Сына не забирай

              Алипбек засмотрелся на детвору: одни соседские дети складывали стога, другие маленькими граблями собирали сено. Они над чем-то звонко хохотали, играли, как козлята, резвящиеся на скалистых откосах. На лицах детворы светилась улыбка и радость от сознания, что могут взяться за работу, которая порой и взрослым тяжела.
              По телу Хатимы пробежали мурашки: «Опять муж восторгается соседскими детьми. И каждый раз, когда он любуется ими, я чувствую себя виноватой, что не смогла родить ему детей. О, Аллах, почему же Ты не дал мне хотя бы одного ребёнка?
              Смотри-ка, Алипбек то подкидывает вверх чужих детей, то ловит их на лету. Представляю, как бы он играл со своими детьми, как любил бы он их. Без детей он страдает. Что же делать, чтобы он, глядя на чужих детей, не страдал? Он бы забрал своего сына от первой жены, но закон на стороне матери. А Марият, его первая жена, ни за что не отдаст Алипбеку сына. Вот и страдает, бедняга, за то, что сын растёт без него.
              Наверное, страдает он и из-за того, что я не могу иметь детей. Хотя он никогда себя не выдает и никогда меня ни в чём не упрекает, глядя на него, страдаю и я: ведь другая женщина могла бы его осчастливить, подарив ему детей.
Что же делать? Как быть? Знаю, что Алипбек меня любит и на развод не согласится. От такого осознания на моей душе ещё тяжелей. Поругаться что ли с ним крепко, чтобы ему самому захотелось разойтись со мной? Или же уговорить, чтобы женился на другой женщине? Пусть она родит ему сына. А так какой толк от того, что мы живём вместе?
              Страдает он. Страдаю и я, глядя на него. Может быть, мне было бы легче расстаться с ним, если бы он обвинял меня в чём-либо, нагрубил мне. Но нет же. Наступив однажды на грабли, он остерегается повторить ту же ошибку. Но, живя со мной, он так и будет испытывать чувство бездетности. Женившись на другой женщине, он вновь станет отцом, и будет счастлив. Кто же из наших женщин сможет полюбить Алипбека и осчастливить его?»
              Поправляя на голове чадру, по тропинке, пролегающей по сенокосным угодьям, шла Фарида. Хатима расплылась в улыбке: «Наверное, Фарида! Она – порядочная женщина, трудолюбивая. Не вечно же ей жить одиноко. Попробую, уговорить мужа, чтобы он женился на ней».
              – Бог в помощь! Как вы? Справляетесь с сенокосом? – поприветствовала соседка Хатиму и Алипбека.
              – Да, вроде сено хорошо просушилось. Если Аллах позволит, сегодня же заскирдуем, – ответила Хатима. – Что-то ты, соседка, рано возвращаешься с сенокоса. Убрала всё со своего участка?
              – Как мне, одинокой женщине, справиться со своим участком? Даже скосить, не весь участок скосила. Устала я очень. Пусть трава подсохнет. Надеюсь, что в ближайшее время погода не испортится. А пока, думаю, пойду домой.   
Вечером, когда Хатима доила коров, во двор вошла Фарида с подносом горячих пирогов.
              – Хатима, пусть прибавится молоко у твоих коров. Я принесла вам пироги. По себе знаю, сколько сил отнимают полевые работы. Так пусть хоть на приготовление еды, думаю, моя соседка не потратит время. Пока пироги не остыли, накорми, Хатима, мужа и поешь сама. Пироги получились вкусные. А мне много еды не надо. Есть их в моём доме больше некому. 
             – Как мне тебя отблагодарить? Ты так щедра. Не раз   выручала меня и облегчала труд. Я размышляла над тем, что же мне сегодня приготовить на ужин. Спасибо, Фарида. Ты – моя благодетельница. Пусть Аллах никогда не забудет твою добродетель и воздаст тебе милосердием.
             – Амин. Пусть и вам Всемогущий поможет.
             – Заходи, соседка, домой. Я тоже угощу тебя, чем Аллах наградил. 
Женщины вошли в дом.
             – Я не стала мудрить. Приготовили много блинов: Алипбек их очень любит. – Хатима процедила молоко, перелила его в глиняные горшки, умылась и накрыла на стол. – Угощайся.
             А Алипбека не пришлось звать: сенокосные работы, видимо, из него выжали все силы. Он тут же оказался за столом. На правах тамады он налил по пиалам бузу, потёр руки:
            – Бисмиллахи рахмани рахим! За что же взяться: за блины или пироги? Оба блюда так вкусно пахнут.
            – Голодному любое блюдо кажется намазанным медом, – улыбнулась Фарида.
            – Ты, Алипбек, поешь пироги. Такие пироги, как у Фариды, ни у кого не бывают.
            – Не скромничай, Хатима, ты не хуже, чем кто-либо умеешь готовить и пироги, и другие национальные блюда, – подчеркнуто вежливо отозвалась Фарида.
Алипбек положил в свою тарелку блины, немного салата, кусок сваренного мяса. Хатима удивленно посмотрела на мужа, он старался не встречаться взглядом с соседкой, не стал дотрагиваться до пирогов, принесённых ею.
Подкрепившись, он стал веселее и разговорчивее:
            – Вы слышали? Говорят, Советская власть забирает частную землю, объединяет крестьян в колхозы, чтобы безземельные горцы тоже могли зарабатывать на трудодни.
            – Я слышала, – заговорила Фарида, – что кулаков, как владельцев больших земель, использующих наемных труд, вообще сгоняют со своих земель.
            – Что вы переживаете об этом, – улыбнулась Хатима. – Какой колхоз можно организовать здесь, в глухом хуторе? Кто придёт сюда, колхоз создавать?
            – Придут, придут. Голодных и нищих немало на свете. Придут и создадут колхоз. А безземельные голодранцы даже позабудут, на чьей земле живут, – зашипела Фарида.
            – Что тут плохого, если организуют колхоз или артель? – улыбнулась Хатима. – Земель здесь много. Тут хорошие пастбища. Заведи себе лошадей и паси их огромными табунами. Спрос на них немалый. Здесь можно разводить крупный и мелкий рогатый скот и на этом зарабатывать. Земли всем хватит. Правильно я говорю, Алипбек?
            – Угу, – уклончиво ответил горец.
            – Да и нам во время сенокоса или жатвы помощь нужна. Ох, как нужна!
            – Хотя бы многолюднее станет на хуторе, оживится он хоть немного. А то скука такая, хоть рёвом реви, – вмешался в разговор Алипбек.
            – Ты-то, мой дорогой муж, не только землю, но и золота не пожалеешь тем, кто нуждается в твоей помощи.
            – Я так говорю потому, что сюда, если даже придут безземельные крестьяне, чтобы пользоваться сенокосными угодьями, жить в хуторе они не захотят. Нелегко здесь жить человеку, не привыкшему к нашим условиям жизни. Там, где скалистые склоны и труднопроходимые дороги, человеку, привыкшему к легкой жизни, делать нечего.
           – Я слышала, что в колхоз забирают не только землю, но и всю домашнюю скотину, а доходы будут отправлять государству, – затревожилась Фарида.
           – Мы тоже – часть государства. То, что оно возьмёт, вернёт нам в виде пенсий и льгот. Даже если всю землю у нас заберут, ничего не жалко. На что нам целая отара овец? На что огромное количество крупного рогатого скота? Кому все это достанется после нас? Ни детей у нас нет, ни близкой родни. Так хоть безземельные пусть будут рады тому, что мы имеем? – вздохнул Алипбек.
           «Опять он о своем, – защемило на сердце у хозяйки дома, – опять переживает о том, что нет наследника. Может быть, в третий раз повезет ему с женитьбой. Новая жена родит ему сына, и он успокоится. Алипбек – хороший человек, жалко, что он страдает. Надо ему непременно в третий раз жениться, чтобы новая жена дала ему счастье, которого я дать не могу. Я могу ему посоветовать Фариду. Она отзывчивая, трудолюбивая и порядочная женщина. Странно, что Алипбек не любит её? Однако кроме неё подходящей для Алипбека женщины нет в округе. Придется все-таки убедить его в том, что новая женитьба будет для него счастливой. Надеюсь, создав новую семью, он полюбит соседку. А Фарида, кажется, была бы не против моей идеи», – Хатима, стараясь скрыть свои переживания, встала из-за стола, решила убрать грязную посуду и отнести её для мытья.
            – Да, сосед, дом, в котором не слышится детский смех, – это не дом. И то добро, что выращено с трудом, теряет всякий смысл, – прошептала соседка.
            – Вырастить того, кого не дал Аллах, мы не можем.
            – Это правда.
            – Удивительное дело, у наших овец рождаются ягнята-двойняшки, у наших коров в этом году тоже родились двойняшки. В хлеве прирост, а дома – никаких наследников. Но что же делать? Аллаху, видимо, так угодно. С ним не поспоришь, – не думая о последствиях, выдал себя Алипбек.
            Хатима, пытаясь сдержать слезы, прикусила губу и отошла от собеседников: «Крепился муж до сих пор, крепился. Уже и крепиться, видимо, сил не находит».
           – Вы бы хоть не переживали: можете вдвоём ворковать, как голубки, сколько душе угодно. А мне тяжелей: в четырёх стенах я одна, не с кем душу отвести.
           «Могла бы перед Алипбеком промолчать, – с болью в душе подумала Хатима. И сама удивилась своей неприязни к ней, но решили отогнать от себя грешные мысли. – Что это со мной? Я же сама собираюсь поженить Алипбека на Фариде. Но… как же я после развода буду жить одна?
           Пусть будет то, что будет. Как бы мне ни было тяжело, если дам возможность Алипбеку стать счастливым отцом, совесть моя будет чиста. Аллах за это не даст меня в обиду. Я должна сделать всё возможное, чтобы дорогой моему сердцу человек был счастлив».
           Воцарилась неприятная тишина. Фарида почувствовала, что задела за живое хозяев дома и поспешно покинула их дом.
           Хатима торопливо вымыла посуду, поправила палас, присела рядом с мужем.
           – Алипбек, пожалуйста, не прерывай меня и выслушай внимательно…
Горец насторожился: «Жена неспроста волнуется. Что же она задумала?»
           – Я очень благодарна тебе: ты ни разу не дал мне повода переживать, что у нас с тобой нет детей. Но я вижу, что ты очень страдаешь из-за этого…
           – Это же не твоя вина, что у нас нет детей. Я не вправе в чём-либо тебя упрекать.
           – Вот-вот. Именно по этой причине тяжко у меня на душе. Я знаю, от другой женщины ты мог бы иметь детей: у тебя от другой женщины есть сын. Я подумала, было бы лучше, если бы ты разошёлся со мной и поженился на другой…
           – Что ты такого говоришь? – резко прервал её горец.
           – Мне тяжело видеть, как ты вздыхаешь по чужим детям. Я уверена, что ты будешь намного счастливее, если у тебя будут свои дети.
           – Мы ведь не можем растить тех, кого Аллах нам не дал.
           – Да. Но ты можешь иметь детей, женившись на другой женщине.
           – Вот что, хозяюшка моя, выкинь глупости из головы. Мы с тобой жили ладно и проживём впредь. То, что у нас с тобой нет детей – это не конец света. Нет детей – нет и проблем.  К тому же мне не нужна другая женщина!
           – В старости каждому нужна забота и опора. Оттого что я не могу иметь детей, ты не должен из-за этого страдать.
           – Какая же ты – глупая женщина! – рассмеялся Алипбек. – Я многих безумных видел, но таких, как ты, не встречал. Другие с ума сходят, если муж посмотрит на другую женщину, а ты сама предлагаешь жениться на другой.
          – Спорить с тобой я не буду, но ты хорошенько подумай над моими словами.

                ***
          По согласию Фариды, пригласив на хутор муллу, собрав на торжество немногочисленных хуторян, по мусульманскому обычаю Алипбек женился на соседке.
Хатима с чувством исполненного долга ушла в дом, доставшийся ей от родителей. Но жить одиноко, оказалось намного тяжелей, чем представляла себе горянка. Желание осчастливить бывшего мужа только на некоторое время радовало её сердце.
                Посеревшая жизнь всё чаще и чаще наводила её на мысль, что совершила глупость. Особенно тяжело ей было видеть, как изменилась Фарида, с какой опаской и ревностью она стала смотреть на неё.

                ***
                В тяжёлых раздумьях прошла для Хатимы ненастная осень. В тягостных думах прошла и затянувшаяся зима. С приходом весны полевые работы стали заглушать боль горянки, заставляя в усталости забыть о необдуманном шаге.
                В один из моросящих дней, крутя ручные жернова, перемалывая обжаренный овёс на толокно, Хатима задумалась: «В этом году было много проливных дождей. Значит, сенокосные угодья покроются густым разнотравьем. Нелегко будет мне во время сезонных работ. Может быть, тогда Алипбек поможет? Но какая помощь может быть от него, ведь у него уже другая семья. Скоро он вновь станет отцом. Кажется, Фарида должна родить в разгар сенокосных работ. А потому все полевые работы лягут на его плечи. В такой ситуации ему будет не до меня. Бедный Алипбек, как он обрадовался, узнав, что скоро еще раз станет отцом – даже помолодел, стал ходить с гордо поднятой головой. При мне он старается не показывать своего ликования. Но разве можно скрыть счастье, переполняющую душу. Хорошо, что я смогла перешагнуть через свой эгоизм. Со мной он никогда не испытал бы такой радости».
                Вдруг на пороге веранды появилась Фарида.
                – Добрый день, соседка! Зерно молотишь?
                – Да, обжаренный овёс молочу. Что-то толокна захотелось.
                – Недавно Алипбек принёс конский щавель. Приготовила из него целую гору пирогов. Мужа накормила, и сама поела, но много осталось. Поэтому, по старой привычке, решила и тебя угостить. Поешь, соседка, пирог, пока горячий.
                – Спасибо, родная, мне немного неловко от тебя: ты так часто угощаешь своими блюдами. Не балуй меня, а то я совсем лентяйкой стану.
                – Ну, что ты, соседка, угощать тебя – одно удовольствие. Мы ведь тебе не чужие. Отложи свои дела. Поешь, – гостья поспешно выскользнула за дверь.
                «Странно, сегодня она сама не своя: нервная какая-то. Посидеть рядом, как бывало раньше, не может. Чурается, будто чёрная кошка пробежала между ней и мной. Я вроде обидного слова ей не сказала», – Хатима изумлённо посмотрела ей вслед.
                Решив не придавать особого значения поведению Фариды, хозяйка дома завершила свою работу и принялась кушать пирог.
Мимо проходил Алипбек. Он с улыбкой поприветствовал бывшую жену.
                – Фарида пирог принесла. Ем и удивляюсь сама себе: кушать хочется, но сердце стучит: «Не ешь, ты недавно поела».
                – Вкусные получились пироги у моей новой хозяйки?
                – Чересчур. Ем, чтобы не возиться потом с его подогревом. На, поешь кусочек и ты.
                – Спасибо! Из твоих рук я и отраву не отказался бы кушать.
                – Что ты говоришь? Разве отраву я смогла бы тебе дать? Да ни за что на свете!
                – Я шучу, – Алипбек поел кусок и улыбнулся.
                – Вроде бы обычный вкус пирога. Не слишком ли ты перехваливаешь кулинарные способности Фариды?
                – Нет-нет, – улыбнулась Хатима в ответ. – Вкусный пирог.
                – Ладно, я пойду: дел много, – ушёл Алипбек.

                ***
                Погода портилась. Хатима спустилась во двор, чтобы убрать траву, сушившуюся на бутовых плитах. Почему-то при каждом наклоне у неё стала кружиться голова, нестерпимо болел живот, будто ножом кололи внутри. Тошнило. В глазах мутнело. Хатима почувствовала слабость во всём теле. В первый раз, недоделав начатую работу, горянка зашла домой, чтобы прилечь. Боли становились нестерпимее. Горянка кусала себе губы до крови, но подавить в себе стон, вырывающийся из-за мучительных болей, не могла.
                – Тётя Хатима, что с вами? – вбежали в саклю соседские дети, заметившие, как соседка корчилась от болей.
                – Ай-ай-ай! Ай, мой живот! Ай, Аллах! – Горянка вся покрылась испариной. Глаза у неё закатывались.
                Дети побежали за родителями.
                – Хатима, что с тобой? –  перепугались прибежавшие соседки.
                – Не знаю… Зовите муллу… Позовите…, если нетрудно…
                – Сейчас придёт знахарь. Всё будет хорошо. Крепись!
                – Ай, Аллах… Вряд ли… мне… знахарь… поможет. Ай, Аллах…– горянка стала бредить.
                – Хатима, что ты такого поела? –  испугались за неё соседки.
                – Ничего… необычного…
                Горянка стала терять сознание. Женщины запричитали, вытирая пот с её лба. К больной привели знахаря, случайно оказавшегося в гостях у Алипбека.
                – Женщину нужно перевернуть и дать ей возможность вырвать, и тогда ей станет лучше. Мой кунак Алипбек тоже был в таком же состоянии. Его несколько раз вырвало. Теперь ему легче.
                Мне, мужчине, неудобно возиться с горянкой. Наклоните её так, чтобы она могла вырывать. После того как её вырвет, постоянно давайте ей воду, – знахарь, чувствуя, что не в силах ей помочь, вышел на веранду.
Женщины перевернули Хатиму. Она пришла в себя. Но тяжелая форма отравления вызвала кровоизлияние в мозг и пузыри, распространяющиеся по туловищу. 
               – Оставьте…, пожалуйста…, меня… в покое… Этот огонь, что горит у меня в желудке, вам не удастся погасить… Ради… Аллаха… дайте мне спокойно… умереть… Ай, Аллах, ай, – веки у больной стали закрываться, тело стало коченеть.
               Горянки вновь запричитали:
               – Она же умирает! Дайте воду! Воду!
               – А-а-а-а-а! – вдруг глаза у Хатимы широко раскрылись и застыли, словно остекленели.
               Соседки Хатимы заголосили так громко, что их голоса эхом отозвались в ближайших скалах.

                ***
               Прошло несколько дней после похорон горянки. Постепенно перестали ходить на соболезнование близкие и дальние родственники. Чем больше проходило время, тем больше Алипбек задумывался над загадочной смертью бывшей жены. В один день он, зашивая новые чарыки, греясь у очага, вновь вспомнил день смерти Хатимы: «В тот день я был дома, чувствовал себя хорошо. Но после того, как я поел кусок пирога, который дала Хатима, мне стало плохо. Я остался жив, оттого что поел совсем мало. Возможно, Хатима поела больше. Я выжил благодаря промыванию желудка, сделанного знахарем. Почему же Хатима так быстро умерла? Неужели, она умерла из-за того, как поела пирог, приготовленный Фаридой? Но эти же самые пироги ела и сама жена. С ней же ничего не случилось.
               Может быть, она приготовила разные пироги? Когда я спрашиваю об этом, жена упрямо твердит, что пироги были одинаковые: «Та же мука, та же начинка. Я и раньше относила ей еду. Она ведь от прежней еды не умерла. В тот день ты сам видел, как я пекла пироги. К тому же я сама ела их. Ничего со мной не случилось! Как ты можешь подозревать меня в чём-то? Она ведь ничего плохого мне не сделала. Как я могу причинить ей зло?»
                «Странно, когда бы я ни спрашивал жену, она навзрыд плачет. А я не могу видеть женские слёзы. К тому же она беременна. Вдруг из-за моих досаждений с ней или с ребёнком что-то случится. Я не смогу простить себе это, – сомнения терзали горца. – Может быть, у Хатимы было какое-то скрытое течение болезни, а в тот день был приступ? Не знаю, но жалко её», – Алипбек поспешно вытер предательски подступившие слёзы, выпрямился. Однако перед глазами горца стояла покойная горянка, в тёмной чадре, в просторном лёгком платье, вся гибкая, улыбчивая, с проникновенным добродушным взглядом.
                Алипбек мотнул головой, стараясь избавиться от навязчивых мыслей о бывшей жене, но раздумья не отступали: «Может быть, она страдала от одиночества, которого приняла добровольно, чтобы осчастливить меня? Как я мог согласиться на её предложение? Я же знал, что она глубоко страдает из-за развода», – чтобы унять нервный тик, горец приклеил на веко влажный кусочек бумаги.
               Глядя на мужа, Фарида вновь всхлипнула.
               – Успокойся, не плачь: я ведь тебя ни в чём не обвиняю, просто спрашиваю.  Думай о нашем ребенке.
              – Ты разве даешь мне думать о ребенке? Сомневаешься во мне. Каждый день устраиваешь допросы. Пронизываешь меня странным взглядом и бросаешь в дрожь.
              Я же тебе ничего плохого не сделала.
              – Прости, больше не буду спрашивать, – Алипбек ласково обнял Фариду.  – Ты же – радость моя, моё утешение. Ради Аллаха береги ребенка и себя. Хатиму я по-своему жалел, оберегал её. Но осчастливить меня она не смогла. А это сделала ты.
              – Ты вправду так думаешь?
              – Не только думаю, но и говорю тебе об этом.
              – Ты же постоянно во сне зовёшь: «Хатима!» да «Хатима!», – удивилась Фарида, – я думала, что ты никогда, не простишь себе, что бросил ее и связал свою судьбу со мной.
              – Я не знал, что во сне её зову.
              – Зовёшь, дорогой, да ещё как зовёшь. И всегда просишь у неё прощения. А мое имя никогда не произносишь.
              – Странная ты женщина, Фарида. Разве можно приказывать снам, что видеть, что нет. Если даже во сне звал её, это же всего лишь сон. Наяву-то я никогда не забываю, кто может подарить мне ребенка.
              – Ты правду говоришь? – Недоверчиво спросила Фарида, внимательно вглядываясь в глаза Алипбека. Горец не шутил. На сердце у женщины стало легче.
              – Что бы я для тебя ни приготовила, почему ты никогда не ел с таким удовольствием, как то, что приносила Хатима?  – не то вопрошающе, не то с упрёком произнесла горянка, глядя на мужа.
             – Я не думал, что ты обращаешь так много внимания на какие-то мелочи.
             – Когда теряешься в догадках, любая мелочь очень много значит, – с обидой промолвила Фарида.
             – Если б я знал, что ты хочешь, чтобы я ел и после того, как я насытился, я бы не то, что на тарелке, даже на столе ничего не оставил, – улыбнулся Алипбек.
             – Может быть, ты насыщаешься быстро. Только скажи правду, ты не жалеешь, что разошелся с Хатимой?
             – Конечно, нет. Я же тебе и раньше говорил, что никогда никого я не любил, как тебя, – лукаво погладил Алипбек жену по плечам, решив, что таким способом сможет добиться её признания. – Фарида, милая моя, осознанно я никогда не давал тебе повода думать, что любил Хатиму. Даже если любил когда-то, её уже нет в живых. Теперь у тебя нет повода сомневаться в том, что я к ней вернусь. Я всегда буду рядом с тобой. Ты – моя радость. Ты – мать моего будущего ребенка. Ты – спутница всей оставшейся моей жизни.
              Поверь, я рад тому, что ты, наконец, без сомнений, спокойно будешь думать о нашем покое и ребёнке. Выброси из головы всякие глупости, и радуйся тому, что у нас все хорошо, что между нами нет Хатимы. Чувствуя, что из-за неё ты не можешь быть раскованной, я долго злился и на себя, и на тебя. Теперь все позади. Аллаху угодно было, чтобы Хатима не стояла между нами. Я не жалею о том, что разошелся с ней. Зачем мне нужна была бездетная жена, когда у меня есть ты, способная дать всю полноту семейной жизни? Я очень счастлив, что мы вместе. 
Фарида не могла поверить своим ушам: «Неужели, Алипбек рад тому, что соперница умерла?»
              – Ты рад, что Хатимы нет в живых?
              – Конечно, рад. Кому приятно постоянно выслушивать упреки: «Ты Хатиму любишь, а не меня!» А теперь ты не будешь сомневаться во мне.
              – Алипбек, это же я её отравила.
              – Как?
              – Вообще-то я этого не хотела…
              – Ну, – еле сдерживал себя Алипбек.
              – Я хотела, чтобы она стала больной и уродливой, поэтому подсыпала немного яда в пирог, который пекла для неё.
              – Ну, – горец старался не выдать себя.   
              – Клянусь, я не думала, что она умрет, всего лишь хотела, чтобы ты разлюбил её…
              –  Продолжай. Как ты это сделала? – вымученно улыбнулся Алипбек.
Фарида долго не решалась говорить: она почувствовала, что муж нервничает, поняла, что совершила оплошность, признавшись в содеянном.
              – Ну, говори же! – со злостью, выходя из себя, прикрикнул горец на жену.
              – Ты… ты не скажешь никому?
              – Кому мне рассказывать о том, что происходит у себя дома? Зачем выставлять себя на смех?
              Фарида молчала.
              – Не сердись и говори: ближе тебя у меня все равно никого нет, – взял себя в руки Алипбек. – Ну...
              Фарида хранила молчание.
              –  Ну, говори! Ты же не считаешь, что я совсем выжил из ума и расскажу кому-либо?
              Горянка наклонилась на ухо мужа, обдала его горячим дыханием и прошептала:
              – Я добавила яд в пирог, который пекла для неё.
              – Откуда ты взяла яд? – Стараясь быть сдержанным, Алипбек дрожащими руками вновь взялся шить чарык. Однако чувствовал, что сознание покидает его. Хотелось встать и задушить эту коварную и наивную женщину.  Выдержка горца все же взяла верх над чувствами. В душе он приказывал себе: «Терпение», «И еще раз терпение», «Вспугнешь ее, она замкнется. Дай ей высказаться!» – Ну, – миролюбиво произнес Алипбек. – Где ты нашла яд?
              – В зубах змеи.
              Иголка и чарык выпали из рук Алипбека, но он, потянув себя за ухо, выдержал паузу.
              – Я убила змею, ударив её серпом по голове. Поймала и лягушку. Повесила их под вниз головами, подставила тарелки, собрала яд змеи и слюну лягушки. В последний пирог, что готовила для Хатимы, добавила яд, но не думала, что какие-то две-три капли смогут её убить.
               В голове у Алипбека помутнело, земля стала уходить из-под его ног:
               – Ну?
               – Я долго не решалась на это, но рискнула, считая, что так нам обоим будет спокойнее.
               Горец схватился за голову, простонал, как раненый зверь.
               – Подлая! Ненавистная! Прочь с моих глаз! – Алипбек в сердцах ударил Фариду. Она шлёпнулась на пол. – Какой ужас! – он, не помня себя, стал пинать лежащую женщину. – Прочь с моих глаз! Прочь, чтобы я никогда больше не видел тебя! Прочь! – обессилев, он упал перед Фаридой. – О подлая! Как ты могла решиться на это? Как?
               Горянка навзрыд плакала и безмолвствовала.
               – Уходи из моего дома, пока я не убил тебя! Уходи, а то я за себя не ручаюсь. Уходи быстрей, я не хочу брать грех на душу! Никого от тебя мне не надо! Уходи из моего дома! О, Аллах, за что я наказан?
               – Я боялась, что ты уйдешь к Хатиме. Я же больше всего на свете люблю тебя, – рыдала женщина.
               – Я не хочу ничего слышать! Уходи, исчезни с моих глаз!
Фарида стала терять сознание. Она бессильно уронила голову на пол. Глаза у неё закатились. Бледное лицо и полуживое тело жены привели Алипбека в чувство. Он поспешно принес кружку воды и брызнул на неё.
               Фарида открыла глаза, и вся съежилась. Супруг обрадовался оживлению супруги.
               – Быстрее покинь мой дом! Иди, куда хочешь, роди, где хочешь, только чтобы ноги твоей больше не было в моем доме! Прочь! Прочь! Прочь!
Беременная встала. Прислоняясь к стене, направилась к дверям. Взглянув на мужа в последний раз, женщина покинула дом.
               Алипбек долго следил за поникшей осанкой горянки, покидающей хутор, а сердце щемило: «Не уноси моего ребёнка! Сына моего не забирай!»