Царская охота. продолжение 1

             Несколько слов перед тем, как Вы, уважаемый читатель, продолжите
           знакомство с какими-то эпизодами истории русской охоты, с людьми -  не
           истребителями, а регуляторами и наблюдателями дикой природы и многими
           другими интересными фактами, автор должен извиниться перед Вами за
           неуместную шутку в самом начале публикации. Дело в том, что по
           правилам
           я должен был назвать жанр публикации, взяв его из предложенного мне
           списка. Но в нём не нашлось никакого подходящего жанра. Из литературы
           в этом списке как-то выпал
           огромный блок популяризаторской литературы. С досады взял да и
           поставил
           жанр "Приключения" , чем, вероятно, кого-то ввёл в заблуждение.
           Простите меня за это.На сей раз укажу жанр "фантастика"...

ОХОТА ПРИ ПЕРВЫХ РОМАНОВЫХ

         Кончилась охота за будущим царем. Трон, который пошатнулся было и даже был захвачен враждебными силами, устоял, поддержанный желанием народа жить спокойно, желанием покончить с Великой Смутой. Началось царствование Михаила Фёдоровича Романова. Началось при обстоятельствах очень нелегких, при проблемах, требовавших немедленного решения, при окружении, которое за годы борьбы за власть при троне привыкло быть лишь исполнителем  чужой воли при  полном отсутствии воли собственной, поскольку своеволие  в смутные годы могло стоить жизни… При этом совсем не худо вспомнить ещё раз, что Михаилу Романову было в 1613 году совсем немного лет, пусть даже по тем временам он и достиг совершеннолетия. У него не было ещё опыта ведения дел как внутри государства, так и за его пределами…

В первую очередь он был вынужден вести всё ту же войну с поляками, потому что они не желали признавать «легитимность», как сейчас говорят, молодого царя. Ещё бы! Заветная цель поляками была не достигнута. Кроме того, новому русскому царю нужно было усмирить сотни шаек разбойников, которые держали Россию в страхе ничуть не меньше чужеземцев и с которыми, как с современными террористами, не могло быть компромиссов, а язык для переговоров мог быть лишь одним: языком полного уничтожения. Нужно было заставить государственную машину работать, собирать налоги, нужно было заботиться об армии, нужно было оглядеться вокруг: кто из приближенных, из «своих», воспользовался ситуацией и сотрудничал с завоевателями, кто предавал  свою Родину, а кто просто под шумок её грабил… Вам не кажется, что  нечто подобное у нас в России было совсем недавно? Вот и представьте теперь сложность ситуации, перед которой оказался молодой царь.

На наведение даже приблизительного порядка Михаилу понадобилось  пять-шесть лет самых экстренных, самых неотложных дел. И  если помнить об этом, то совсем не удивительно, что в эти годы нет вообще свидетельств о какой-то парадной стороне царствования. Не удивляемся мы, помня все это, и тому, что даже о подвиге Ивана Сусанина, фактического своего спасителя, Михаил вспоминает  лишь спустя именно этот срок. Именно в этот же срок, в 1619 году, Михаил Фёдорович отправляется в родной ему костромской край на богомолье с молением об изволении отца из польского плена. Побывав в Макарьеве, он как бы очистился от прошлых вынужденных дел. Наступил новый этап царствования, который начался с воздания должного подвигу Сусанина и… с воспоминаний об отце, все еще находившемся в плену, о детстве, об отцовских привычках. А патриарх Филарет, в мирской жизни носивший имя  Фёдора Никитича Романова, был когда-то таким страстным охотником, что, даже став невольным монахом, а потом и патриархом, не забывал удалых забав прежних лет. Любопытно, что этому существует даже документальное доказательство:
в исторических архивах хранится донос пристава Воейкова Борису Годунову о том, что «…живет старец Филарет не по монастырскому чину, всегда смеётся, не ведомо чему, и говорит про мирское житьё, про птицы ловчия и про собаки, как он в мире жил, и к старцам жесток, даже угрожает им: «Увидят-де они, каков он впредь будет».

В общем, налаживание государственной и дворцовой жизни началось, фактически, с того, что Михаил обратил внимание на бедственное положение царской охоты. Она оказалась за несколько лет полностью разрушенной, в то время как государственные интересы требовали возобновить охоту как средство дипломатии, как условие общения между правителями государств и лишь в последнюю очередь – как личную забаву царя. Тем более, что сам Михаил Фёдорович особой тягой к охоте не отличался.

Восстановление царской охоты начиналось именно с
костромской земли. Это не преувеличение, потому что первое из сохранившихся документальных свидетельств на эту тему представляет собой повеление царя от 1619 года, которым два самых опытных охотника и три конных псаря были отправлены… Да, конечно! В места, которые Михаил знал хорошо, где, возможно, в отрочестве ему приходилось охотиться (об этом нет свидетельств, но побывать охотнику в костромском охотничьем раю и  не попытаться что-нибудь добыть просто невозможно). При этом надо помнить, что в те времена знатный человек мог не любить эту забаву, но знать приемы охоты был просто обязан. Царские охотники и псари отправились в Галич, Чухлому, Солигалич, Судай, Парфеньев, Кологрив и на Унжу (Обратите внимание: лучшие охотничьи места! Знал Михаил, куда направлять людей!), чтобы они буквально конфисковали у местных людей любого происхождения в первую очередь породистых собак – борзых, гончих, меделянских… А ещё предписывалось галичскому губному старосте и властям на местах отобрать и отослать для царской потехи медведей. Своей грамотой царь приказывал местным властям оказывать его посланцам всяческую помощь, Предусматривалась и транспортировка, и пропитание для людей и животных, а еще предписывалось выделять вооруженное сопровождение на случай сопротивления при исполнении этого повеления. Да, Михаил Фёдорович предвидел недовольство владельцев собак, поэтому в документе старательно названы все категории сел, с которых должна была быть взята такая «дань». Причем, в это перечисление входили сёла и дворцовые, и княжеские, и боярские-дворянские. Интересно, что распространялось это приказание и на волости матери Михаила Фёдоровича, Марфы Ивановны, а также на волости патриаршьи и прочие церковные.

В общем, можно только с небольшой натяжкой сказать, что возрождение царской охоты после многих лет упадка начиналось там же, где Михаил был призван на царство. Это был как бы сигнал во внешний мир: смутные времена закончились, жизнь возвращается в спокойное русло, восстанавливаются древние порядки царского быта. Ровно через год после решительного поручения Михаила Романова состоялась первая после долгого перерыва официальная царская охота. Этому событию придавалось такое значение, что царь даже отложил намеченную ранее встречу со шведским послом – случай беспрецедентный в дипломатических отношениях, но… принятый с пониманием.

Но мы ещё не сказали о костромских медведях, которых Михаил Романов тоже повелел доставить ко двору. Они  предназначались тоже для возобновления, но уже медвежьей потехи, которая полностью прекратилась со времен Бориса Годунова, но была очень долгое время буквально атрибутом царской власти. На специальных дворах – в Коломенском, Семеновском, Измайловском – содержалось большое количество медведей разной степени прирученности:  «дворные», «гонные», то есть прирученные в малой степени, и дикие, привезенные прямо из леса. Диких зверей травили собаками, происходило это обычно в Кремле, на специальных площадках. Применялись при этом волкодавы или бульдоги, их тогда называли «британами». С дворными медведями была другая забава: борьба один на один с человеком. Здесь были варианты: борьба вплотную, вобхват, и  увертывание от специально раздразненного медведя. Чтобы выйти на такую потеху, нужно было иметь немалую смелость, силу и ловкость, ведь дело часто кончалось  для человека плачевно, правда, до смертельного исхода не допускали, но глубокие раны и увечья, не говоря уж о разодранной одежде, человеку-бойцу были обеспечены. Правда, за этим и царская милость следовала. Для смертельных же поединков выводили малоприрученных или совсем диких медведей. Боец выступал против медведя с одними вилами, причем, зачастую – с деревянными.

При царе Михаиле особенно знаменит был  Кондратий  Корчмин. Был он так называемым пешим псарём, но регулярно в течение десяти  с лишним лет в группе, часто вместе с братом, с такими же псарями он выходил на медведей и безоружным, и с деревянными вилами. Многие из этих поединков зафиксированы специальными записями в книгах, но особо отмечались  единоборства с дикими медведями. Так, в ноябре 1628 года бился он с  диким медведем вилами и сумел-таки его этим примитивным деревянным инструментом не только насадить медведя, но и опрокинуть его на землю и удержать его в таком положении, пока он окончательно не погиб. А спустя некоторое время он же одолел свирепого медведя, выйдя против него с рогатиной.

Список таких русских богатырей не так уж и мал. Конный псарь Алексей Меркульев выходил против медведя более двадцати лет, Пётр Молчанов – более тридцати, а Осип Молчанов – четверть века. Кстати, эта фамилия возникает в списках и в последующие годы. Если Пётр и Осип Молчановы были или отцом с сыном или братьями, то при царе Алексее на медвежью потеху выходили сыновья Осипа Молчанова –   Матвей и Иван. Участвовали в этом «деле» и их родственники – Михаил, Фаддей и Любим Молчановы. Известна и другая семья, в которой такая традиция передавалась по наследству. Это семья Озорных. Отец, Богдан Озорной «воевал» с дикими зверями при Михаиле Фёдоровиче, а его сыновья – при Алексее Михайловиче.
   
Зрелище это было страшное, и в наше время его, конечно, невозможно было бы смотреть: смягчились нравы, изменилось отношение к животным. Описание этих поединков с
великокняжеских времен и позже может натолкнуть на мысль об особой кровожадности  русских правителей, о какой-то генетической жестокости. Но это заблуждение. Уже в Древнем Риме изнеженные красотки с восторженным визгом опускали вниз большой палец, давая знак к убийству гладиатора. Ещё и сегодня на корридах жаждут крови (правда, уже не людей, а быков, –  великое достижение прогресса!) толпы зрителей и среди них – просвещённейшие, образованнейшие люди… Что-то, какой-то дефект есть в человеческой природе, если мы с удовольствием наблюдаем борьбу не на жизнь, а на смерть. Кстати, из сегодняшних реалий можно добавить собачьи, петушиные и прочие бои со смертельным исходом, человеческие бои без правил… А разве всеобщая страсть к кино- и телебоевикам, где кровь льётся рекой, где убивают все и всех,  разве это не из той же оперы? Так что знаменитое пушкинское: «Ужасный век, ужасные сердца!» вполне можно распространить и на все последующие времена. Размягчённому цивилизацией современному человеку, отнюдь не закалённому всяческими опасностями, коими была жизнь человеческая полна прежде, инстинктивно хочется адреналинчику, быстрых, решительных действий, ему тоже хочется быть мужественным и сильным… Но он уже по большей части на всё это не способен, а посему – больше ужасов на экранах, а потому и появляются всяческие экстремальные приключения, именно поэтому кого-то гонит в горы и океаны, и в тундру, и тайгу… Но даже всё это доступно совсем не многим. Вялыми мы стали. Жаждем крови, но не своей, мечтаем о напряжении всех сил и опасностях, будучи не в состоянии несколько раз подтянуться на перекладине…
 
Но это – так, к слову о дне сегодняшнем. А вот – о прошлом.

В царских потехах чаще всего принимали участие добровольцы, за исключением тех случаев при Иване Грозном, о которых мы уже говорили. При Романовых медвежью потеху уже не превращали в казнь, хотя зрелище это оставалось жестоким и опасным. Но… вот здесь работала русская безудержная удаль: на бой с медведем выходили не только  царские подневольные люди, надеявшиеся на милость царскую, но и люди случайные, люди знатные и люди бедные – всякие, все, кто чувствовал в себе силы потягаться с мощным зверем. Их всех добросовестно вносили «в протокол», именно поэтому и сохранились для нас имена челядина князя Черкасского, который был слепым, упомянут был и приехавший с подарком царю самоед с Канина Носа и так далее.

Кстати, в подобных поединках принимали участие не только медведи. Сохранились записи о поединках со львами, которых периодически дарили русским государям восточные правители. Первый такой бой был описан ещё при царе Фёдоре Иоанновиче, а  Михаил Фёдорович такой бой устроил уже в 1618 году. Между прочим, спустя много лет, уже при Петре Великом, историки зафиксировали случай, когда стравили льва и медведя, лишив их возможности отходить друг от друга. Высокие ставки делались на царя зверей, но он… оробел перед русским мишкой и потерпел позорное поражение.



Если разобраться, то первый царь из рода Романовых завзятым охотником не был, хотя и не чурался этого занятия и в охотах участвовал  нередко. Кроме того, он издал несколько указов по регулированию правовых отношений в охоте. Но любимой его охотой была медвежья, он знал повадки этого зверя. По свидетельству современников он даже в дворцовых беседах часто касался медвежьих  особенностей поведения.

Впрочем, с годами пристрастия царей менялись. Когда у царя подрос сын и увлекся охотой с ловчими птицами, то царь-отец Романов участвовал в таких охотах, поощряя сына своим примером, из-за чего Алексей Михайлович, в свою очередь, со временем приобщился ко всем видам охоты, в том числе и на медведя.

Вообще, среди русских царей Алексей Михайлович, хотя и удостоился определения Тишайший, но на охоте никогда таковым не был.  Охотником до мозга костей был этот русский царь, охотником страстным, которого сам процесс охоты увлекал настолько, что  много раз он оставлял важнейшие государственные дела, чтобы отправиться на охоту. Более того: известен случай, когда уже на пятый день после женитьбы на Марии Милославской он  удалился от молодой жены… да, да, в охотничьи угодья Морозова!

Кстати, о Морозове. Борис Иванович был вместе со своим братом Глебом одним из самых знатных и самых богатых людей России. Оба брата долгое время были бездетны и поэтому неудивительно, что Борис Морозов крепко привязался к молодому царевичу. А поскольку у него был, пожалуй, самый лучший соколиный двор не только в Москве, но и  во всей Руси, то   с детских лет Алексей буквально всё время проводил у своего «дядьки»,  так называли тогда официальных воспитателей. И, конечно же, не приходится сомневаться, что именно Борис Иванович, подметив в царевиче тягу к сильным и красивым птицам, научил его всем тонкостям этой охоты.

С Костромой  Алексея Михайловича связывали не только воспоминания отца о восшествии на царство и предшествовавших этому событиях, но и  встречи в имении Морозова с его братом Глебом. Дело в том, что имение Глеба находилось прямо на берегу Волги, напротив нынешнего центра Костромы, в Городище, и он многое мог рассказать царю о природе  костромской земли. Глеб Иванович тоже был бездетен, и когда жена его Авдотья Алексеевна скончалась, он, не промедлив, потому что ему было уже 50 лет, женился на семнадцатилетней Феодосии Прокопьевне Соковниной и, молясь о потомстве, заложил на берегу Волги Христорождественский храм, которым мы любуемся и по сей день, но знаем его как церковь Ильи пророка. Вы удивляетесь? Как же можно было так изменить храму имя!  Но вы просто не помните, что Феодосия Прокопьевна,   кстати, уже через год родившая Глебу Ивановичу сына, это и есть та самая знаменитая раскольница, которую все мы знаем просто как боярыню Морозову… И поскольку в храме был придел святой Феодосии, куда приходили старообрядцы со всей  округи, церковь просто закрыли, а позже открыли её уже под другим именем…

   …Несмотря на невероятную  увлеченность охотой, Алексей Михайлович оказался практически первым из русских царей, который твердо решил поставить это дело на законные, регулируемые основы. Во время его правления было издано ни много, ни мало – 67 указов, имевших прямое отношение ко всему, что было связано с охотой, в том числе – о пошлинах и сборах, сроках  охоты, случаях, когда охота была запрещена, о наказаниях в случае, если кем-то установленные правила охоты нарушались.

Спустя годы, когда царь возмужал, он научился совмещать своё увлечение с занятиями совершенно необходимыми. Вот собственноручно записанная им мысль: « …правды же и суда и милостивыя любве и ратного строя николиже забывайте: делу время и потехе час». Но не в ущерб делам  даже во время военных походов он не упускал случая поохотиться с самыми умелыми своими псарями и сокольничими.

Историки отмечают, впрочем, и ещё одну черту характера Алексея Михайловича, которая сопровождала всю его жизнь: поэтическую восторженность во всем, что касалось охоты. В отличие от многих других, у кого главное в охоте – добыча, для Алексея Михайловича главным в охоте был красивый процесс, даже если это  относилось к очень опасным эпизодам, в которых он тоже видел романтику. Посмотрите, как красиво написано царем предисловие к правилам охоты с ловчими птицами,  «Уряднику Сокольничья пути»:

«Зело потеха сия полевая утешает сердца печальныя и забавляет веселием радостным и веселит охотников сия птичья добыча… Красносмотрителен же и радостен высокова сокола лёт. Премудра же  соколья добыча… Будите охочи, забавляйтеся, утешайтеся сею доброю потехою, зело потешно и угодно и весело, да не одолеют вас кручины и печали всякия. Избирайте дни, ездите часто, напускайте, добывайте, нелениво и безскучно, да не забудут птицы премудрую и красную свою добычу».

Как уже упоминалось, Алексей Михайлович в свое время пристрастился и к зверовой охоте:


«Как любил Государь, православный царь,
Алексей Государь – свет Михайлович,
Как любил Государь больно жаловал
Ту потеху свою государскую,
Ту охоту свою соколиную;
Да, любил Государь позабавиться –
Заоблавить в дуброве сохатого,
Аль расправить плечо неподатное
И медведя поднять на рогатину…

Эти строки – из стихотворения почти забытого нынче хорошего русского поэта 19 века Льва Александровича Мея. Он часто обращался к старине – как зарубежной, так и русской. Достаточно сказать, что именно по   сюжетам его поэм великий русский композитор Римский-Корсаков написал  оперы «Царская невеста» и «Псковитянка», что Лев Александрович переложил стихами современными древнее «Слово о полку Игореве». В стихотворении «Избавитель» описан  случай, который по легенде произошел с Алексеем Михайловичем на охоте. Царь встретился с медведем. Никого из свиты рядом не оказалось, и царь то ли поднял из берлоги медведя да рогатина обломилась, то ли просто столкнулся с шатуном, короче говоря,   оказался в смертельной опасности. Он схватился с медведем, надеясь на хороший нож, но тот тоже выскользнул из руки…

Вдруг скользнула с плеча его царского
Стопудовая лапа медвежая:
Разогнулися когти и замерли,
И медведь захрипел, как удавленный,
И свалился он на бок колодою.
Глянул царь – видит старца маститого,
Ряса инока; взгляд благовестника:
В шуйце крест золотой, а десницею
Опустил он топор окровавленный…
Поднялся Государь – нету инока –
Как во сне приходил – и никем никого
На полянке и между деревьями,
Только зверь околелый валяется,
И башка у него вся раскроена.
Постоял Государь – поглядел кругом
И пошел в монастырь, призадумавшись…
А пришел, всё сказал настоятелю
И велел привести честных иноков
Перед очи свои государевы:
Все пришли, а его избавителя
Между честными старцами не было.
Царь и крепче того призадумался;
«Помощь свыше, десница Господняя!!..»
Молвил он и пошел в церковь Божию.
Там на царское место, у клироса,
Становился и начал молитися
Перед образом светлым угодника;
Да как глянул на лик преподобного –
Так и пал на чело свое царское;
Понял – кто был его избавителем.

  Все это происходило по легенде вблизи от  Саввино-Сторожевского монастыря, основанного святым Саввой в 1377 году. В стихотворении Мея опущена одна подробность, которая в прозаическом изложении выглядит так: когда царь встал, то старец не исчез, а в ответ на вопрос сказал, что зовут его Саввой, после чего просто ушел и скрылся в лесу. И когда царь молился перед иконой святого Саввы, он увидел, что лесной старец – на одно лицо с преподобным. Так или иначе, но после этого случая Алексей Михайлович повелел открыть захоронение  Саввы, и когда мощи его оказались нетленными, они были поставлены в храме Рождества Богородицы на всеобщее обозрение.

В стихотворении Л. А. Мея есть и финальная сцена, которая говорит читателю о преемственности государственной власти, о небесном покровительстве всей России. Вернувшись в Москву после случая в лесу,

Приходил Государь – не откладывал –
В терема к Государыне ласковой,
Что своей ли Наталье Кирилловне,
Слёзно с ней обнимался – здоровался.
И сажал Государь, ухмыляючись,
На колени меньшого царевича,
Государя Петра Алексеича;
Целовал, миловал, приговаривал:
«Ох ты, дитятко, сердце строптивое,
Спозаранок в тебе, моё дитятко,
Расходилася кровь богатырская –
На румяных щеках заалелася,
В соколиных очах загорелася…
Подрастёшь ты, случится безвременье –
Разобидят завистники недруги,
Аль наступят на Русь на кормилицу,
И пойдёшь ты войною на ворогов –
Не надейся на силу могучую,
  А надейся на милость Господнюю,
Да припомни ты слово отцовское:
Охраняют святые угодники,
И Господь благодатью пожаловал
Дом честной Пресвятой Богородицы.
Вседержавную Русь  православную».


… Мы уже говорили, что впрямую царская охота, за исключением древних княжеских времен, не приходила на костромскую землю, что, однако, не мешало ей славиться отменным местом для охоты. И в этом убеждались очень многие знатные сановники, высокопоставленные лица. А для царей охота в Костроме не представляла интереса хотя бы из соображений комфортности: зачем ехать так далеко, когда такую же добычу, такую же охоту можно получить гораздо ближе. Но, так или иначе, всё, что происходило в стране, в том числе и с охотой, отражалось и на землях костромских.

После «золотого века» царской охоты на Руси при   Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче наступил долгий период, во время которого типично русская по приемам, оснащению, организации и оформлению царская охота постепенно начала вбирать в себя европейские обычаи. Но этому периоду предшествовал другой, когда царская охота почти исчезла вследствие отсутствия всяческого интереса к ней со стороны правителей. Не успев взойти на престол, следующий царь Федор Алексеевич практически ликвидировал всё, что имело отношение к соколиной охоте, остальной штат простаивал без работы, поскольку царь за шесть лет своего правления так ни разу и не удосужился поохотиться. К тому же скончался один из «столпов» традиционной царской охоты – стольник Афанасий Иванович Матюшкин, заведовавший всей обширной прежде соколиной охотой. Некому стало передавать традиции, выращивать новых поклонников этой царской забавы. Безделье работников    стало бросаться в глаза, и их постепенно стали сокращать. Многие подавали прошения о переводе их в другие службы, и эти прошения удовлетворялись.

То немногое, что ещё оставалось от соколиной охоты, служило уже не развлечению, а высокой дипломатии. Это было традиционное русское орудие в общении с правителями
 восточных и южных стран. Повсюду было известно, что лучшие ловчие птицы водятся в России, а, кроме того, там их обучают первоклассные мастера своего дела, так что птицы из России стоили очень и очень дорого, за такие подарки можно было пойти на какие-то дипломатические уступки.

Следующий представитель династии Романовых не то, чтобы не имел интереса к охоте. Он просто имел интересы совсем другие, у него тоже была страсть всепоглощающая, становящаяся делом всей жизни. Для Петра Первого превыше всего была борьба с морской стихией, когда корабль стремительно рассекает волны, и  опытный капитан выдерживает курс твердой рукой. Он и сам со временем стал для страны таким капитаном, а до этого с наследственной дотошностью, как его отец входил в мельчайшие детали  охоты и был её великим знатоком, Пётр вгрызался в кораблестроительные премудрости, выпытывал у иностранных шкиперов секреты судовождения. Первый русский император не по «чину» своему стал адмиралом, а по своему умению и мастерству, которые превосходили очень и очень многих моряков.

Стойкая любовь Петра к морю и ко всему с ним связанному сформировалась очень рано. Еще во время своего первого путешествия в Европу в 1697 году, когда его спросили – любит ли он охоту,  он ответил «Отец мой был страстный охотник, но я не чувствую к этой забаве никакой склонности. Зато очень люблю мореходство и фейерверки».

Если вдуматься и проследить за жизнью Петра Первого, то такую позицию его в молодости можно понять. Пётр не любил бездельников, а в пышной придворной охоте очень много бывало «охотников», которые сами ничего не умели, а потому в глазах Петра ничего не стоили. Известен случай, когда юный Пётр все же принял настойчивое приглашение поохотиться. Однако пригласивших его бояр ожидал сюрприз. Приехав на псовую охоту и выехав в поле, Пётр предложил всем боярам отправить своих псарей-холопов и  управлять собаками самим. Началось такое, над чем  Пётр наблюдал, получая искреннее удовольствие: собаки тянули куда попало, многих бояр стащили с сёдел, своры сцепились друг с другом, кого-то понесли лошади… На следующий день, когда участники «охоты» растирали ушибы и синяки после падений, все они пришли в ужас, когда Пётр предложил: а что, если мы сегодня устроим теперь охоту соколиную? Все бояре дружно нашли множество причин, по которым сделать это было никак нельзя!..  И тогда Пётр высказался в том смысле, что, поскольку светлая слава есть в оружии, то почему же вы меня ко псовой охоте от дел царских отвлекаете и от славы к бесславию приводите? Я – царь и подобает мне быть воином, а эта охота прилежит псарям и холопам!

Нужно отметить, что такой юношеский максимализм длился у Петра Первого недолго. Постепенно, с возрастом, он смягчает своё отношение к охоте, хотя все ещё высказывается негативно. Так, однажды в Польше  он, поблагодарив, отказался от приглашения, сказав: «Довольно охоты той, чтобы гоняться за шведами». Но уже вскоре он начинает принимать в охотах участие: вначале из дипломатических соображений, не желая обидеть приглашавшую сторону, а позже – уже находя в охоте отдых и удовольствие. Любопытно, что каким-то мистическим образом его охотничьи победы часто оказывались связаны с победами военными. Так, в 1709 году Пётр велел прислать ему в Малороссию опытных сокольничих с соколами и охотился, и именно там же, в этом самом году была одержана великая победа под Полтавой. Точно так же в 1714 году на Балтике Пётр Первый высадился на одном из Аландских островов и участвовал в зверовой охоте, при этом лично застрелил одного лося и шесть зайцев. Но ведь именно в том же 1714 году Пётр Первый руководил в том же Балтийском море охотой на… слона! Нет, это не парадокс, именно так!   «Элефант», сиречь – слон по-русски, назывался флагманский корабль шведов в невероятной битве при Гангуте, где русский флот одержал полную победу, буквально разгромив флот шведский, а «Элефант» был взят в плен…

Вот и все, пожалуй, что можно здесь рассказать об охотничьих подвигах первых Романовых. На эту тему существует немало книг, и если кто-то хочет узнать дополнительные сведения, можно к этой литературе обратиться.








                ОХОТА И ДИПЛОМАТИЯ


С древнейших времен при взаимоотношениях разных стран и народов охота и её трофеи играли огромную роль. Причём, не только в качестве ценных даров. Сам процесс охоты позволял установить  более тесные человеческие контакты между дипломатами, послами и государственными чиновниками. Замечено это было давно, и на протяжении столетий практически во всех странах мира проходили совместные охоты представителей разных государств.

В России сложился с древнейших времен обычай  иностранным посланцам дарить ценные меха. Впрочем, в одних случаях это был, действительно, дар, а в других – составная часть дани, как было при татаро-монгольском иге. Но не только мехами одаривали русские князья восточных и иных правителей. Дело в том, что зародившаяся когда-то на Востоке охота с ловчими птицами захватила постепенно и Россию, и всю Европу. В России постепенно сложилась целая школа высококлассных сокольничих и других дрессировщиков ловчих птиц, а недостатка в самих соколах, ястребах, кречетах, балобанах, чеглоках и так далее  на Руси никогда не было, в отличие от нынешних времен, когда они, несмотря на запреты, находятся на грани исчезновения. Именно поэтому одним из лучших подарков любому восточному владыке или западному соседу были, конечно, эти красивые сильные птицы.

Однажды Иван Третий отправил крымскому хану Менгли-Гирею 90 кречетов! И это не единичный случай: кречетов требовали и шах Аббас, и ногайский князь Измаил, и крымчак Саин-Гирей и несть им числа! Немудрено, что  самый популярный белый кречет исчез практически с лица земли! Но… дипломатия требовала жертв.

Участие иностранных послов в  княжеских и позже – в царских охотах постепенно становится традицией. Вначале был обмен подарками, за ними следовало приглашение на  царскую забаву. Причем, подарки иногда были на сегодняшний взгляд несколько странными. Так, после удачной царской охоты Федор Иоаннович отправил римскому послу Варкачу семь (!) больших лосей и огромного медведя, а кроме того сын посла тоже получил в подарок лося и, что особенно высоко ценилось, собственноручно пойманную царём чёрную лисицу.

В общем, такой обмен дарами и приглашениями на охоту издавна стал дипломатической практикой.  И если в те времена, о которых мы сейчас говорили, все это ещё не было каким-то обязательным ритуалом, то позже, особенно при царях, любивших охоту, такие контакты стали входить чуть ли не в придворный и дипломатический этикет.

О том, что приглашения на совместную охоту были
 распространенной мировой традицией, говорит интересный документ, который хранится в Государственном архиве  Костромской области. Это рукопись, авторство которой не удалось установить. Некоему человеку попала в руки старинная рукопись на латинском языке, и он задал себе труд перевести эту рукопись на русский язык. Именно этот перевод и хранится сейчас в архиве – без имени переводчика, без комментариев. Судя по переводу, оригинал принадлежал человеку, входившему в состав делегации, сопровождавшей чрезвычайного посланника России Льва  Васильевича Измайлова при его поездке в Китай.

Контакты с Китаем всегда интересовали русских. Делались многократные попытки наладить взаимоотношения, торговлю, но каждый раз эта загадочная для всего мира страна продолжала свою традицию закрытости и отгороженности от прочих государств. Когда Пётр Великий отправлял капитана лейб-гвардии Преображенского полка в Китай, он все-таки надеялся, что на сей раз удастся преодолеть такое отторжение. Один человек из состава свиты посланника, фамилия которого была Бремер, скрупулезно записывал все, что происходило во время этого довольно долгого визита. О сложности такой поездки и её подготовки говорит хотя бы то, что посольство  выехало из Москвы 7 сентября 1719 года, 22 сентября 1720 года, более, чем год спустя, пересекло китайскую границу и 18 ноября 1720 года торжественно въехало в Пекин.

Не нужно пересказывать все детали этого путешествия и его описания, не об этом у нас сейчас речь. Но вот раздел, касающийся темы нашего разговора, хотелось бы пересказать.

В один из дней пребывания посольства в Пекине от императора последовало приглашение прибыть в загородный дом императора и принять участие в охоте. Бремер подробно описывает эту загородную резиденцию – огромную территорию с двумя сотнями дворцов, с искусственно созданным ландшафтом из насыпанных гор, сложенных из камней водопадов и так далее. Но более всего поразил русских город, построенный в этой резиденции. Они никак не могли понять, почему он был построен, хотя бы и чистенький и аккуратный, там, где отдыхал  великий император. Причем, в городке этом шла самая обычная жизнь: шла торговля на улицах, ругались соседки, работали ремесленники… Но все это – в маленьких масштабах, потише и приглушеннее. Оказывается, по старокитайским обычаям вид натуральной городской жизни должен был оскорбить глаза всемогущего императора. В то же время императору хотелось время от времени окунаться в рядовую жизнь:  что-то покупать на рынке и торговаться при этом, вовремя замечать мошенников, снующим по улицам, наблюдать за работой художников и так далее… Вот как далеко может простираться самообман вершителей людских судеб!
По сути дела правитель видел гигантскую, срежиссированную до мельчайших деталей театральную постановку! Впрочем, и сегодня мы нередко видим чиновников, приходящих в вылизанные и свежевыкрашенные цеха, классы, в магазины с переполненными витринами и всерьёз считающими, что такими посещениями они приближаются к народу, лучше узнают его жизнь…

Но – об охоте. Здесь мы уже не будем  отклоняться  от текста перевода.

«В день, назначенный для охоты, дан знак, что император поднялся. Все вельможи стали рядами от самого крыльца до дороги, ведущей в лес. Все они были пеши и вооружены луками и стрелами. Император сидел в палантине. Мы следовали за ним на некотором расстоянии до леса, где составили полукруг. Государь стал в середине, имея на правой руке 10 или 12 сыновей, а на левой, в 50 шагах, посла. При нем находился великой его ловчий с борзыми собаками и великий сокольник с соколами. Сперва подняли множество зайцев и гнали их на императора, который убил несколько их из лука, а когда не попадал, то давал знак князьям, ибо запрещено стрелять и выходить из ряда без его на то  позволения. Приблизились мы к одному густому и покрытому тростником месту, где побили множество фазанов и куропаток. Император отдал лук и взял сокола, который гонялся за добычею и приносил ее к нему. Потом вступили мы в большой лес, где нашли множество зверей. Молодые люди рассыпались по лесу, но никто не смел стрелять, пока император не убил оленя, что и  учинил он весьма скоро и искусно. Оттуда поехали мы на одну четвероугольную гору, сделанную на пространном поле, на вершине коей разбито было 10 шатров для императорской фамилии. В некотором расстоянии были палатки для знатных и придворных господ. Тут император прислал сказать послу, что он хочет показать ему сражение тигров, коих нарочно берегли в железных клетках.

Шатер Его Величества был окружён многими рядами солдат с копьями. Около лагеря также оных расставили из осторожности, по причине ярости этих зверей. Первый выпущен человеком, сидящим на лошади, при помощи привязанной к ней веревки. Тигр тотчас вышел, а человек ускакал во весь опор, пока он катался по траве. Наконец тигр встал, начал реветь и ходить туда и сюда. Император выстрелил по нем два раза пулею, но за отдаленностью не убил. И прислал сказать послу, чтоб он стрелял. Посол, приблизясь к зверю с 10 человеками, вооруженными рогатинами, выстрелил и положил его на месте. Тогда выпустили остальных двух тигров таким же образом, как и первого. Но как они пришли в ярость и бросились бежать к императорскому шатру, то их убили караульные.
После покрыт был великолепный стол, по окончании которого один чиновник принес к послу, именем императора, кожу убитого им тигра, как принадлежавшего ему по законам охоты.

Дела, за коими мы приехали, были кончены. Посол начал готовиться к возвратному пути… История сего посольства дает понятие, каким образом принимаются в Китае министры, присылаемые от европейских дворов. Хотя случается, что не столь ласково их иногда принимают, но сие всегда  происходит от ненаблюдения здешнего церемониала. Ибо император за обиду почитает, ежели послы в день аудиенции проронят что ни есть в обряде»…


`                ОХОТА  КАК БОЛЕЗНЬ


Мы уже имели возможность узнать о том, что страсть к охоте иногда начинает переходить границы разумного. Но тогда, в случае с Алексеем Михайловичем, дело все же заканчивалось в достаточной степени благополучно, и  любовь к охоте постепенно входила в нормальное русло. Но русская история знает и другой пример, гораздо более печальный.

Речь идет об императоре Петре Втором. Как известно, правил он всего три года, но именно поэтому так выпукло и наглядно вырисовывается преступление, которое вершилось вокруг юного правителя.

Поскольку Петр Второй взошел на престол, когда ему ещё не исполнилось 12 лет, то от него никто и не ожидал серьёзных государственных дел. Окружающие его люди стали потрафлять всем его желаниям и наклонностям. Разумеется, не без выгоды для себя. И одним из таких инструментов воздействия на императора была охота, к которой Пётр Второй имел наследственную склонность с самого раннего детства. Не успел он занять престол, а уже всесильный Александр Данилович Меншиков приказал немедля   перевести часть  находившейся в Москве  охоты    в Петербург. Поручив воспитание государя барону Остерману, Меншиков надеялся ещё долго удержаться у власти, потому что вице-канцлер считался другом Меншикова, и он мог через Остермана внушать правителю государства нужное направление мыслей. Меншиков, человек дальновидный, но по-русски размашисто решительный, считал, что он может любовь императора к охоте приспособить к исполнению желаний и замыслов самого Меншикова. Для этого он  решением Верховного Тайного Совета занятие охотой три раза в неделю сделал просто обязательным, потому что охота была включена в учебную программу.

Но Меншиков не учел, что так называемый друг Остерман тоже может иметь свои далеко идущие планы, и  в конечном итоге поплатился за это. Вначале, правда, всё шло в русле, предполагавшемся Меншиковым. Остерман под видом обучения стал всеми способами поощрять страсть  юного императора к охоте. Вот интересный документ – программа занятий на неделю, подписанная самим Петром Вторым:

«В понедельник пополудни, от 2-го до 3-го часа учиться, а потом солдат учить; пополудни вторник и четверг с собаки в поле; пополудни в среду солдат обучать; пополудни в пятницу с птицами ездить; пополудни в субботу музыкою и танцеванием; пополудни в воскресенье в летний дом и тамошние огороды».

Но такая «программа» была только началом. Всё чаще и чаще с подачи Остермана охота стала занимать   больше места, всё чаще во время «занятий» охотой рядом с императором оказывались его тетка цесаревна Елизавета Петровна и князья Долгоруковы, всё чаще  всё заканчивалось весёлой пирушкой…

Меншиков вначале не замечал всего этого, но когда заметил и выговорил Остерману, тот ответил в том смысле, что не следует в учении «наваливаться» на императора, что всему свое время… Меншиков успокоился. А зря. Хитрый царедворец  Остерман вместе с Долгорукими  постепенно внушал императору мысль о вредоносности для государства самого Меншикова. Для достижения этой цели хватило всего одного лета непрерывной охоты императора в веселой компании. Уже осенью 1727 года, вернувшись в Петербург, он остановился не у Меншикова, как бывало всегда прежде. И даже это  не насторожило Александра Даниловича. А уже на следующий день его самого арестовали и  сослали вместе со всей семьёй…

Всё это было бы не так интересно, ведь таких случаев дворцового предательства, а по сути – захвата власти, было много в русской истории, если бы… пущенный в действие механизм, помогший это предательство осуществить, не стал бы жить самостоятельной жизнью.

После устранения Меншикова Остерман, вопреки своим ожиданиям, полностью утратил своё влияние на Петра Второго. Теперь «у руля» стояли Долгорукие – отец и сын. Князь Долгоруков-отец ничем особенно не выделялся, но вот его сын – Иван Алексеевич – был выдающимся бездельником и ловеласом. Вот как  оценивал его князь Щербатов: «Князь Иван Алексеевич Долгоруков был молод, любил распутную жизнь и всеми страстями, к каковым подвержены молодые люди, не имеющие причины обуздывать их, был обладаем… Окружающие его однородцы и другие младые люди, самым распутством дружбу его приобретшие, сему примеру подражали, и можно сказать, что честь женская не более была в безопасности тогда в России, как от турок во взятом городе».

Вот в такой компании «охотился» император. Постепенно на почве постоянных его выездов, бесконечных охот дела государственные отставлялись всё дальше и дальше. Дошло до того, что иностранные послы вежливо выразили свое недовольство тем, что из-за отсутствия императора становится невозможным решение любых вопросов, что приводит к застою в дипломатических делах. Послы просто физически чувствовали свою ненужность.

А охоты продолжались. Пётр Второй, забывая обо всём, убивал, убивал, убивал… Сам этот процесс доставлял ему невыразимое наслаждение, постепенно он превращался в монстра, машину для убийства животных и птиц. Молодой Долгорукий, чтобы закрепить свое влияние на императора, соблазнял его на дальние поездки – на две, три и более недель. Для самых важных, неотложных дел оставалось все меньше времени. Шло тотальное растление подростка, переходившее в психическую болезнь.

О масштабах заболевания можно судить по  выезду на охоту в  Ярославль, Ростов. Два месяца император провел в Туле. И повсюду картина была приблизительно одинаковой: зверь убивался без счета. Только за первый месяц  в Туле было затравлено 4000 (!) зайцев, 50 лисиц, 5 рысей,  убито 3 медведя и множество другой дичи… Кстати, один из убитых медведей так быстро приблизился к юному охотнику, что только удачный выстрел случайно оказавшегося рядом охотника (не из сопровождавших охоту людей) спас императора от неминуемой гибели.

Пётр Второй избежал смерти, но она уже подстерегала его на других путях. Вскоре после этой поездки он скончался от инфекционной болезни. Если бы не это, то неизвестно, как далеко могла зайти подогреваемая искусственно с преступными намерениями страсть императора, и что бы тогда произошло на Руси… Но… история, как известно, не знает сослагательного наклонения. Было то, что было.

Признаки такой же болезненной страсти были и у  иностранки, вступившей на русский престол, – Анны Иоанновны.  Будучи ещё курляндской герцогиней, достаточно, кстати, бедной, она не имела возможности иметь собственную, приличествующую титулу, охоту. Но, став императрицей, она выпустила на волю все свои страсти, в том числе и к охоте. В первый же год своего правления она целое лето провела вместе со своим фаворитом  курляндским герцогом Бироном недалеко от тогдашней Москвы – в Измайлово, где охотилась непрерывно. Для неё выпускали из специальных зверинцев зайцев, тетеревов, оленей, которых она уничтожала без малейшего сомнения.

Такая же охота была у неё и в  окрестностях Петергофа. Здесь развлекались довольно изощрённым убийством оленей. В царской охоте чаще всего животное не нужно было выслеживать, преследовать, короче, – «добывать». Это делали другие, а коронованный охотник просто встречал ополоумевшее от гоньбы животное  выстрелом почти в упор, мало чем рискуя, поскольку для подстраховки всегда рядом находились люди. Так вот в Петергофе оленей  императрица убивала ещё проще и безжалостнее. С двух сторон от линии, по которой собаки загоняли оленя, натягивались широкие полотнища ткани. Только  не подумайте, что это были какие-то куски: полотна делались такой длины, что для их хранения построили специальное помещение. Олень, убегая от собак, попадал неизбежно между двумя полотняными стенками. При желании он мог бы перепрыгнуть и такую высоту, но он боялся незнакомого явления и бежал вперед, туда, где полотна постепенно сближались, оставляя оленю только узкий спасительный проход, который и становился для него смертельной ловушкой: на выходе из этого «туннеля» его ждала венценосная «охотница».
 
Стреляли и из специальных карет, которые назывались
парфорсяхт, стреляли ещё многими другими способами… С каждым годом жажда крови одолевала Анну Иоанновну все сильнее. Ближе к концу недолгой жизни ей, как и царям прошлого, полюбилась травля медведей и волков, которая проводилась ежедневно (!) перед окнами Зимнего дворца. При таких темпах, само собой понятно, очень скоро все имевшиеся в распоряжении императорской охоты медведи были истреблены, а обер-егермейстер (должность, кстати, введенная лично императрицей) сбился с ног, добывая для двора все новых и новых медведей. С волками дело обстояло лучше – на Руси в волках никогда недостатка не было.

В ней развилось маниакальное стремление к  стрельбе вообще. Часами она могла стрелять в цель из ружей в Зимнем дворце, где была для этого приспособлена специальная комната с мишенями. Но и этого ей было мало: повсюду во дворце стояли заряженные ружья, из которых императрица стреляла в пролетавших мимо окон ворон, галок и даже ласточек. Достигнув мастерства в стрельбе, она развлекалась в Петергофе убийством всех животных, которых выгоняли против её беседки…

Впрочем, почти до конца жизни продолжались выезды и на не такую «заорганизованную» охоту. Правда, всё чаще не верхом, а на парфорс-яхте, но всё же… Газета «Санкт-Петербургские ведомости» сообщала в 1740 году: «С 10 июля по 26 августа  Ея Величество, для особливаго своего удовольствия, как парфорс-яхтою, так и собственноручно следующих птиц (!) застрелить изволила: 9 оленей  (с 24, 18, и 14 отростками на рогах), 16 диких коз, 4 кабана, одного волка, 374 зайца, 68 диких уток и 16 больших морских птиц». Итого:  488 штук в течение полутора месяцев! Поистине – неутолимая жажда крови! Такого масштаба впоследствии не достигал ни один российский император за исключением одного, рассказ о котором ещё впереди.





                ЕКАТЕРИНА-ОХОТНИЦА

Как известно, прямых контактов императорской фамилии с костромской землёй и самой Костромой после  Михаила Фёдоровича долгое время не было. Алексей Михайлович, Пётр Алексеевич, Екатерина Первая – все они в Костроме не бывали, а некоторые сведения об охотничьих пристрастиях первых двух мы уже сообщили. Что касается Екатерины Первой, то она – то ли под влиянием супруга, то ли по собственной своей натуре – в страстной приверженности к охоте замечена не была, хотя достоверно известно  о её участии в нескольких охотах. Но, если судить по документам, сопровождавшим каждую большую царскую, а затем императорскую охоту, она поручала доставить к её охоте лучших кречетников, то есть предпочитала охоту с малой кровью и малой жестокостью – соколиную, ястребиную, кречетную.

О болезненной страсти к охоте Петра Второго и императрицы Анны Иоанновны мы уже говорили, но и они не побывали в костромском краю, так же, как и Елизавета Петровна, тоже горячая поклонница всех видов охот, но предпочитавшая псовую охоту.

Первой после Михаила Фёдоровича нанесла визит в Кострому Екатерина Вторая. Точнее, –  это не был визит только в Кострому. После пяти лет правления императрица решилась совершить путешествие по великой стране, которой она правила. И вот 14 мая 1767 года к вечеру из-за поворота Волги, от Ярославля показалась флотилия, довольно внушительная: сама императрица находилась на галере «Тверь», а кроме того были галеры «Волга», «Ярославль», «Казань», «Углич», «Кострома», «Симбирск», «Гошпиталь», «Ржев», «Владимир», корабль со съестными припасами «Новгород» и еще два судна «Лама» и  «Савастьяновка». Один из этих кораблей полностью был отведён для сопровождавшей поездку императорской охоты: людей, лошадей, собак, птиц, фуража и так далее. При значительном изобилии документов, сопровождавших правление Екатерины Второй, не сохранилось никаких описаний охот, которые проходили во время этой поездки от Москвы до Казани. Правда, есть свидетельства, что такие охоты проходили многократно, повсюду, где останавливалась флотилия, а, следовательно, – и в Костроме.

Нужно отметить, что во время, когда ещё только возникла мысль о таком путешествии, Екатерина активно участвовала в его  подготовке, отдавая указания даже по мелким вопросам, а охоту она никогда не считала чем-то несущественным. Поэтому  ещё в конце 1766 года она распорядилась лично, чтобы Обер-егермейстерская канцелярия отправила в Москву и Ярославль назначенную на поездку охотничью команду, причём ярославский состав несколько отличался от стандартного походного состава: шесть охотников с гончими собаками, четыре егеря, поручик с соколами и с восемью сокольниками.

Дело в том, что Екатерина Вторая ещё с молодости, с тех пор, когда была она великой княгиней, увлеклась охотой. Впрочем, здесь нужно предоставить слово ей самой, чтобы внести некоторое уточнение. Вот строки из её мемуаров:

«В Ораниенбауме мы каждый Божий день ездили на охоту. Случалось иногда до тринадцати раз в день садиться на лошадь. Сказать по правде, я была очень равнодушна к охоте, но страстно любила верховую езду, и чем более было в ней опасности, тем она была милее мне; если случалось, что лошадь убегала, я бросалась за нею и приводила её назад». Нелюбовь к охоте, о которой Екатерина упоминала, распространялась только на псовую охоту в то время. По птице  она любила охотиться уже тогда:

«Поутру я вставала часа в три и без прислуги одевалась с ног до головы в мужское платье. Мой старый егерь дожидался меня, чтобы идти на морской берег к рыбачьей лодке. Пешком с ружьём на плече мы пробирались  садом и, взяв с собой легавую собаку, садились в лодку, которою правил рыбак. Я стреляла уток в тростнике на берегу моря, по обеим сторонам тамошнего канала, который на две версты уходит в море. Часто мы огибали канал, и иногда сильный ветер уносил нашу лодку в открытое море».

Существует великолепный портрет Екатерины Алексеевны работы немецкого художника Георга Кристофа Гроота. Он относится именно к этому периоду и изображена великая княгиня на нём в охотничьем костюме ( к сожалению, не в мужском, в живописи условности работали сильнее), с ружьём в руках. Романтическая красавица с оружием – это как бы отражение сути характера молодой Екатерины.

К тому времени, когда Екатерина Вторая совершила свое путешествие, как тогда говорили, «по низовым городам России», она чаще становилась зрителем соколиной, например, охоты, чем охотилась сама, хотя прошла через увлечения и охотой на зайцев, и стояла на тяге вальдшнепов – она считала эту охоту самой красивой,    и стреляла тетеревов   в модной тогда охоте с чучелами из шалаша. Тем не менее, в поездку она взяла с собой всё необходимое для любой охоты. И такие охоты, как уже было сказано, проходили  неоднократно, возможно, они происходили и на костромской земле,  но… мы не имеем их описания.

Итак… Флотилия приблизилась к Костроме. Точнее,  она свернула с Волги, не доходя до города, в устье Костромы-реки и остановилась перед Ипатьевским монастырём. Тем не менее салютовали не только орудия монастыря (а они тогда ещё были совсем не декоративными, Ипатий пока оставался крепостью), но и пушки городского вала возле костромского кремля.

Но поскольку дело было уже вечернее, то собственно визит Екатерины Второй начался только наутро, 15 мая. К семи часам утра (вот какую привычку выработала в себе Екатерина-охотница: она вставала ни свет, ни заря!) императрица ступила в шлюпку и во главе огромной свиты приблизилась к пристани Ипатьевского монастыря. А свита, действительно, была блестящей: блестела орденами, позументами, всяческими регалиями; виднейшие российские аристократы, иностранные гости, среди которых были министры из Австрии, Пруссии, Швеции, Дании и Испании – все склоняли головы перед, как сегодня сказали бы, нелегитимной государыней, занявшей престол в результате совершенного ею преступного переворота. Но… склонялись! Потому что за ней стояла Россия, уже много раз доказавшая свою силу оружием на полях сражений.

От пристани по обе стороны дороги стояли купцы, дворяне, их жёны и дочери в довольно странном строю: женщины справа, мужчины слева. Непрерывно звонили колокола не только
монастырской звонницы, но и всех церквей города, палили орудия, неслись крики «ура!». От торжественных речей, орудийной пальбы, множества огней, сыпавшихся щедрых милостей императрицы остались воспоминания, передававшиеся ещё много-много лет из поколения в поколение…

В старинной стене Ипатьевского монастыря специально к приезду государыни были сделаны новые ворота, своеобразная триумфальная арка, существующая и сегодня. На самом её верху был размещён вензель Екатерины Второй.

Устроителем, организатором и руководителем всей церемонии встречи был генерал-поручик Александр Ильич Бибиков. Вот несколько строк из описания визита:

«По окончании литургии Государыня со всея многочисленною свитою Своею посетила келии преосвященного, где приветствована была речью генерал-поручиком Бибиковым. Костромское дворянство удостоила целования руки, а дам изволила целовать в щеку. Четверо из воспитанников Костромской Семинарии имели счастие приветствовать Августейшую Покровительницу отечественного просвещения речами, на языках классических и отечественном, по окончании коих были допущены к руке Государыни; Преосвященный поднёс Императрице образ и богословские опыты юных питомцев Костромской Семинарии.

Во время обеденного стола преосвященный Дамаскин удостоился сидеть подле Государыни. После перваго блюда Александр Ильич Бибиков и предводитель дворянства с налитыми стаканами бургонского вина за здоровье Ея Величества пили на коленах, потом депутаты дворянства Золотухин и Зузин подавали вино… По обнесении всех гостей Александр Ильич Бибиков поднёс Государыне небольшой бокал с крышкою, который, приняв милостиво, изволила пить за здоровье Костромскаго дворянства; в след за Монархинею, тоже сделали иностранные послы и свита.

… Императрица Бибикову, всем распоряжавшемуся, благо-волила сказать: «вы утрудились, отдохните!» (правописание ори-гинала).

Все  присутствовавшие обратили внимание на особое отно-шение императрицы к генерал-поручику, который не был ни предводителем дворянства, ни правительственным чиновником в Костроме. Он просто владел здесь землями и имением, но, тем не менее, именно он был главным распорядителем встречи. Впрочем, по-настоящему это никого не удивило, потому что многим было известно, что Екатерину и бравого генерала связывает нечто большее, чем просто служба при императорском дворе или в войсках.

Удивительное дело: при внимательном рассмотрении ближайшего окружения Екатерины Второй, в череде лиц, ею обласканных, удостоившихся её внимания, почти не было людей бесталанных, неярких. В чём тут фокус, разобраться трудно. То ли императрица с молодости имела особое чутьё и умела видеть в молодых офицерах и чиновниках кроме нынешнего их состояния и далёкую перспективу. То ли, замеченные молодыми, они получали возможности для раскрытия всех своих талантов. Скорее всего – и то, и другое. Плюс естественное рвение и желание каждого хорошо выглядеть в глазах императрицы.

В 1767 году Бибикову было  тридцать восемь лет. По нашим временам возраст не очень большой, у многих в эти годы только-только начинают разворачиваться дела. Но в ту эпоху были другие представления о возрасте, и Бибиков в свои неполные сорок был известным боевым генералом, за которым числилось уже немало побед.

Об Александре Ильиче можно говорить в двух ипостасях. Одна его жизнь была у всех на виду – обычная, вроде бы, военная карьера. В тридцать он командует третьим мушкетерским полком, отличается в сражении с прусскими войсками под Цорндорфом и становится полковником. Ещё через короткое время имя Бибикова фигурирует в донесениях о взятии крепости Кольберг, где, помимо общей победы, им лично был захвачен в плен прусский генерал… В общем, под крылом фельдмаршала Румянцева-Задунайского Бибиков довольно быстро получил генеральский чин.

Но была у Александра Ильича ещё одна жизнь – тайная, секретная, о которой знало очень ограниченное число людей и, конечно, в первую очередь, Екатерина. Дело в том, что Бибиков был одним из первых русских разведчиков. Начинал он свою карьеру военным инженером-строителем ещё с 17 лет, но уже через три года было замечено, что он отлично владеет несколькими иностранными языками. С этого момента Бибикову даются весьма деликатные поручения за границей. Он становится специалистом по Пруссии, работая там неоднократно, в том числе и перед самой Семилетней войной. Именно там, кстати, он  «приохотился» к охоте, став отличным стрелком, что не раз потом подтверждал на многочисленных охотах. Но даже такая страсть не помешала его тайной работе. Именно аналитические отчёты Бибикова о размещении воинских частей, их вооружении и оборонительных системах, справки о наличии продовольствия и боеприпасов помогли русскому командованию в начавшейся войне. Кстати, военный успех самого Александра Ильича при осаде Кольберга был обеспечен не только мужеством русских солдат и их командира, но и знанием до мелочей всех особенностей прусской обороны, которые, совершенно случайно, разумеется, запомнились Бибикову  в том числе и во время его «охотничьих» прогулок .

В течение  двух лет генерал Бибиков работал в Финляндии, где добыл ценные материалы по военно-политическим планам Шведского королевства.

Вместе с такого рода поручениями генерал выполнял с блеском и задания на дипломатическом поприще. В нём удивительно сочеталось умение разбираться а тончайших нюансах психологии, политики и грубая работа армейского начальника. Широко известные пристрастия Екатерины к высокорослым мужчинам гвардейского склада не распространялись на невысокого Бибикова. Он был редким исключением из этого правила именно благодаря своему уму и отваге. Вот всего лишь два года из его, в общем-то, короткой сорокапятилетней жизни, которые показывают степень близости и доверия Екатерины к Александру Ильичу.

В 1763 году в Шлиссельбургской крепости погиб низложенный и заточённый император Иван Антонович – личность, которая в русской истории занимает примерно такое же место, как легендарная Железная маска в истории французской: дворцовые интриги, нежелательный конкурент-наследник, вечное заточение… Переплетение многих интересов, загадки – всё это в одном человеке: немце с таким русским именем. Нужно было донести эту весть до его отца, принца Антона Ульриха, сосланного со всеми родичами в Холмогоры. И не просто сообщить о смерти, но и договориться об условиях, на которых всё семейство сможет покинуть Россию. Уже из такого краткого изложения становится понятно, что здесь нужна была работа ювелирно-дипломатическая. На эту роль из всего своего окружения  императрица выбрала Бибикова, вручив тем самым ему в руки великую тайну государственного преступления…

Через год после блестящего завершения своей
дипломатической миссии Бибиков по поручению императрицы показал и другую сторону своего характера: он жестоко подавил национальные волнения в Поволжье. Так что визит Екатерины Второй в Кострому был в момент наибольшего её благоволения к генерал-поручику и был визитом не только в город, но и к нему лично, что явственно последовало за посещением Ипатьевского монастыря.

В тот день императрица посетила костромской Успенский собор, побывала в доме костромского воеводы Малыгина, где ей были представлены костромские фабриканты и представители купечества из Костромы, Ярославля и Нерехты. По возвращении в Ипатьевский монастырь состоялся ужин, во время которого, как и в течение всего дня,  Бибиков находился рядом с императрицей.

На следующий день флотилия отбывала из Костромы. Почему-то Екатерина отправила значительную часть своей свиты, куда входили и иностранные послы, в Москву, туда же отправился и управляющий флотилией Чернышев.

В семь утра Волга напротив Костромы превратилась в подобие венецианского канала: множество шлюпок, богато разукрашенных, сопровождало флотилию императрицы. Когда галера «Тверь» поравнялась с костромским кремлём, гремели выстрелы пушечного салюта, играли валторны, и волнами перекатывалось по берегам громогласное «ура!».

Едва миновав село Троицкое, флотилия стала на якорь на отдых и обед. Это, кстати, был единственный удобный момент, чтобы сойти на берег и поохотиться, но, как уже говорилось, сведений такого рода документы не сохранили. К вечеру того же дня флотилия прибыла к  Борщёвке, имению Бибикова, но  никто на берег не сходил, даже генерал-поручик, который все необходимые приготовления к визиту сделал заранее и ужинал вместе с императрицей. Почти целые сутки Екатерина провела в Борщёвке и возле неё. Разве могла она знать, что всего через несколько лет, когда правительственные войска терпели неудачи от бунтовщика Емельки Пугачёва, она, справедливо полагая, что Бибиков не подведёт, поручит именно ему подавление восстания? К тому времени Александр Ильич был шефом элитного лейб-гвардии Измайловского полка, имя его было хорошо известно в армии, а авторитет в войсках при проведении и руководстве огромной операцией имел всегда большое значение. И Бибиков оправдал надежды Екатерины Второй, которую тогда уже начинали называть Великой. В течение месяца солдаты Бибикова взяли крепость Татищево, Уфу, Екатеринбург, Челябинск, Кунгур. Первого апреля под Оренбургом, в своей главной ставке, Пугачёв окончательно потерпел поражение.

Потерпел поражение и генерал-аншеф Александр Ильич Бибиков. Не военное, нет. Сегодня трудно установить, от чего умирали тогда люди, если с десяток болезней называли одним названием, а когда врач не мог поставить диагноз, то записывал туманную причину: «бледная немочь» или «скоротечная лихорадка». Вот от такой непонятной сейчас «лихорадки» за несколько дней сгорел Бибиков всего через неделю после подавления восстания. Его как будто настигла кара за меч, поднятый на собственный народ… Тело его было доставлено в такую любимую и памятную ему Борщёвку. На надгробном камне не уместились все его звания, должности и регалии…

… Но тогда, в 1767 году, всё это не мог знать никто. Хозяин Борщёвки был счастлив, помогая утром императрице сойти в шлюпку, на которой она двинулась к берегу. Обратимся снова к описанию визита Екатерины Второй в Кострому.

«На берегу, против галеры Ея Величества, была приготовлена пристань и триумфальные ворота, осенённые короною, с несколькими по бокам пирамидами. Дорога по крутому берегу Волги покрыта была древесными ветвями. 17 число было днём Вознесения Господня, в который местное духовенство, супруга генерала Бибикова и его родные вышли на сретение Августейшей Гостьи, а простой народ расположился по обеим сторонам дороги. В 9 часов Монархиня явилась на пристани и громогласное «ура» огласило берега Волги. Приложась ко кресту, Государыня шествовала пешком во храм, где слушала Божественную литургию, во время коей Александр Ильич, исполняя волю Царицы, читал Апостол; после обедни посетила дом владельца Борщёвки и удостоила чести кушать у него. К столу были приглашены, кроме свиты Ея Величества, супруга Александра Ильича и родственник его, князь Николай Иванович Козловский с женою. Подле кресел Императрицы стояла дочь Бибикова и две дочери Козловского. После обеда Государыня посадила на колени 3-летняго сына генерала Бибикова и произвела его в унтер-офицера гвардии Измайловского полка. Этот малютка – будущий командир
С.Петербургского ополчения в 1812 году. Приволжские жители приветствовали Государыню радостными криками, женщины в восторге махали платками. Костромичи, проводя Монархиню, пред ликом Феодоровской Божией Матери принесли молебствие, 19 мая, о дальнейшем благополучном путешествии Матери Отечества».

… К концу жизни Екатерина Великая (возвращаемся к основной теме нашего разговора) практически потеряла к охоте интерес. Документом, фиксировавшим все выезды императрицы на охоты, был так называемый камер-фурьерский журнал. Так вот журнал этот отмечал всего две-три поездки в год, но были  времена, когда таких поездок не было вовсе года по два.

14 августа 1791 года возле Пулковской дороги для неё была устроена травля зайцев. Всё продолжалось не более часа при небольшой свите. Это была последняя охота Екатерины Великой.



ВЫСОЧАЙШИЕ ВИЗИТЫ В КОСТРОМУ


После смерти Екатерины Великой в российской велико-княжеской, царской и императорской охоте начинается заметный упадок. Дело в том, что пришедший к власти Павел Первый охоту не любил. Правда, поскольку воспитывался он в духе соблюдения этикета, назвать его  человеком полностью за пределами охоты никак нельзя, потому что он, всё-таки, однажды охотился. Но это произошло только тогда, когда он был приглашён на охоту коронованными особами  во время его поездки инкогнито по зарубежным странам. Тогда, в 1782 году, Павел, будучи ещё наследником престола, путешествовал по Европе вместе с супругой, великой княгиней Марией Фёдоровной под именем графов Северных, и  они вместе участвовали в парадно-показательной охоте, устроенной Вюртенбергским двором.

Свою нелюбовь к охоте Павел Первый, став императором быстро оформил личными своими приказами и распоряжениями. Буквально через неделю после восшествия на престол, он, ненавидевший всё, что делала его мать, обрушился на птичью охоту, которую Екатерина Великая старательно, на протяжении многих лет, пыталась возродить как древнюю традицию русского престола: «…птичью охоту  с служителями не выписывать из Москвы в Петербург, впредь до особого повеления Его Величества». Впрочем, подобная мера была принята и по отношению к псовой охоте. В результате ловчие птицы и собаки без соответствующей практики «теряли квалификацию», не работали и люди, состоявшие при них. Так и была навсегда утрачена для России древняя птичья охота, а псовая тоже была надолго забыта. Этому в немалой степени способствовало и то, что уже через полтора месяца после восшествия на престол Павел почти вдвое сократил штат дворцовых охот.

Так что краткий визит Павла Первого на костромскую землю, состоявшийся в июне 1798 года, никак не мог быть связанным с охотой, тем более, что  император был в губернии проездом, а кроме того – во время этого посещения произошёл странный и не очень понятный нам сегодня инцидент.

Император, предпринявший путешествие в Казань вместе со своими сыновьями Александром и Константином, возвращался в Ярославль через Нерехту, о чём местные власти были, конечно же, предупреждены. Поскольку предполагалось, что император пожелает посетить какую-нибудь церковь, то преосвященный Павел отдал распоряжения по епархии о порядке встречи, о колокольном звоне, об одежде священнослужителей и так далее. Известно было костромским властям и то, что император не любит специальных сооружений в свою честь в виде триумфальных арок или обелисков, что превыше всего ценит людей, занятых своим делом, поэтому всем чиновникам было дано указание оставаться на своих рабочих местах на случай, если государь пожелает познакомиться с работой какого-нибудь ведомства… В общем, предусмотрено было, кажется, всё. Костромской губернатор с группой ответственных чиновников прибыл в Нерехту для встречи императора. Люди со всей округи собрались, чтобы посмотреть хотя бы краем глаза на Павла Первого и его сыновей…

Но  туда же, в Нерехту, приехал заранее князь Нелединский. Он был в императорской свите, очень, кстати, немногочисленной, и отвечал за предварительную проверку подготовки к визиту. Был он, между прочим, родственником костромского губернатора. По каким-то причинам, забытым историей, князь тайно ненавидел его. И вот этот «доброжелатель» дал своему родственнику, не подозревавшему никаких козней, совет, как лучше встретить императора. О, он прекрасно знал привычки императора и разбирался в практической психологии! Зная о мнительности Павла и о том, что он повсюду подозревает злой против себя умысел, Нелединский советует костромскому губернатору… дать соответствующее поручение городничему, чтобы у городской заставы императора встретил отряд гусар с обнажёнными саблями «на караул»!

Губернатор совету последовал и… тут же на себе испытал императорский гнев, поскольку Павел  приказал губернатору удалиться в Кострому, не дав ему даже аудиенции! Но – это история из разряда исторических анекдотов, которая ничего не добавляет к уже сказанному: Павел Первый не любил охоту. Возможно, и потому, что  к этому времени он уже знал о пророчестве, где говорилось о насильственной его смерти, а посему и опасавшийся всякого оружия (тем более, если сабли обнажены!). Тем не менее, эта нелюбовь передалась и наследнику престола.

Мария Фёдоровна, будучи вдовствующей императрицей, иногда всё-таки проявляла интерес к охоте. Во всяком случае, на  протяжении первых десяти лет 19 века она трижды заказывала из Москвы сокольников с ловчими птицами, что, впрочем, вовсе не означает её личного участия в охоте. Это были, скорей всего, охоты «дипломатические». Лишь однажды, в 1814 году, зафиксирован случай её личного участия в травле зайцев в течение четырёх часов.

Мы уже сказали о том, что император Александр Первый по наследству получил нелюбовь к охоте, хотя чаще, чем отец, принимал участие в европейских охотах по приглашению. Более того, он слыл хорошим ружейным стрелком! Все мы помним городок Инсбрук, как столицу одной из зимних олимпиад. Но там же издавна проходили всяческие конгрессы, съезды и так далее. Так вот в 1822 году в Инсбруке проходил так называемый Веронский конгресс, в работе которого Александр Первый принимал участие. В свободное время он как-то зашел на стрельбище, где проходили в тот момент соревнования по стрельбе между лучшими стрелками Тироля. Император решил принять участие в этом состязании и… завоевал приз. В России же он не охотился ни разу! Императорская охота продолжала приходить в упадок, штаты сократились ещё более. Впрочем, расходы на охоту, несмотря на предельное сокращение штатов, всегда превышали сметные, иногда – весьма значительно.

Александр Благословенный не соблазнился на охоту даже тогда, когда совершил вторую свою поездку в Костромскую губернию (впервые, как мы знаем, он побывал здесь с отцом, Павлом Первым), а произошло это в октябре 1824 года, когда император проезжал из Вятки в Вологду по Вятскому тракту. В Костромской губернии  он  проходил через Кологрив, Парфентьев, Галич, Буй, – то есть, самые лучшие для охоты места, в те времена – своеобразный охотничий рай. Тем не менее, кортеж императора проследовал через Ветлужский и Кологривский уезды, побывал на берегах Галичского озера и реки Костромы, то есть, в тех местах, где на протяжении столетий шли распри и войны между галичскими и московскими князьями. Исторические места тоже  не заставили монарха отклониться от графика путешествия: остановки делались только  для обеда и для ночлега.

Только однажды, в посаде Парфентьев (сейчас – Парфеньево) произошла встреча, которая как-то касается темы нашего разговора. После посещения соборной церкви Воскресения Христова император в толпе жителей заметил знакомое лицо. Он остановился, присмотрелся и спросил: «Селифонтьев, ты?». Отставной унтер-офицер Преображенского полка, бывший в тот момент егерем, выступил вперёд и ответил: «Я, Ваше Императорское  Величество!», после чего Александр Первый велел бывшему преображенцу явиться в царскую квартиру с женой. Через некоторое время Селифонтьев, едва уговорив жену, перепуганную крестьянку, явился к  императору, и после короткого разговора был отпущен с денежным вознаграждением. О чём говорили император с егерем, история не упомнила: то ли о былых походах и торжественном марше в Париже, то ли о потрясающей охоте в местных лесах… Пусть каждый додумает так, как ему больше нравится.

При императоре Николае Первом царская охота в России несколько оживилась. Сказать, что  монарх был любителем охоты, конечно, нельзя, для него охота была не страстью, не любимым занятием, а просто неотъемлемой частью придворной жизни, одной из сторон придворного этикета. Именно поэтому он принимал участие в различного рода охотничьих развлечениях. Но стоит всё же присмотреться повнимательнее, и вы увидите, что в  так называемой охоте император был максимально равнодушен и расчётлив. Он не любил охоту на вольных зверей – волков, медведей, лосей, –  потому что она была даже под присмотром специальных людей сопряжена с известным риском, а он рисковать не хотел. Николай предпочитал часто некую пародию на охоту, когда на охотника выгоняют из вольера сравнительно безопасных животных –  оленя или дикую козу, а ему остаётся только убить её, сидя на походном стуле или вовсе из беседки. А ещё лучше, если охота шла на зайца или на фазанов  и куропаток, которых тоже выбрасывали из специальных вольеров зверинцев.

Но не будем всё же несправедливы. Такая охота предпочиталась, но иногда всё же Николай Первый охотился и по-настоящему. В таких случаях в охоте принимал участие и его сын, будущий император Александр Второй. Вот он с детства был страстным охотником! Уже в десятилетнем возрасте наследник прилично владел ружьём. В 14 лет он уже принимает участие в волчьей травле. По мере взросления участие в охотах становится всё чаще, результаты – более впечатляющими. Александр выходит на медведей, участвует в облавах на волков. Прежде не раз случалось, что служителям охоты приходилось принимать медведей или делать осоки на волков, но Александр Николаевич, когда уже почувствовал настоящий охотничий азарт, не упускал ни одной возможности поохотиться, причём, в отличие от отца, чаще выбирал охоту, связанную с опасностью и риском. Постепенно регулярное его участие в дворцовых охотах создало при дворе своеобразную моду: придворные стали стремиться попасть в число завзятых охотников. Императорская охота постепенно стала оживать, но уже только как ружейная. Времена расцвета охоты с ловчими птицами или с гончими собаками прошли безвозвратно…

Мы уже говорили о том, что в визитах высочайших особ в Кострому не было никогда ничего, связанного с охотой. А таких визитов было очень много. На костромской земле побывали великий князь Михаил Павлович, император Николай Первый, император Александр Второй, который во время визита был ещё цесаревичем, а потом побывал в Костроме ещё раз. Бывали здесь и великие князья Николай и Михаил Николаевичи, наследник цесаревич Николай Александрович, наследник цесаревич Александр Александрович, который тоже, став императором, повторил визит на костромскую землю с наследником цесаревичем Николаем Александровичем и великими князьями Георгием Александровичем и Алексеем Александровичем. Побывали тут  великий князь Владимир Александрович и великий князь  Константин Константинович… Последний такой визит был в 1913 году, когда по всей России широко праздно-валось 300-летие Дома Романовых. Тогда вместе с последним императором в Кострому прибыло более сорока (!) представителей Дома Романовых …


    НИКОЛАЙ ВТОРОЙ В КОСТРОМЕ


Трёхсотлетие династии Романовых в жизни России начала 20-го века стало совершенно особой страницей, которая, независимо от общественного уклада, независимо от политических взглядов осталась в памяти народа как великий праздник, как  некий смотр достижений империи на тот момент. Кострома в этих торжествах занимала особое место как колыбель династии и одновременно – как родина спасителя этой династии, Ивана Сусанина, ведь подвигу его тоже исполнялось 300 лет.
Готовились к торжествам  повсюду, а в Костроме особенно, задолго до юбилея. Ещё за семь-восемь лет инициативные люди стали предлагать свои замыслы к  празднику. Предлагалось, например, пустить в Костроме трамвай. Причём, предлагалось на таких условиях, что любой нынешний предприниматель ахнул бы от такой щедрости: московский инженер намеревался построить  трамвайную линию (одну из самых первых в стране!) полностью на свои средства с правом выкупа её через много лет. Но… бюрократические проволочки в течение почти семи лет (!) отбили охоту у инициатора этого проекта.

Точно так же был «зарублен» проект железнодорожного  и для прочего транспорта моста через Волгу со скульптурными изображениями вдоль ограды всех членов династии, правивших Россией. Крупнейший промышленник страны Савва Морозов брался осуществить свою идею, но она была отклонена.

Из множества предложений были отобраны проекты электрификации города, по крайней мере – его центральной части, решено было строить Романовский музей, был объявлен конкурс на монумент в честь 300-летия Дома Романовых, началась подготовка к обширной выставке, которая должна была показать Костромскую губернию процветающей в букете других губерний… Было ещё множество предложений, которые, не будучи такими крупными, всё же должны были украсить праздник: это и путеводители по Костроме и другая печатная продукция, это закладка часовни в деревне, где родился Иван Сусанин, это всяческие театрализованные  действа и так далее…

Визит Николая Второго в Кострому в 1913 году не был самостоятельным визитом: он был частью путешествия членов императорской фамилии по России по тому пути, который проделало триста лет тому назад народное ополчение под руководством  Минина и Пожарского. Именно поэтому император с императрицей и их дети, а также многочисленные приближенные лица и множество приглашенных гостей прибыли вначале в Нижний Новгород, откуда и отправились в это путешествие.

К тому времени уже достаточно широко в жизнь всей планеты вошёл кинематограф, поэтому сохранилось немало кинокадров, запечатлевших те торжества. Есть среди этих кадров и те, на которых увековечено прибытие императорского парохода «Мезень» в Кострому. Судя по всему, съёмки велись именно с палубы этого парохода: на  высоком берегу возле костромского кремля – толпы людей, всё вокруг украшено цветами и лентами и  во всей красе своей стоит ещё весь комплекс  кремля.

19 мая 1913 года…

Юбилейные торжества в Костроме продолжались два дня. За это время прошло множество событий, Был визит в Ипатьевский монастырь и богослужение, была закладка монумента в честь 300-летия династии и осмотр уже отлитых скульптур для этого монумента, среди которых главными были фигура царя Михаила Федоровича и фигуры женщины в воинских доспехах, олицетворяющей Россию, и умирающего у её ног Ивана Сусанина. Среди других юбилейных мероприятий было и посещение императором и членами его семьи губернской выставки.

Об этом стоит рассказать подробнее.

Выставка размещалась на территории между Никольским переулком и Воскресенской улицей, то есть, по-современному, –  между Коротким переулком и улицей Подлипаева. Выставка называлась Губернской Земской промышленной, кустарной и сельскохозяйственной выставкой в честь 300-летия Дома Романовых. В общем комплексе юбилейных мероприятий выставка должна была показать благоденствие губернии под неусыпным надзором царя. Надо признать, что, если судить по описанию представленных экспонатов, это удалось полностью. Конечно, как и в любые времена, как на любой подобной выставке, истинная картина дел была вылизана, вычищена, надраена до блеска. Это был как бы парадный портрет губернии, вполне уместный в дни праздника.

Даже сам городок, в котором разместилась выставка, продемонстрировал высокое искусство костромских мастеровых. Дело в том, что многие тысячи костромичей не имели возможности реализовать свои силы у себя дома, в родных городах и сёлах. Лучшие мастеровые шли, как тогда говорилось, «в отход» –  работали за пределами губернии. А поскольку костромичи рукодельными талантами не обижены, то слава о костромских кузнецах, жгонах-валяльщиках, строителях, резчиках и т.д. распространялась по всей России. Костромских плотников, например, целыми артелями нанимали для возведения различных построек на ярмарках, для строительства капитальных деревянных сооружений. Более того: плотников из Костромы приглашали даже на «зарубежные гастроли»! Вот корреспонденция из «Поволжского вестника» за 1911 год:

«КОСТРОМСКИЕ  ПЛОТНИКИ В АНГЛИИ. Специальные постройки, сооружаемые для празднования коронации короля Георга Пятого, почти уже готовы. Большинство из них не только  сооружено из русского леса, которого было выписано на сумму 400000 руб., но и при значительном участии русских рабочих. На постройках работало 258 плотников, специально выписанных из Костромской губ. В среднем они зарабатывали здесь от 4 до 7 руб. в день».

Вот и в 1912 году костромские плотники под началом подрядчика Трофимова на Нижней  набережной, на выкупленной для этого случая земле, стали сооружать по сложному и интересному проекту архитектора Сологуба выставочный городок. Работа пошла такими темпами, что собирались толпы костромичей, чтобы посмотреть, с каким артистизмом рабочих люд возводит диковинные, ни на что не похожие сооружения. Один за другим, как грибы после дождя, возникали промышленный, лесной, сельскохозяйственный, кустарный, ткацко-прядильный и другие павильоны, мост через улицу на прибрежную часть выставки, фонтан, центральная фигура богатыря на коне… Интересно, что всё это строилось из подготовленного заранее сухого леса. Но поскольку архитектор желал, чтобы городок имел вид не новенького, а давно стоявшего здесь, новые бревна и вообще внешние поверхности домов старили искусственно, подкрашивая в более тёмный цвет.

На членов императорской фамилии выставка произвела благоприятное впечатление. Поскольку приезд Николая Второго в Кострому сопровождался большим количеством журналистов, фотографов и даже кинооператоров, то сохранилось немало документальных свидетельств такой приятной для костромичей реакции. Впоследствии, когда снимки эти были опубликованы, они стали предметом гордости многих предпринимателей.

Сохранились и многочисленные статьи в местной и столичной прессе, в том числе и заметки знаменитого  журналиста Владимира Гиляровского, который на этот раз приехал в Кострому в качестве специального корреспондента столичных газет. Позже были многими участниками событий написаны воспоминания, которые в разные годы публиковались в периодике. В их числе – и воспоминания  буевлянина Павла Михайловича Друлиса, который в том году работал лесным кондуктором (была в те времена такая должность) и которому довелось готовить экспонаты для юбилейной выставки. Вот несколько фрагментов этих воспоминаний.

«При поездке на Корежскую дачу наткнулись на порубки сосен из толстой сортовой мачтовой сосны… Я сосчитал на одном срезе 320 годовых слоёв, а Коринфский с лесниками начали срезать кружок за кружком. Когда допилились до 300 лет, Коринфский промолвил: «Будет», -- и велел загрузить отрезок в сани. Дома он мне разъяснил, что из него нужно будет сделать календарь-родословную Романовых. Отшлифовали поверхность кружка, начертили колонку и окрасили по числу слоёв года царствования Дома Романовых, и все в разную краску. Против имени Николая Второго я написал «1894 – 1913». Сделал корону из еловых шишек и подбил красным сатином.
Мои лесные экспонаты охватывали всю лесную жизнь… После года работы… я привёз из в Кострому, где и сдал их в Управление Государственных Имуществ. Все были очень довольны. Я был наверху блаженства, как говорится, плавал от удовольствия. Утром ко мне приходит курьер. Пригласил меня идти к управляющему. Сказал, что там что-то неблагополучно.

Придя в управление, я поднялся в кабинет управляющего. Там застал такую сцену: Н.Ф. ходит по кабинету, заложив руки за спину, а в кресле сидит вице-губернатор Зозиков. При моём входе спросил что-то у Н.Ф., и, получив ответ, обрушился на меня: «Ты что такое делаешь? Да разве царская фамилия кончается в 1913 году? Выскоблить немедленно…»

Не понимая, в чём дело, я молчал, вытянувшись в струнку и держа руки по швам. «Да разве наши цари носят деревянные короны?.. Убрать… А я тебя за эти проделки в Нарымский край уберу… Пшшёл!»

Управляющий объяснил мне, что не нужно было на обрубке проставлять 1913 год, а о короне добавил: «Идите и сделайте». Когда я как ошпаренный выскочил из кабинета, в лесном отделе меня встретили смехом и подвели к столу, но котором лежал злополучных 300-летний обрубок. Землемеры   успели выскоблить цифру 1913 и закрасили это место краской, а корону забросили на шкаф, где она и валялась более года. Обрубок же обернули по борту Георгиевской лентой».

В воспоминаниях достаточно подробно рассказывается об экспонатах выставки, а ведь они собирались с двух губерний – Ярославской и Костромской. Друлис описывает эффектно поставленный макет  Волги  в районе Юрьевца со всеми пристанями, сплавами, мельницами и так далее. Гидротехники представили макет Сусанинского болота, показывался уникальный отруб можжевельника пять вершков толщиной. Упоминавшийся спил сосны с родословной Романовых был помещён среди подобных спилов всех пород деревьев, произрастающих на территории губернии.

«Утром, в день открытия выставки, я пришёл часов в семь, одетый по форме: беленькая тужурка и фуражка, перчатки и но-совой платок в кармане. Нас установили по местам…

Проходит Николай. Среднего роста, рыжеватый, слегка седина, фигура плотная, аккуратная. Несмотря на грузность, видна выправка человека, когда-то занимавшегося гимнастикой. Подошёл к своему дереву. Двумя пальцами щёлкнул по цифре 1894, что-то сказал и пошёл далее. Остановился в ; аршина от меня, возле можжевелового отрубка, и раздельно прочитал: «Мож-же-вель-ник». И пошёл далее.

Вслед за ним прошли его две дочери. Посмотрели на отрубок непонимающими глазами и пошли. Одна наступила на носок моего сапога и окинула меня взором, точно какой пенёк, подвернувшийся под ноги»…


А что же было на выставке по нашей теме? Охота была представлена тоже в лесном павильоне.

Он состоял из центрального зала и трёх отделений. Тут разместился подробный рассказ о природе и животном мире костромской земли и о том, что они могут дать человеку. В сохранившемся до наших дней большом фотоальбоме, где были  подробно отсняты все павильоны, лесной представлен несколь-кими снимками, на которых можно разглядеть  не только стенды и плакаты, не только образцы продукции, скажем, завода  солигаличского лесовладельца П.В.Шулепникова или древесно-химических заводов Шубина, Перелешина, Жадовского, но и многочисленные орудия лова и охоты, представленные Нейским казённым лесничеством, -- капканы, сети, силки, складной шалаш для зимней охоты на тетеревов и прочее. Всю экспозицию украшали великолепно исполненные образцы костромской фауны. Эту большую коллекцию в течение многих лет собирал большой любитель и знаток  природы и охоты Алексей Иванович Григоров. В павильоне были представлены 97 экземпляров! Такой коллекции позавидовал бы сегодня любой музей.
 
Алексей Иванович был родственником известного костром-  ского краеведа-историка Александра Александровича Григорова, который сам был хорошим охотником, а первые впечатления «набирал» в общении с родственниками с детства. Вот как он об этом пишет:

«Помнится также одна зима, когда у нас появился маленький новорождённый медвежонок. Дядя Алексей Митрофанович, называемый нами Дюдя, Иван Иванович Григоров из усадьбы Ново-Покровское, Иван Иванович и Сергей Иванович Григоровы из усадьбы Берёзовка, Алексей Иванович Григоров из г. Кинешмы – все были большие охотники и отличные стрелки. С начала каждого охотничьего сезона открывались охоты, причём часто – облавами на волков, лисиц, зайцев, и каждую зиму были медвежьи охоты на берлогах. В то время в наших местах во множестве водились всякие звери и птицы, и для охотников было настоящее раздолье. Помню приезды с облав из Магурихи: в дровнях-розвальнях – груды зайцев, лисы, волки…

И вот в одну из февральских охот на берлоге была убита медведица, а только что родившиеся у неё четыре медвежонка, ещё мокрые, были разобраны охотниками. Одного из них взял Дюдя и привёз к нам. Его, такого маленького, беспомощного, слепого, посадили в корзиночку с крышкой, стали поить  через соску из бутылочки тёплым молоком, и медвежонок начал расти. Первые свои месяцы он провёл в доме и был лучшим товарищем для игр. Мне тогда было 4-5 лет».

Все, кто описывал посещение Николаем Вторым лесного павильона, отметили особенное внимание, с которым император знакомился с охотничьим разделом. Впрочем, было бы странным, если бы  он остался равнодушен, потому что самодержец был до болезненности фанатиком, а не любителем охоты. Начав охотиться ещё в детстве (причём, не очень удачно, отец, Александр Третий, бывал недоволен стрелковыми способностями наслед-ника), Николай Александрович к зрелому возрасту стал умелым охотником, но чем дальше, тем больше им овладевала страсть не к процессу охоты, не к добыче даже, как таковой, а к самому факту убийства животного. Момент, когда зверь или птица только что были живы, а через мгновение стали вычеркнутыми из списка живых по его, государя, воле, был императору сладок и приятен, как дым Отечества. Об этом косвенно говорят его собственные записи в дневнике, на это прямо указывает количество добытых императором животных и птиц за одну охоту. Он не мог остановиться, ему всё время хотелось стрелять и стрелять! Впрочем, эта болезненная тяга, этот своеобразный наркотик, были, как известно, характерны для многих правителей не только в России, но и в других странах.

Вот фрагмент описания охоты в Беловежской Пуще Александра Второго со свитой и зарубежными гостями:

« В 12 с половиной часа дан был сигнал к отбою. По уборке убитых зверей стрельба возобновилась и продолжалась до 2 часов. В заключение охоты произведена была общая единовременная облава на всех собранных в зверинце зверей. По окончании охоты убитые звери были снесены к Государеву штанду. В этот день было вообще убито 52 зверя, из коих Государем Императором 21, в том числе 6 зубров»…

Подобная же «охота» процветала и при австрийском дворе. Один эрцгерцог Франц-Фердинанд за свою жизнь добыл 300 тысяч /!/ штук разной дичи. Однажды за его охоту было застрелено 2140 куропаток и фазанов.

Стрелком Николай Второй был хорошим. Охотился он  в разных местах, но наиболее любимой была охота в Крыму. Вплоть до того, что неоднократно, правда, в шутку, но возвращался к мысли о переносе в Крым столицы России. Что же касается количества добытой им дичи, то некоторое представле-ние  об этом дают личные записи  Николая Второго из дневника:

«В 2 часа съехали на остр. Пукион-сари, где взяли два загона. Удивительное обилие дичи. Всего убито: 10 тетеревей и   10 зайцев»

«13 сентября. Охота вышла совершенно поразительная: 38 тетеревей, сова и 4 зайца». В тот же день: «Я убил на том же № -  11 тетеревей; стрелял хорошо, выпустил 14 патронов»…

«29-го апреля. Воскресенье. Ночь была пасмурная, но очень тёплая. Охота вышла чрезвычайно удачная – убил 5 (!) глухарей».

Особенно поражает картина тотального убийства, бессмыс-ленного и жестокого при охоте на фазанов. Вот число этих птиц, подстреленных императором за несколько осенних охот 1906 года: 31, 30, 97, 61, 74, 76, 160! При этом нужно помнить и то, что охотник в данном случае ничего не «добывал», не искал, не ходил, а просто стоял на одном месте, а ему «выкладывали» птиц прямо из специальных, заготовленных на такой случай запасов. То же самое  -- с оленями, с зубрами и т.д.
В общем, осмотром выставки, а особенно лесного павильона, император остался доволен. Потом императорская чета отбыла из Костромы, как потом оказалось, – уже навсегда. Да и охота тоже для него закончилась быстро: в последний раз Николай Второй занимался стрельбой по живым мишеням 9 марта 1914 года. Потом была война, потом – самоотречение от престола. Николай Второй собственноручно прекратил династию Романовых и самодержавие в России…
  (ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)