Как я не стала геологом

В перерывах между работами я периодически ездила в  разные геологические  экспедиции. И как все мои работы, они были одна другой забавней.

В один прекрасный год мои друзья направились в пустыню изучать  последствия землетрясения. Было оно в марте, но экспедиция смогла собраться только к лету - пока выбивали деньги, закупали гречку/сгущенку, снаряжали машину - наступил июль  - самое время ехать в Кара-Кумы. Очень кстати я оказалась в тот  момент без работы и они соблазнили меня поехать с ними поварихой. Опыт подобный у меня был и я с удовольствием согласилась.

Машина с барахлом отправилась из Москвы через Баку и Каспий  в Ашхабад, а мы втроем с начальником полетели на самолете. Жалко конечно, что меня не взяли проехаться  на машине от Москвы до Ашхабада, до сих пор жалею, но начальство посчитало, что так лучше, нечего девушке болтаться, да и командировочно-полевые платить не надо. 

Для меня самолеты нечто само собой разумеющееся с самого детства. Транспорт вроде трамваев для коренных Москвичей.  Мы по нескольку раз в год летали Москва-Душанбе-Гарм, бесконечно встречали и провожали родителей. И знали, что норма для вменяемого человека - последнему зайти в самолет, последнему выйти. Самолет без тебя не улетит, тебя обратно не увезет - куда бежать торопиться.
И вот на посадке мой мир был разрушен - наш начальник всегда был первый. Пока мы  джентельменски всех пропускали, стояли в сторонке подпирая стенку, Начальник уже первый в очереди на посадку  и первый в самолете. Первей детей, женщин и инвалидов. Это  настолько меня потрясло, что я часто до сих пор размышляю на эту тему. А прошло уже почти 40 лет. Возможно потому он и начальник, что стремился всегда и везде стать первым.

Мы приземлились днем, в середине июля. Кто печет пироги в духовке, тот может понять, что такое глотнуть раскаленный воздух. Духовку можно выключить, но Ашхабадский дух ворвался  в легкие огнем и охладить его невозможно. Только привыкнуть, только акклиматизироваться, только научиться дышать самым верхом. Страшно вдохнуть глубоко, страшно обжечь нутро.

Несколько дней мы привыкали существовать в этом аду, закупали продукты, упаковывыли машину, заливали воду в огромные фляги. Жили мы в простом туркменском доме  аспиранта геолога, папаша которого был настоящим баем - то ли председатель колхоза, то ли райпо, а возможно даже и партийным боссом, но скорее всго  и тем и другим и третьим одновоеменно. Дом был большой, где-то  в кишлаке недалеко от Ашхабада. Настоящей, устроенный по всем обычаям - мужская половина, женская, европейская нежилая комната, где стоял стол, стулья, шкафы и гостевая традиционная с кондиционером.

И  почти все время мы проводили там. Сидели на полу на коврах, в прохладной комнате, если и пили целый день то плов, то джиргот, то айран, то кумыс. Чудесной красоты тишайшие девушки - сестры и жены братьев нашего аспиранта  в шерстяных платьях до полу, расшитых старинными узорами у горловины, приносили яства и уносили пустые блюда. Зелёный чай, лепешки, фрукты из сада - еще горячие  от солнца и прозрачные от спелости персики, виноград, медовые груши...  Я помню  странное ощущение европейской геологической женщины в брезентовых штанах среди этой  волшебной красоты.
Трудно себя определить, кто ты?   Место женщины не здесь, но я гость из Москвы, почет, уважение и ничего делать нельзя - сиди, ешь, дремли за дастарханом.

Наевшись до одури, я шла спать в сад под крики домашних куропаток и громкие шлепки падающих переспелых персиков. И собственно тогда, мне кажется, у мужиков и начиналась  положенная пьянка, потому что они все утро непробудно дрыхли. А проснувшись, шли завтракать в гостевую с кондиционером...

На третий день я не выдержала и ушла на женскую половину.  Там  была настоящая жизнь - шныряли черноглазые дети и младенцы, разного возраста женщины и девочки в сказочных одеяниях хватали меня за руки и вели показывать свои сокровища - набитые одеждой сундуки, коробки с украшениями, вышивки. Показывали ткацкие станки с коврами, швейные машинки, залежи безумной красоты и яркости тканей.  После московских пустых магазинов 80-х годов, когда папа из Гарма присылал нам простыни, зубную пасту и варенье в полиэтиленовых пакетах, все это казалось сокровищами Али Бабы.

Особая гордость и богатство туркменской женщины -  халат расшитый серебряными украшениями с оранжевыми агатами и сердоликом. До 25 кг серебра насчитывал свадебный убор. Это и красота, и приданное и пенсия на случай несчастий и одинокой старости. Я видела прекрасных туркменских старух с гордыми черными лицами в тюрбанах, продающих старинные серебрянные украшения на базаре. Я тогда купила себе перепончатую подвеску для косы.  Держу в коробочке и изредка любуюсь.

Через четыре  дня  мы полностью затарились помидорами, баклажанами, перцем  и другой прекрасной снедью. И на утро назначили выезд. Наша экспедиция состояла из гружённой под самый потолок ГАЗ 66, очень ученого начальника, двух  моих дружбанов простых геологов, не начальников, аспиранта туркмена  и водителя Вовы. Ну и меня конечно, красавицы девицы двадцати с большим хвостиком лет на правах поварешки, как называл меня в отряде.

Ехали мы из Ашхабада в строну Каспия по прямой как стрела пустынной дороге.  Где-то вдалеке иногда виделись хребты Копетдага, с другой стороны то появлялись то исчезали воды Каракумского канала.
На редких остановках выходили осматривать достопримечательности: остатки ирригационных сооружений - что-то подобное водопроводу из глинянных труб с амфорами, удивительное подземное озеро в Бахардене. Когда-то во времена Парфянского царства тут были цветущие сады, поливное земледелие и кипела торговая жизнь. В бесконечных боях за землю системы были разрушены и осталась голая пустыня. Но я в географо-исторических тонкостях не спец, могу и наплести что-то не то.

Каракумский канал, вдоль которого мы ехали, из полноводной реки становился все меньше и меньше, пока совсем не расстаял в желтых барханах.  Местный аспирант геолог подтвердил, что да, канал есть. На карте. В реальности же он довольно быстро ушел в пески, засолил окружающую почву и превратил  ее в мертвую зону.

 На место ночевки и будущего лагеря мы приехали поздно ночью и в  темноте  при свете огромных низких звезд, кое как достали раскладушки, спальники и уснули как убитые.      

В пустыне становится жарко с первыми лучами солнца. Проснувшись утром как и положено поварихе первой, я обнаружила, что наш временый лагерь расположен точнехонько на помойке. Раскладушки и спальники уютно вписались в кучки мусора. Но помойка в пустыне это стерильное, чистое место. Все сожжено солнцем до тла, обдуто ветрами и присыпано песком. Но все же мумия когда-то рыжей собаки рядом с моей раскладушкой это уж слишком.

Вокруг была пустыня, настоящая, до самого горизонта, без конца и без края. Белесый, ровный, зеркальный такыр, где мы выбрали место для ночевки, переходил в волнистые пески, на горизонте возвышались барханы. Солнце уже стояло высоко, когда работнички стали просыпаться и потянулись к машине за водой, едой и водкой, хотела написать я, но ни о чем таком и думать было нельзя - первым делом соорудили навес недалеко  от места ночевки.  Никакие мумии нам не помешали.

Последующие три дня мы сидели под этим навесом на кошме  и пили зеленый чай, заваривая его прямо в огромных 32-х литровых флягах, нагретых солнцем до ста градусов. В первый день мы только лежали, пили и пухли. Ни о какой еде или работе не  могло и быть речи. К вечеру второго дня мои пальцы стали как сосиски. Слава богу я успела поснимать все серебряные колечки. На третий день всех наконец порвало и мы начали дико пИсать, мальчики налево, девочки направо. В условиях стопроцентной видимости до горизонта, задача не простая, но мы ее смогли решить. Все, водный баланс настроился, акклиматизация прошла, все остались живы.

Только водитель Вова лежал и стонал с постоянной головной болью, поскольку не слушался старших товарищей и втихоря поливал голову водой, чего делать нельзя в условиях пустыни. Самое лучшее - ходить в меховых шапках или замотать голову полотенцем. Недаром туркмены  носят огромные  меховые телпеки и  шерстяные  верблюжи чекмены в холод и жару, таким образом сохраняя нормальной температуру своего тела. Но разве объяснишь это московскому водиле? Так все время он бедный и страдал, но упорно ходил в майке и поливал кепку водой, отчего его слабый мозг вскипал все больше и больше.

Постепенно жизнь налаживалась, мне была установлена кухня с газовой плиткой, запасом продуктов во вьючниках и ящиками  свежих овощей. Что уж я готовила, я не помню, но раньше, когда-то давно я умела и суп варить и кашу и даже компот.

Ребята с утра уходили в маршрут. Скорее с ночи, поскольку к 10 часам нужно было уже быть в лагере и лежать под навесом, иначе выжить нельзя. Не могу даже представить, сколько было градусов.  Это как находится в финской сухой бане, где жжет  со всех сторон, но ко всему прочему сверху еще и  солнце шпарит.

В пустыне живности  не видно, только бегали юркие яшерицы, несколько раз я видела хвост убегающей змеи и однажды гюрзу, но точно не знаю, может мне это приснилось? 

Но вечерами на огонек приползали огромные пауки, застывали у овечьей веревки, которой был опутан лагерь и жадно глядели на нас, но съесть не решались.

Где-то далеко у самого горизонта виднелся город. Что значит город? В абсолютной пустыне стояло несколько глиняных домишек без окон и дверей, ни единого деревца, ни единой веточки. Мы однажды ездили туда узнавать, где добыть нам воды. Местные махнули рукой в направлении и мы поехали. Сейчас я задумалась - на минуточку - ведь это геологическая партия, у них должны быть карты, схемы, подробности местности. Но мы ехали за водой по направлению взмаха руки аксакала....

Вскоре увидели озеро, круглое, сине-зелёное в аккуратных желтых обрывистых берагах. Спуститься к нему было нельзя - да и незачем. Все покрыто толстым белым слоем соли. Соленое озеро в пустыне. Я недавно искала его на карте - ничего похожего не обнаружила. Но оно было, я видела его своими глазами.  Где потом добывали воду, я не знаю, но ввели строгую экономию и на чай и на суп. Посуду  мыла песком. Никакие Ферри не сравнятся по экологичности и стерильности. Протер миски горячим песком и порядок!  Подул, потряс и посуда  как новая.

По утрам на горизонте были видны верблюды. Они шли колонной, верблюд за верблюдом, как динозавры.  Говорят, их отправляли пастись в пустыню. Но  я не видела  там ни одного кустика, ни одной колючки. Обратно они шли другим путем и он пролегал  через наш лагерь. Они шли меховые, тощие, в цвет вечерних сумерек, проходили мимо, мной не интересуясь.

Обычно к вечеру в лагере я опять оставалась одна - народ уходил на вечерний маршрут и все возвращались к закату. И верблюды в свой дом возвращались точно к закату.  Но однажды мне в голову пришла гениальная мысль - а не угостить  ли верблюда помидорами?   Ни капли не испугавшись я пошла навстречу,  держа на вытянутой руке большой яркий сочный помидор. Несчастный остолбенел. Принюхался и осторожно губами взял у меня с лодони помидорчик. Если б вы видели его огромные зубы!  Это было семейство - два старых,  побитых жизнью тощих верблюда и два верблюжонка  подростка.  С тех пор это стало ритуалом. Они подходили вечером к лагерю и ждали, когда им вынесут помидорчики или огурчики. Не требовали, не просили, просто мирно стояли и  ждали, когда я выйду и угощу каждого, а потом шли дальше в свой дом. Им надо успеть к закату.

Однажды, видимо по старой памяти к нам на помойку, около которой стоял лагерь, пришла корова. Конечно, таким словом назвать ее было трудно. Особенно после того, как я видела какими бывают коровы на   Азорах  или в Швейцарии. Маленькая, тощая, с животом, прилипшим к кобчику, она пыталась что-то выудить из ящика с мусором около палатки.  И вдруг я услышала - боже, она с хрустом жадно ест коробку из под вермишели!  Тогда только появились длинные узкие картонки с Не макаронами, Не рожками, а с настояшей длинной вермишелью типа спагетти. В результате, у меня была чудесная экологическая кухня! Все очистки и бумагу съедала корова, приходившая ко мне как на работу. Но гордые верблюды признавали только помидоры!

Часто я в лагере оставалась одна, занималась хозяйством, готовила. На всякий случай у меня  было оружие - старая ракетница, которой нужно воспользоваться, если кто-то не вернется к назначенному часу.Но как-то про  безопасность речи не было. Да тут никого и нет, кроме верблюдов и пауков.
Но вот однажды, припевая веселую песенку, выхожу  из палатки в шортиках и вижу, что большая машина с кузовом, полным людей едет в строну лагеря. Вокруг тишина, все ушли на маршрут, и я тут такая блин, косы до пояса, шортики до пупа...  Пришлось достать ракетницу. Но дело закончилось мирно. Машина подъехала, остановилась в мерах 50. Оттуда повыпригивали юные джигиты и сели вкружок вокруг лагеря с большим любопытством за мной наблюдая.... Я демонстративно выходила из палатки с деловым видом и с большой ракетницей наперевес.
 
В пустыне я видела все, что нужно увидеть - настоящий мираж с пальмами и серебристым, убегающим от меня морем, низкий метеорит, с шумом прочертивший небо и упавший за горизонт, огромного зеленовато черного варана, разбудившего меня злобным взглядом на одной из ночевок под открытым небом.  Мы однажды даже попали в песчаную бурю и вот это было особенно страшно.

Экспедиция в пустыню закончилась, Начальник  улетел в Москву, а нам предстояло проехать путь из Туркмении  в Таджикистан, на Памир.

Как только закончилась пустыня и степи, начались пригорки  и серпантины, водитель наш забастовал. И вдруг открылась ужасная вещь - он бедный, никогда не видел гор, не ездил по серпантинам и  до того, как поехать в экспедицию, возил начальников не дальше Садового кольца. Дорога на Памир предстояла не легкая, горы настоящие, серпантины и переправы не для слабонервных.

После долгих переговоров сторговались на пол-литра ежедневно, для храбрости. Конечно, вечером, после рабочего дня. Так и ехали. Но это уже тема для другого рассказа.