — Просто вспомни и расскажи, что случилось в ту ночь на дороге, — словно извиняясь, Рахиль шмыгает носом, но на её лице снова маска мстительной злости.

      — Никто не заставит меня это рассказывать! Никому ещё не удалось заставить меня рассказать! — Йохану кажется, что он кричит очень громко, во всю мощь, но на самом деле Рахиль приходится сделать шаг навстречу, чтобы хоть что-то расслышать.

      — А ты попробуй. Тебе станет легче, — еле ощутимый поцелуй на губах. — Мне-то уж точно станет.

      Голова идет кругом, и по стенам опять ползет рябь. Умоляющее лицо Рахиль, её горькие слёзы. Всхлипывания самого Йохана. Ей очень плохо! Ему самому давно уже плохо! Он должен рассказать. Станет легче, возможно…

      Как будто кто-то открывает заслонку шлюзов его памяти, и с таким трудом запертые воспоминания неудержимым потоком рвутся наружу.

      — Йохан, — Рахиль хрипит, пытаясь оторвать руки, намертво вцепившиеся ей в горло, — ты спятил! Мне больно…

      — Лживая сука! Больше ни одному слову не верю! — Йохан наваливается на неё всем своим весом, под пальцами что-то хрустит. Он сильнее, эта дохлятина ему не чета!

      Лицо Рахиль багровеет, на висках вздуваются вены, глаза закатываются, а на влажной шее приступают кровоподтеки — ровно десять крупных пятен-следов от его пальцев. Рахиль больше не дышит, сердце остановилось. Он слишком сильно сжал горло!

      — Я не хотел! Этого я не хотел! Ты предала меня! Почему ты так со мной поступила?! — Йохан кричит на обмякший труп некогда любимой женщины.

      Гнев и ярость сменяются болью и… паникой! Он убил её, просто-напросто удавил, даже не выслушав!

      Дальше все происходит будто бы в ускоренной перемотке: Йохан видит себя за рулем демократичного «опеля»; он разгоняется и направляет машину в бетонное ограждение. Удар. На сиденье и на сработавшие подушки безопасности осыпаются кристаллики стёкла. Перед «опеля» всмятку. Хорошо, что он сам успел заранее из него выскочить. После смерти Рахиль слишком тяжелая, и Йохан с трудом перетаскивает её с заднего сиденья на место водителя. Пристёгивает. Впечатывает лицо в подушку. Правдоподобно? Он не уверен.

      Йохан достает из багажника пластиковую бутылку из-под «Coca-Cola» с перелитым в нее растворителем, которую он так предусмотрительно прихватил из дома. Открывает заднюю дверцу, щедро поливает салон и щёлкает зажигалкой — огонек тут же принимается за обивку сидений. Медленно, но верно все внутри пожирает разгорающееся пламя.

      Он кидает бутылку, захлопывает дверь и отбегает. Машина охвачена огнём почти полностью. Взрыв полного бензобака гулким эхом разносится по окрестностям. Полыхает так, что любой пироман сдохнет от зависти. Всё, теперь можно навсегда попрощаться.

      Йохан плачет, сидит на полу и горько рыдает. Кажется, всё, что он так тщательно пытался забыть, наконец-то произнесено вслух. Рахиль возвышается на ним подобно статуе — холодная и неподвижная. Возможно, уже достаточно, но Йохан все продолжает говорить, ползает у ее ног, умоляя о прощение, и совершенно не замечает, занесенную над его затылком тяжелую статуэтку Девы Марии, единственную память о своей рано ушедшей матери.

      — Когда я увидел тебя возле того клуба, то сначала не поверил глазам. Ты мне сказала, что задержишься на работе, а сама целовалась с каким-то подонком. Того чернокожего, который грязно лапал тебя, я даже принял за Маркуса…

      Статуэтка с грохотом катится по полу, силуэт Рахиль как будто бы становится ниже и тоньше. Она шарахается прочь, а Йохан на четвереньках ползет за ней. Тяжело привалившись к стене, девушка часто и прерывисто дышит, размазывая по лицу слезы. Она потеряна и потрясена.

      — Отвали от меня, — злобно шипит Рахиль, отпихивая протянутую руку Йохана.

      — Прости, но я не хотел тебя никому отдавать…

      Откуда-то извне раздался глухой шум.

      — Йохан! Йохан, немедленно открой нам! — мощные удары в дверь эхом разносятся по пустой квартире. — Или Моника её сейчас вышибет, или мне придётся вызвать полицию!

      — Это дедушка. Не бойся, Рахиль, я ему расскажу, что ты живая. Он увидит тебя и поймет…

      Шатаясь из стороны в сторону, Йохан ковыляет к двери и открывает её настежь. Бешеным ураганом в квартиру врывается Моника, следом за ней, тяжело опираясь на трость, входит Томас Франк. Даже при беглом взгляде было понятно, как за эти сутки дед постарел — если в его возрасте люди вообще ещё могут стареть…

      — Тихо, ты её напугаешь!

      Йохан бросается в спальню, чтобы хоть как-то успокоить Рахиль и остановить неугомонную Монику, но та уже хлопает дверью в гостиную, потом летит в кухню и наконец из кабинета кричит:

      — Герр Франк, никого! Я же вам говорила, он здесь один!

      — Не слушай её! Со мной здесь Рахиль, просто эта дылда её напугала! — вбежавшего в спальню Йохана встречает тишина и открытая настежь дверь лоджии. Неужели Рахиль всё-таки спрыгнула? Но ведь пятый этаж! А может, она спустилась по пожарной лестнице, до которой так легко дотянуться?

      — Йохан, пожалуйста, здесь нет никого, — осторожно, словно обращаясь к ребёнку, выдыхает Томас Франк.

      — Нет! Она была здесь! Рахиль живая! — упрямо выдыхает Йохана, чувствуя, как предательски дрожат и подгибаются колени.

      — Ты уже раньше так говорил, — Томас Франк тяжело опустился на развороченную кровать. Воспоминания о том, как внук сразу после похорон заявил, что Рахиль прячется где-то в квартире, причиняли ему ни с чем несравнимую боль. Он сам лично несколько раз заставал Йохана, сидящим в душевой кабинке без света. Временами Йохан то ли просил прощения вслух, то ли молился, и Томасу Франку тогда понадобилось всё свое мужество, чтобы вытащить его из глубокой трясины депрессии.

      — Нет! Послушай меня, сейчас всё иначе! Рахиль точно живая!

      Томас Франк застыл, как кобра перед броском. Моника издала какой-то странный полувсхлип-полувздох.

      — Я знаю, это дико звучит, но она сюда приходила. Она дышала, клянусь, жевала жвачку и плакала! Герр Клаус её тоже видел, он может всё подтвердить!

      — Как ты сказал? Герр Клаус? — дед посмотрел на него в упор.

      — Да, мой новый сосед.

      — Это всё чушь… — дрожащим голосом отозвалась Моника. — Прекрати! Ты что, не видишь: он не верит тебе!

      — Вовсе не чушь! Давайте пойдем к нему прямо сейчас и я докажу…

      — Я кое-что уточнила, — по-прежнему стараясь выглядеть невозмутимой, начала Моника, — соседняя квартира никому не сдавалась: она уже больше года пустая. У тебя нет никакого соседа, Йохан. Ты давно один на этаже.

      Дед помрачнел, тяжелым взглядом осмотрел обстановку, явно что-то прикидывая в уме:

      — Герр Клаус — это такой грузный, почти лысый старик? Так, Йохан? — спросил герр Томас, заглядывая внуку в глаза, прямо в самую глубину плескавшегося в них безумия.

      — Да, а откуда ты знаешь? — опешивший Йохан никак не мог взять в толк, почему дед так страшно, с какой-то обреченностью на него смотрит. — А ты откуда знаешь его?

      — Йохан, герр Клаус мой давний партнер по бизнесу. Когда-то мы с ним провернули множество дел… и у него нет детей, — Томас Франк выдохнул, как перед погружением в холодную воду и продолжил: — Он умер три года назад. Поехал к другу в Америку и не вернулся. Раньше ты часто встречался с ним у меня дома. Что произошло, Йохан? Что ты на этот раз натворил?

      Йохан опустил голову, чтобы только не смотреть на этих двоих. Герр Клаус мёртвый, значит, и Рахиль тоже. Но он мог поклясться, что видел слезы. А разве мёртвые плачут?

      Йохан закрыл глаза и оскалился. Из груди рвался вой, длинный протяжный вой полный горя и боли. Боли, о которой нельзя рассказать словами, потому что нет таких слов ни в одном человеческом языке.