Лизавета

Лизавета
 Вот уже восемь лет, как  жена, Ефимыча, Настя умерла. Первый год сильно тосковал. Жить не хотелось. Дети –сын и дочь, по очереди жили у отца. Через год, после поминок, он почувствовал, что боль, притупилась. И вот восемь лет, самостоятельно ведет хозяйство. Время лечит. Привык.
  И то сказать-в городской то квартире-что не хозяйничать! Горячая вода и газ-есть. Это тебе не в деревенской избушке…Прежде, чем кашу сварить, привези из лесу, да напили, наколи дровишек…Воды с речки из под горы на коромысле принеси! Нет, что ни говори-город-это тебе не деревня! Мойся в ванне хоть весь день да телевизор смотри. А еще что придумано-в машинку кинул грязную рубаху-через два часа, чистая да сухая. Часто Ефимыч баб деревенских вспоминает. Как таскали на коромысле  в корзинах,белье к проруби. На реке ветер, снег летит… Руки у бабенок красные, опухшие. Выполощут белье, да обратно в гору с коромыслом,да с полными корзинами мокрого белья. Эх, бабенки! Жалко вас. Вам бы сейчас пожить! Вот так, как я. Только из тех баб деревенских, одна Лизавета и осталась. В прошлом году сын с семьей на Родину ездили, так у нее побывали.
На ум пришли слова из песни, которую часто пели бабы;
«Ты ждешь Лизавета от друга привета.
Ты не спишь до рассвета, все грустишь обо мне...»
Телевизор бормочет, журчит вода. Он и не понял сразу, что-кто- то в дверь позвонил.
Шаркая растоптанными тапочками,  пошел открывать. Дверь крепкая, закрывается на три замка. Дочка все отцу наказывает, не открывать сразу-спросить надо, кто да зачем. А то варнаков разных много. Особенно на стариковские копейки.
-Кто там?
Спросил старик.
-Я это, Лизавета. Открывай, а то лямки плечи нарезали…
-Какая Лизавета? У нас таких нету….
Ладно тебе, Ефимыч. Что, меня, Лизавету Баеву не узнал? Открывай, батюшко Николай Ефимыч!
Старик заторопился открывать, услышав, узнав знакомый с хрипотцой голос.
-Вот, едрена- матрена! Нельзя и вспомнить- тут, как тут! Только о тебе вспоминал!
-А про что ты вспоминал?
-Да нам много вспомнить можно. Как пахала на «Сталинце», ты же весь колхоз одна со своим трактором тянула!
 Раздевайся –ко , давай я тебя от котомки-то ослобоню… Экую тяжесть перла! У тебя чо, кирпичи в котомке то?
-Не кирпичи, а соления домашние…Банка огурцов, банка квашеной капусты, да кусок сала соленого. Все свое. Решила вот тебя проведать, повидаться. Не молоденькие уж!
-Может статься, что и в последний раз. Сын твой в прошлом годе был, так адресок оставил. А я же сейчас свободная! Ни заботы, ни работы. Вот, как с огородами то управилась, к тебе решила съездить, солеников привезти. Вот смотри, какие беленькие грибочки! А огурцы-один у одному.! Знаю, что Настасья, мастерица была солить огурцы. Может и не такие вкусные у меня, но под картошечку, да под самогоночку, само то! Поковырявшись в сумке, достала бутылку самогона.
-Ну чо, Ефимыч, выпьем за встречу? Или не пьешь?
Получив утвердительный ответ, как бы обрадовалась:
-Вот и славно, вот и хорошо. Нашу жизнь без рюмки и вспоминать не положено!
Ловко нарезав хлеба, сала, огурцов, горой свалив все на две тарелки, поставила на стол бутылку с самогоном и две рюмки.
-Ну вот и ладно. Садись, помянем всех наших. Выпили не чокаясь. 
Ты ешь, ешь. Поди   давно солеников - то не едал? Я заготовила разных запасов столько, что в погребе места не осталось!
 Думаю-запас карман не тянет. Наголодались мы в те годы, до сих пор страшно, как вспоминать начну. Че мы ели! Мороженую картошку да капустные листья! Всю крапиву, лебеду да одуванчики весной, ребятишки выщипывали.. Сейчас Матренин луг весной, весь в одуванчиках.! Кому нужны, те одуванчики...Только гусям. Еще девчонки маленькие, венки на голову плетут. А у нас и детства не было, будто   молода не была.
 Мне ведь еще и семнадцати не было! Степан, царство ему небесное,
Показал мне, как заводить трактор ,да как вперед трогаться…А остальное-сама дошла, своим умом. Ох и страшно было иной раз! Еду   как то, реку переезжаю, а лед подо мной гнется. Реву да матерщиные частушки горланю, чтоб от страха не бросить трактор…не убежать.
 Зимой холодно, летом –жара. Одежонка худая, обуинка еще хуже. Вся деревня в сыромятных чириках щеголяла, спасибо Ивану. Я ему еще и за сына благодарна! Митя у меня умница. А уж красавец-в Ивана, не дать ни взять! Только на двух ногах. Ох и ругала меня его   Полина. Я ее понимаю.
И я бы на ее месте тоже ревновала и ругала!
Как вышло, спрашиваешь? Ну, тебе ли не знать, как бывает между мужиком и бабой. Иван то, чтобы через всю деревню на одной ноге, домой не скакать, в конюховке жил. А у Полины дома дел полно. Ребятишки. Забежит, побудет сколько -то у Ивана, да домой побежит. А мужику, бабьей ласки надо.
Зимой у меня чирики порвались, уж ходить невозможно стало. Вот я и зашла к нему. Поздненько было. Днем некогда.  Вот так и получилось. И ноги не помешали.
 Уехали они куда - то.   Осталась только фотография. Как Митька подрос, показала ему отца. Вся моя жизнь, любить несчастных и не  долюбленых. У меня ведь еще двойнята... Тоже отца нет. Майоры. Это их в деревне с рождения окрестили. У отца фамилия была, Майоров. Это уж после вас было.
В пятьдесят пятом… Ехала я с мельницы. А темнело уж. Зимой труднее всего в сумерки ехать. Фары освещают дорогу, а что по сторонам, не видно.
Только показалось мне, что в канаве кто-то лежит.  В те годы из тюрем заключенные вышли. Много страшного про них рассказывали. Где зарезали семью, где насильничали. Боюсь маленько, но остановилась. И, верно, человек лежит лицом вниз.  Сверточек маленький, около. Потрясла его, а он не отвечает.  Оставить нельзя -волки сожрут. Поднимать  стала, а он легонький, как ребенок. Привезла домой, баню затопила, да в баню  понесла.
Застонал, зашевелился.  А как раздела, мамонька моя! Весь израненный, живого места нет. В боку шрам, а из него сукровица сочится. Уж так мне его жалко,что заревела белугой,глядя на его раны.Намыла его, перевязала, как могла, да на лавке спать определила.
В узелок заглянула, а там, ордена да медали в тряпке замотаны, и адресочек нашей деревни. Поняла я, что разыскивает он кого- то. У нас помнишь, сколько эвакуированных было? Поди кого из них.
К утру обыгался, бедолага.  Мама тогда еще жива была. Травами разными  выхаживала. Ранение у него тяжелое было. По дороге рана открылась. Ищет свою семью. Сведения были, что сюда семья была эвакуирована.
Сведения не подтвердились. Не было в нашем районе Майоровой Натальи Ивановны ,1919 года рождения. Сама ездила в райцентр. Узнавала.
Долго жил он у нас. Поправился. Рана затянулась. Ну и, дело житейское, жить мы с ним стали, как муж и жена. Детишки у меня народились.Сразу двое."Майорчики",
Так все их в деревне звали. Бабы  смеялись, что подобрала себе я мужика на дороге. Думаю, завидовали. Справный такой мужик получился. Грамотный. Только в один день вся моя семейная жизнь рухнула. Принесла почтальонша письмо-ищет его жена. Обитает в Саратовской области.
А ему, будто и не очень хочется ехать. Сама посоветовала-
-Съезди, повидайся с женой и дочками.  А там, как решишь. Надумаешь вернуться, я приму.
Зачем так сказала? Так муж он ей! Искали друг друга. По- другому нельзя было.
Помню, как провожали его. Дождь хлещет, а я с ребятишками, пошла его до околицы провожать. Митя ведет за руки маленьких «Майоров», а я за Петра уцепилась. Чувствовала, что не увижу. Думаю, любила его. Долго тосковала.
 Сначала Петр прислал письмо. Написал, что жена болеет. Потом писем не стало. И вот, лет пять назад, письмо. Дочка Петра пишет, что мать в тот же год умерла, а Петр дочек поднимал. Умер Петр. Осколок зашевелился.
Сходила  в церковь, да помолилась за раба божия Петра. А мальчишки славные, башковитые получились. Правда, росточком не вышли. Зато, крепыши.С ними-никакой мороки.Такие самостоятельные!
Постепенно жизнь налаживалась. Мальчишки подросли-помощники.Корову купила,кур.Мальчишек кормить ведь надо.Ничего,справлялись.
- Замуж? Да за кого! В деревне мужики –на вес золота…Одни бабы   после войны остались. А мальчишки еще не выросли. 
Как-то летом шла я с речки-на коромысле в корзинах белье несу. По взвозу идти-намного дальше, хоть и удобнее. А в овраге тропочка есть: подниматься- круто, зато сразу на мой огород выйду. Пошла я по тропочке. Смотрю-мужик бородатый, что- то вроде пишет. И тренога перед ним. Сбросила я коромысло да корзины, и тихо подошла к мужику. Матушки мои! Такую красоту сроду не видала! Нарисовал он речку-словно живую! Даже ветерок будто видно! Не утерпела, спросила, как это так у него получается…
Месяц жил Валентин в деревне. Месяц бегала я за огороды, полюбоваться его картинами. А в апреле   шестьдесят первого, как раз в тот день, когда Гагарин полетел, родила сыночка Юру. Мне уж тридцать семь было…Еще кусочек бабьей радости ухватила! На стене-картина в раме. Та самая. На память оставил. Про то, что Юра родился, не знает. Не сообщила.   А  зачем? Разные мы. Сюда он не поедет. А в город я не поеду. Да и женат он. Куда мне, серой глупой бабе  с городскими тягаться!
Ладно, Ефимыч, выпей за моих сыночков.Золотые они у меня!Работящие! Заботятся обо мне. Спасибо им.
Благодарна я мужикам, что дали мне кусочек тепла, а может, любви.
Не осталась я сухостоиной. Полный  двор внуков. А ведь многие бабы
и этого были лишены.!
-Ну что, батюшко Николай Ефимыч, устали мы.  Отдыхать ложись, а я здесь посуду помою, да на диван лягу. Рада, что повидалась с тобой.
Сквозь сон, он слушал,как Лизавета гремит посудой, как льется в кухне вода…Да…досталось Лизавете…
В голове вертелось-
Одержим победу,
К тебе я приеду,
На горячем боевом коне...
 Непонятно от чего набежали на глаза Ефимыча слезы.Попытался их старик остановить,смахнув рукавом рубахи,а они все текли и текли. Стало Ефимычу понятно,что это не слезы,а горечь, жалость и стыд.Что не они своих любимых,жалеют и берегут,а вот эти ,простые русские бабы. Накормят,и приголубят,и вылечат, и  простят грехи,и плечо подставят,если надо ,и любят их,непутевых. Ах,бабы! Бабоньки! Золотое сердечко!Простите нас,мужиков!



 







И