Где же ты скрываешься?

                Милиционер Пахрутдин задумался: «Где же ты, чёртов Абрек, скрываешься? Почему работники МВД, не раз прочесавшие местный небольшой лесок, не смогли обнаружить тебя? Вроде бы всех грабителей с большой дороги выловили, а тебя – никак».
                Горец, видавший виды на своей службе, удивляясь судьбе своего бывшего знакомого, прошёлся по кабинету взад-вперед: «Странно… Почему ты, Абрек, сделался дезертиром? Вроде бы был неплохой парень. Вроде бы за тобой   отрицательных черт не наблюдалось. Единственное – из-за чего тебя не приняли в комсомол – это факт, что ты приходился сыном репрессированному кулаку. А как не раскулачивать было твоего отца, когда он прятал закрома зерна в то время, когда безземельные крестьяне умирали от голода? А мусульманин обязан делиться с нуждающимся мусульманином. Чёрт побери, как человек эгоистичен и как он не дальновиден! Эгоистичному нет дела до голодающих и умирающих, лишь бы для себя сохранить своё добро. А недальновидность эгоиста приводит к краху его дальнейших планов. А теперь ты, сын кулака, в бегах. Где же ты прячешься, чёрт тебя побери? Куда ты исчезаешь, если тебя, выходящего из леса, крестьяне, работающие на околице леса, не видят? И куда ты деваешься, если чабаны, пасущие свои отары по другую сторону склона, тебя не замечают? Где тебя найти, если прочёсывания леса не дают результаты? Ведь откуда-то ты вдруг появляешься. Как только на дороге оказываются одинокие путники или горцы на арбах, ты бесчинствуешь. Откуда же ты выползаешь? И почему ты только на дорогах грабишь? 
               К чабанам, понятное дело, ты не приближаешься: они вооружены, а их свирепые волкодавы двуногого чужака, покушающегося на овец или на хозяев, тут же в клочья разнесут. С уставших голодных крестьян тоже нечего брать. Тебе остаётся грабить проезжающих на повозках или пеших горцев?
               Где же ты, чёртов Абрек, бываешь до грабежа или после него?» – все догадки Пахрутдина о месте пребывания дезертира, как ветхие дома, рушились, но размышления по этому поводу не давали ему покоя ни днём, ни ночью.
               С одной стороны, ему и не хотелось встретиться лицом к лицу со своим бывшим знакомым. А с другой стороны, должность обязывало искать его и передать суду.
               Устав от раздумий, Пахрутдин вышел во двор и посмотрел на склон, по которому обычно сельчане спускались на равнину, и обомлел: по дороге галопом скакала его двоюродная сестра Дубрикат. Он не успел даже крикнуть ей вослед, как она исчезла за поворотом: «Вот чёртова горянка, хоть бы предупредила меня, что собирается на равнину. Хоть бы провожатых попросила. Нет же, сломя голову, понеслась навстречу неизвестности. Видите ли, «Не хочет она меня беспокоить – отрывать от работы». А если с тобой случится беда, меньше ли будет у меня хлопот и забот? Ты же, Дубрикат, прекрасно знаешь, что в нашем роду я – один-единственный папахоносящий, если не считать малолетних двоюродных племянников…
               Что тебе, Дубрикат, стоило подумать: «Без Пахрутдина некому будет поднимать моих малолетних детей. Я не имею права, подвергать себя опасности». Гордячка, решилась обойтись без моей помощи. Видимо, женщины живут чувствами, не прогнозируя последствия, потому их называют слабым полом. Если бы не торопили меня с протоколами и полугодовыми отчётами, я бы сейчас поскакал за тобой. Но мне, как назло, нужно срочно выполнить служебные обязанности. Дай Аллах, чтобы ты, как обычно, без всяких приключений вернулась домой», – переживая о двоюродной сестре, Пахрутдин вернулся в кабинет.

                ***
               Лошадка Дубрикат благополучно довезла всадницу до её кунаков, где она обменяла мёд, топлёное масло, сушёное мясо на предметы обихода, отрезы и фрукты. Горянка не стала долго гостить у кунаков и решила в тот же день вернуться в село. Однако, доехав до извилистого перевала, её лошадка замедлила ход, стала фыркать.
               – Что же ты, моя родная, почувствовала? Чего ты так пугаешься? Давай-ка смелее и быстрее: пока светло, мы должны преодолеть эту кромку леса и этот жуткий извилистый перевал и оказаться дома, – шептала Дубрикат на ухо лошадки, хотя сама чувствовала какое-то ужасное волнение, вызванное неизвестно чем. Горянка поправила чадру, оттянутую овчинкой назад. Заново обмотав её вокруг головы, прикрепила булавкой к волосам. Пришпорила и лошадку.
               Старая лошадь, не раз преодолевшая трудный подъем, отказывалась галопировать. Дубрикат осмотрелась: на петляющемся изгибе горной тропинки, по которой она недавно проскакала, стоял обросший неказистый человек с ружьем в руках. У горянки молотком застучала в висках. Она поняла, что без проблем ей не удастся преодолеть этот скалистый, покрытый лиственным лесом, перевал. Горянка, стараясь унять дрожь, пробирающую все её тело, гладила лошадку, умоляя ее ехать спокойнее.
               Бородатый невзрачный человек в упор смотрел на женщину, решившуюся продолжить свой путь, видя, что ей преграждают дорогу.
Несмотря на грозный вид неизвестного, Дубрикат, наклонившись к седлу, все поглаживала лошадку и шептала на её ухо:
               – Не бойся, моя родная, страх заставляет нас видеть невероятное в обычном. Успокойся, ничего страшного на дороге не происходит – просто стоит незнакомый человек. Пусть себе стоит, сколько хочет. А нам нужно добраться до дома. Если мы не испугаемся, скоро будем дома.  Давай, родная, давай шагай смелее.
               Лошадка, мотая головой, фыркая, медленно поравнялась с бородатым незнакомцем. Человек с ружьем молниеносно схватил лошадку под уздцы, преграждая грудью ей дорогу, с нахальным и развязным видом посмотрел на горянку.
               – Ну, что, пташка, наконец-то, попалась? Ты так смело спускалась по этому склону на равнину и спокойно поднималась в горы. Неужели тебе, одинокой горянке, не было страшно? Ты же знала, что в этих лесах прячутся дезертиры. Знаешь ли ты, сколько было на этих тропах ограблений, убийств и даже изнасилований?
              Дубрикат с неприязнью смотрела на дезертира, но не могла проронить ни слова.
              – Эх вы женщины, женщины – глупый народ. Аллах не дал вам столько силы, ума и способностей, как мужчине, чтобы приноравливаться к обстоятельствам. И все же вы пытаетесь утвердиться в жизни. Поймите же вы, женщины, что без мужчин жизнь для вас тяжела. Поймите, что сильный пол в доме – это и защита ваша и опора. А одинокая женщина на дороге – это всегда мишень для праздных мужчин. Но я не такой человек, как обитавшие здесь дезертиры. Судьба и проклятая война лишила меня всего: и чести, и уважения, и братьев, воевавших с фашистами, и мать, скончавшуюся от горя, и свое честное имя, которое я потерял, как только я, зная, что мне не разрешат отлучиться с места будущих сражений, необдуманно оставил фронт.
              – Нечего было убегать с фронта и предавать Родину. 
              – Да не убегал я с фронта и не предавал Родину! Просто, узнав из письма сестры о смерти матери, я приехал на её похороны. Можешь ли ты, женщина, представить себе, каково сыну, у которого посторонние люди хоронят родную мать. Да! Я пришёл на похороны матери! А в моём родном селе меня встретили, не как человека, потерявшего мать, а как предателя Родины, так как там с фронта получили телеграмму, что я сбежал.
               Сельчане вместо того чтобы выразить мне соболезнования, стали уговаривать, вернуться на фронт. Но вернуться на фронт – означало предстать перед командиром после долгой отлучки и вынести самому себе приговор по законам военного времени.
             Вернуться на фронт я не смог. Теперь я, видите ли, – дезертир и скиталец... Моя одинокая жизнь делает меня грубоватым, но для тебя я буду неплохим мужем. Я, видя тебя на дороге, ни разу не обидел, давал спокойно уезжать, потому что ты мне нравишься. Не отвергай меня, прошу тебя! Мы с тобой вместе уедем отсюда далеко, где нас не знают. Я буду работать, обеспечивать тебя. Мы заживем с тобой новой жизнью. Подумай хорошенько о моих словах.
             Дубрикат незаметно пришпорила лошадку, она, резко оттолкнув незнакомца от себя, попыталась проскакать подальше от злополучного места. Но бородатый мужчина среагировал молниеносно: схватив лошадь за подпруги, вновь остановил лошадь и всадницу.
             – Ты меня еще не знаешь. Я тебя предупреждаю, я всегда добиваюсь своей цели. Запомни, я видел не только таких, как ты. Но поверь, я не собираюсь делать тебе ничего плохого. Я здесь оттого, что для меня невыносима одинокая жизнь – жизнь без семьи, без звонкого смеха детей, без плодотворной работы, по которой я соскучился.
             В Дубрикат перемешались противоречивые чувства: с одной стороны, ей было жалко обросшего, оборванного и хорошо вооруженного человека; с другой стороны, в ней росли чувства презрения к его бесцеремонно-навязчивому поведению, а его эгоистичные речи не внушали ей никакого доверия.
             – Уйди, пожалуйста, с дороги…
             – Нет, не уйду. Я хочу, чтобы ты создала со мной семью. Ты просто ничего не знаешь обо мне, поэтому противишься. А я разузнал о тебе почти все: ты потеряла на войне своего мужа, одна растишь троих сыновей. Ты часто ездишь на своей старой кляче, обменивать сыр, сушеное мясо, топленое масло на зерно или одежду для детей. Знаю, что тебе тяжело одной поднимать на ноги голодных детей. А я помогу тебе во всем. В моё родное село, к моим сельчанам, я не могу вернуться, но вдали от их взоров мы с тобой заживём по-человечески. Твоих детей я приму, как своих родных. Я чувствую, что мне нужна, именно такая скромная женщина, как ты.
Дубрикат с мольбой посмотрела на него:
             – Пожалуйста, уйди с дороги, в другом месте найди себе женщину, которая даст тебе счастье. А я дала клятву верности родственникам моего мужа, погибшего под Москвой, что никогда не выйду замуж и подниму его осиротевших сыновей. Ради Аллаха отпусти мою лошадь и дай проехать.
            – Отпущу только в том случае, если скажешь: «Да!»
            – Безумец! Пошел вон отсюда! –  горянка потянула поводья, решила выскользнуть из его цепких рук. Но не тут-то было. Бородатый стал стаскивать Дубрикат с коня. Она вспомнила, что в её переметных сумах есть большие очажные щипцы, купленные по просьбе соседки. Горянка, держась одной рукой за седло, другой рукой вытащила их и, не помня себя от ярости, ударила ими по голове бородатого. Удар прошелся по правому виску напавшего. Тот вдруг выронил ружье. Пытаясь держаться за поводья, медленно опустился на колени и… камнем рухнул на землю.
             Горянка сначала не поняла, что случилось. Она спешилась, осмотрела упавшего – из-под его лохматых прядей сочилась кровь. Он, закатив глаза, неестественно скорчившись, опрокинул голову на пыльную дорогу.
             Дубрикат в ужасе осмотрелась – вокруг никого не было. Густой туман прятал все очертания местности. Горянка прислушалась к дыханию упавшего, проверила пульс: дезертир был мертв. У Дубрикат закружилась голова, перехватило в горле. Она с диким вскриком отпрянула от мертвеца. Отчистив от крови очажные щипцы, она галопом поскакала по узкой тропе. Как загнанный зверь, все быстрее и быстрее удалялась от злосчастного места, время от времени пришпоривая старую лошадку.
             – О, Аллах, прости меня: я убила человека. О, грех какой! О, Аллах, почему Ты свел меня с этим несчастным, огрубевшим и озверевшим человеком? Я так старалась не делать никому плохого, не говорить, кому бы то ни было, грубого досадного слова. А теперь…
             О, Аллах, я же давала советы людям, чтобы они прощали своих обидчиков и мирились с ними. Почему же, о, Аллах, Ты вынудил меня, стать убийцей? Как мне теперь искупить свою вину?
             О, Аллах, я же не пропускала ни одного намаза, не оставляла себе даже самого необходимого: раздавала милостыню, хотела предстать перед Тобой безгрешной и чистой. О, какой тяжкий грех я совершила! – Рыдая и терзаясь от раскаяний, горянка обессилела, на минуту склонилась к седлу. Прислушиваясь к стуку своего клокочущего сердца, она вдруг поймала себя на мысли: «Что это же я извожу себя? И почему я переживаю о нем? Я скакала к себе, домой. Никому не мешала. Если бы бородатый не преградил мне путь, ничего бы плохого не случилось. Правильно я сделала, что ударила его! Да! Нечего было ко мне приставать. Вот и получил по заслугам!» – Эти шальные мысли стали понемножку успокаивать Дубрикат. – «Утром, выезжая на обмен товара, я сняла кинжал, который всегда носила под овчинкой. Предчувствовала, что оружие к добру не приведёт. Однако, оказывается, очажные щипцы тоже могут стать оружием, если дело касается собственной защиты.
             О, Аллах, Ты сам – свидетель, что я никогда никому не причиняла вреда, не хотела этого и сегодня. Но не могла я допустить, чтобы меня, как безмозглую овечку, незнакомец потащил, куда ему вздумается. Сама того не ожидая, я защитила себя!
             О, Аллах, успокой моё встревоженное сердце. Пожалуйста, сердце, уймись и ты, не стучи так громко, держи себя в руках! Видимо, самим Аллахом предначертана была покойному такая судьба. Поверь, моё клокочущее сердце, нет моей вины в смерти напавшего на меня человека».
             Вдруг её вновь бросило в холодный пот: «Что это я сама себя обманываю? Как это нет моей вины? Я даже не попробовала отшутиться, схитрить, уйти, не запачкав свои руки в крови, не взяв такой ужасный грех на душу. Если даже Аллах простить мне этого злодеяния, простит ли мне моё собственное сердце?  Разве я когда-нибудь смогу забыть, что я убила человека, пусть даже решившегося обидеть меня», – с противоречащими сомнениями, раздирающими душу, Дубрикат добрались до районного центра. И первым же делом появилась в отделении милиции.
             – Брат мой, Пахрутдин, я совершила грех…
             – Как это «совершила грех»?
             – Я человека убила.
             – Когда? Как? Где? – участковый вскочил, как угорелый.
             – На окраине леса, у подножия Скалистого поворота.
             – Что это за человек? Откуда он взялся?
             – Видимо, он в ореховой роще жил. Я и раньше замечала, что он за мной следил с издали. Но не придавала этому значения. Думала, что мне это от страха чудится.
             – И…
             – А сегодня бородатый человек преградил мне дорогу… Предложил выйти замуж…
             – Разве за это убивают?
             – Подожди, дай мне сказать. Он сулил мне всякие блага и помощь. Но я не смогла поверить его словам и прямо заявила, чтобы он зря иллюзии не строил. И тогда он решил стащить меня с коня и увести, не знаю куда...
             – Как он выглядел?
             – Одет был в самодельные чарыки, галифе и китель.
             – Ничего странного или необычного в его поведении не заметила?
             – Скорее всего, ничего обычного в нем не видела. Обычные грабители нападают на одиноких путников, отбирают всё, что у них есть, а этот…
             – Какого он был роста? Какого цвета были глаза, волосы, цвет кожи?
             – Среднего роста, худощавый и смуглый, волосы длинные и волнистые, глаза карие большие.
             – Родинок, бородавок, шрамов ничего не заметила?
             – Да, шрам у него был на шее. Шрам не от ранения, а от ожога, величиной с ладонь.
             – Это Эльдар – предатель Родины. Это разбойник, за которым мы так долго гонялись. Ты, сестра, если и убила, то убила Эльдара по прозвищу Абрек. По нему давно тюрьма плакала. Скажи, неужели, он мертв?
             – Да, – дрожащим голосом ответила горянка.
             – Смотри, никому о том, что случилось, не говори. Скачи к своим детям. Остальное я беру на себя.
             – Как? Из-за меня ты собираешься сесть в тюрьму?
             – Не переживай. За уничтожение этого разбойника с большой дороги меня к награде представят. Так что ты мне даже услугу оказала. Я смогу отчитаться перед начальством, что Абрек при задержании оказал вооруженное сопротивление. Скачи, не бойся ничего! Давай, сестра, не переживай!
             Вернувшись домой, Дубрикат недоумевала: «Как же мой двоюродный брат отпустил меня? Ведь я человека убила… Несчастного человека, которому судьба не дала радости в жизни. Ведь везучий человек или баловень судьбы не станет скитаться по лесам, не будет чураться людей…
             Может быть, тот человек стал таким отщепенцем оттого, что жизнь была к нему не мила? Не мила, оттого что проклятая война, навязанная нашей стране, перевернула все его мечты, всю его судьбу? Может быть, стечения обстоятельств вынудили его стать грабителем? Не знаю. Я знаю одно: раз родился человек на свет, он должен радоваться жизни. Человек, лишенный земной радости, общения с близкими людьми – это несчастный человек.
             Если бы Абрек, которого я убила, остался жив, может быть, он встал бы на праведный путь, остепенился, зажил человеческой жизнью. Но судьба столкнула меня с ним, на той проклятой дороге. Я отняла у него жизнь…
Прости меня, незнакомец. Сама не знаю, как это случилось, Аллах свидетель: я только защищалась от тебя».

                ***
               Пахрутдин, поспешно выпроводив двоюродную сестру, поскакал по дороге, ведущей к ореховой роще. Несмотря на то, что погода стала портиться, он добрался до трупа, но не знал, радоваться ли тому, что избавился от грабителя с большой дороги или печалиться оттого, что у знакомого человека так нелепо и трагически сложилась судьба.
               Милиционер похлопал коня по крупу, попросил лечь на живот. Пока Пахрутдин переваливал труп через седло, начался дождь, прогремел оглушающий гром, сверкнула ослепляющая молния. Она стрелой прошла через старое ореховое дерево, растущее у дороги. Дуплистое дерево, обгоревшее молнией, под шквалистыми порывами ветра свалилось на бок. В открывшемся дупле, показался проход, уходящий вглубь земли. Пока дерево стояло, не было видно прохода, так как он прикрывался дощатой крышкой с пластом земли, на которой рос куст ежевики.
             Привязав коня с трупом к молодой сосне, Пахрутдин осмотрел упавшее дерево. Заметив проход, проделанный в дупле, милиционер подумал: «Вот почему за кустом ежевики не было видно хода, по которому ускользал Эльдар от преследования и выходил тогда, когда ему нужно было запастись едой и водой. Значит, Абрек прикрывал дупло маскировочной крышкой, заросшей колючим кустом. А дальше дезертир прорыл себе туннель и сделал землянку и жил себе, как крот…
             Прости меня, Аллах, по нашим обычаям о покойниках не отзываются плохо. Но Эльдар доставил мне немало хлопот. Однако проверю, как он тут жил», – милиционер прошёлся по проходу. Вскоре в нем показались ступеньки, выложенные бутовыми плитами. Спустившись по ним, Пахрутдин оказался в довольно просторном подземном пространстве, где видно было что-то похожее на очаг и нары, застеленные соломой.
             Милиционер изумился: «Вот ты – умник, Эльдар! Надо же: через дупло старого ореха сделать себе порядочной вход, построить вместительное жилище.
Эх, Эльдар, Эльдар… Ты, видимо, собирался жить под землёй временно, а теперь – придётся вечно».