Тонкая нить ленточного бора

Этому фото более ста лет.
Чаще всего время делает такие фото для нашего современника безголосыми, просто куском старого картона, даже если на нем и есть какая-то надпись, и пусть даже оно как-то соотносятся с теми или иными фамильными или иными преданиями.
На этой же и надписи-то никакой нет, и если она, случаем, попадет в какой музей, ну скажем, районный, то и там она  будет лежать в запасниках просто старой безымянной фотографией и более ничем.
Я же знаю немного об этом человеке, что изображен на фотографии, о его драматической судьбе. И потому в меру своих сил попытаюсь об этом рассказать нынешнему человеку, погруженному без остатка в реалии нашего непростого времени.
На фото — начальник лестной стражи Зеркальской лесной дачи Чичерин, расстрелянный  летом 1919 года, могу даже уточнить, в начале августа.
В череде сменяемости лиц, при первом взгляде на то, что я пишу, этим сообщением мало кого, пожалуй, сегодня уже и удивишь, кроме давности истории.
Тут наше то время наваяло человеческих драм своих более чем с переизбытком.
Однако в тот переломный период истории в селе это событие, где много было чего и всякого и похлеще, оно было и оставалось долгое время броским и знаковым событием, будоражившим память односельчан.
Алтайская губерния охвачена партизанским восстанием. Тут и там как ответ на  колчаковскую мобилизацию возникают партизанские отряды.
Зеркальская волость, а она была образована в 1914, выделением ее из волости Боровской,  не была тут исключением. Это было крупное село, учитывая, тот факт, что в волость и входило-то  кроме села еще деревня Коробейниково. Когда по обычным меркам тогда в волость, стоит посмотреть на другие волости Барнаульского уезда, тогда входило 6-7 населенных пунктов.
Теперь напомним немного истории.
Территория нынешнего Алтайского края была кабинетными землями последнего русского самодержца Николая II. Особой ценностью этих земель были лесные ленточные бора, которые берегли как зеницу ока. Попользоваться  богатствами и дарами которого было более чем искусительно для жившего в лесостепной зоне крестьянина, где лес был для него всем: и строевым материалом и топливом.
Не вдаваясь в тонкости лесоустройства тех лет, напомним, что в Зеркала была лесная дача, перед войной выделенная  из другой более крупной дачи — Бутырской. (Напомним для незнающих — Бутырками тогда именовался нынешний районный центр Мамонтово)
В селах, близких к ленте бора, располагались лесные кордоны, находившиеся в подчинении этих дач. Скажем, был кордон в той же в деревне (не в селе, а в деревне) Коробейниково (в простонародье ее еще звали Нечунаево).
Именно во времена Первой русской революции во время одного из такого лесных бунтов, на усмирение которого привлекались, в том числе, и воинские части, был  арестован и осужден на два года каторги В. Чащихин, боевой и отчаянный мужик, живший на гриве, уточним — эсер, впоследствии ставший первым председателем Зеркальского волостного совета и погибший потом во время  боевого столкновения в районе Алейска.
Лесная стража этих дач несла охрану леса. А во время Колчака (так  определим  это время в рамках сегодняшней политкорректности) она была вооружена  винтовками и переведена на полувоенное положение, выполняя вместе с охраной леса по совместительству во многих селах Барнаульского уезда и функции милиции.
Запомнился основательный очерк, написанный командиром партизанского отряда, действовавшего этим летом в пределах волости, опубликованный в «Сибирскими огнях» в начале 30-х годов, который я какими-то долгими и окольными путями выписывал из Новосибирской научно-технической библиотеки, ибо журнал — библиографическая редкость, где факт этот зафиксирован основательно и в деталях, по которому можно грамотно судить о том, что же там тогда происходило.
Первым этот отряд занял д. Коробейниково.
Запомнился описанный разговор этого командира с торговцем Сокуровым, тамошним владельцем механической мельницы и обширной усадьбы.
Когда партизаны заняли деревню, Сокуров сам пришел к командиру, желая выяснить складывающуюся в округе обстановку. Между ними состоялся откровенный и исчерпывающий разговор по поводу положения тогдашних дел.

У Сокурова была на полдеревни усадьба и естественно, ему было за что опасаться перед разворошенной последними событиями округой.
Кроме его строений в деревне можно выделить еще оставшийся от тех времен более чем скромного вида красного кирпича дом на другом конце деревни.
Сокуров понимал сложившуюся ситуацию, и правила игры на политической шахматной доске и именно с этой целью пришел  на, так скажем уклончиво, «консультацию» к командиру отряда.
 А уже на следующий день Сокуров ранним утром на нескольких подводах груженных имуществом проскочил  между партизанскими заставами, выставленными в охранении на окраине села в сторону Порожнего.
Но в Порожнем он был перехвачен партизанами тамошнего отряда и расстрелян.
Об этом уже я слышал от известного журналиста военного и полковника в отставке Дмитрия Харитоновича Сорокина (мне он представился в свое время именно так), который был родом из Порожнего. Он был активным участником партизанского движения тех лет. В свое время он подготовил серьезную и основательную рукопись о тех днях, которая в суматохе приближавшихся перемен в дело, однако не пошла, да и не могла пойти, и он, в сердцах разобидевшись на всё и всех, отдал ее тогда в школьный мужей одной из школ в центре Барнаула, которая в свое  время рухнула, к счастью, ночью. И там, кажется, на его рукописи и была поставлена точка.
Партизаны, заняв Коробейниково, двинулись далее на Зеркалы. На следующий день они заняли село, где у них была боевая стычка с лесной стражей. Лесная стража была разоружена. А командовавшей ею лесник Чичерин (так он чаще всего именуется в донесениях тех лет), был расстрелян на площади.
Запомнилось в рассказах об этом событии деталь, как тот просил на коленях  у партизан прощения.
Но не выпросил. Время было жестокое. И он  был не первым. И с той и другой стороны примеров этому можно привести много.
Сколько их безымянных могил погибших в тех или иных схватках скоротечных разбросано по колкам. Попавших ли под горячую руку партизанских отрядов.  Погибших ли от чехов, колчаковцев ли. Растерзанных ли отрядами Плотникова, в массе своей бывшими вчера  в партизанских отрядах и что отметим, не на рядовых ролях. В полном смысле слове одна история о Зыкове, державшем в страхе всю округу, колоритнейшей фигуре того времени, которому впоследствии отрубили голову и она целую неделю висела в центре Боровского на колу, просится тут на целый очерк.  Плотников например, был зам. командира партизанской дивизии. Зыков  ходил в адъютантах в штабе партизанской армии и им в партизанской армии пользовались, прежде всего, когда требовалось кого-то пустить в расход, и что тот с удовольствием делал.
Вот сообщение от 3 февраля 1920 года, дающее представление об устройстве в ту пору лесного кордона.
Кордон Коробейниковского лесничества Зеркальской лесной дачи, инвентаризацию которой проводил член Зеркальского волостного революционного комитета Филипп Поликарпов, в ту пору активный партизан, потом один из известных основателей коммуны «Новый путь».
Который был уже порядком разбомблен в сумятице времени.
 Пятистенник, крытый тесом.
Двор,  амбар, конюшня пятистенная.
Итак, Чичерин был расстрелян.
А его жена с четырьмя детьми уехала в Барнаул.
Прибившись где-то там, она стала хлопотать о том, чтобы ей вернули оставшиеся в селе  одежду и вещи.
А Барнаул, что любопытно, принял, судя по переписке,  самое активное и деятельное участие в решении этого запроса. Был отозван 3 февраля партизан Иван Рыжов 1-й партизанской дивизии по делу имущества убитого лесничего. Который прибыв в село, показал, что то было продано в присутствии контролера дивизии (оказывается у партизан была и такая должность)  в присутствии помощника Зеркальского военного комиссара Прокопия Мишина, а вырученные деньги под расписку и не проданные вещи были переданы  в штаб 1-й партизанской дивизии.
Осталась еще свинья. Ее взял один из жителей села.
5 пудов муки было роздано.
И это было не просто раздача, но во исполнение циркулярного распоряжения Заб-Сиб исполкома уже от 25 ноября 2019 года разосланная районным штабам об оказании помощи семьям красноармейцев и солдаткам, чьи мужья погибли на Германской войне.

Запомним, что Барнаул, в эту пору уже бывший губернским городом, освобожден был 10 декабря 1919 года.

А вот бумага штаба 1-й партизанской дивизии от 12 ноября 1919 года за подписью более чем известного партизанского командира, начальника штаба Игнатова.
Где дано поручение местным властям выслать ей, отметим — не близкий свет и по нынешним даже меркам, свинью, тулуп и муку.
Приписка: и почему-то пшеницу купца Землянова.
Вся библиотека Чичерина (а в ней было не менее 200 книг — для в массе своей малограмотного села это была прямо-таки неслыханная роскошь) в ведение культпросвета села. Они составили по существу базу библиотеки при народном доме села, аналогов, впоследствии существовавших в селах Домов  и Дворцов культуры.

Жена находящаяся теперь в Барнауле требует, чтобы имущество было доставлено в Барнаул, на что волость отвечает — нечем.
Запрос отправлен в волостное село от Барнаульского губернского ревкома из отдела соцобеспечения (это по делу-то как бы служащего военизированного колчаковского формирования).
А вот что говорят документы тех лет о торговце Михаиле Сокурове.
В своем донесении в уезд в протоколе от 5 февраля 1920 ( только-только закончилось партизанская эпопея) председатель и он же комиссар в одном лице сельского революционного комитета из Коробейниково Андрей Трофимов сообщает:
Бежал Михаил Сокуров — торговец.
(Кстати, мельником в селе он был не единственным. Просто у него мололи муку тонкого помола. Кроме его паровой мельницы в Коробейниково было еще 9 ветряных мельниц. Не считая крупорушек.)
Имущество его можно представить по этой описи:
— 2-х этажной паровой мельницы с нефтяным двигателем, крытой железом с двумя станками вальцов;
(от себя добавлю — красного кирпича)
— деревянный двухэтажный дом, крытый железом, 7 комнат;
Характерная приписка в строке — требует ремонта.
— отдельная пятистенная кухня;
— три амбара крытые железом;
— две каменные кладовые, крытые железом:
— лавка каменная с каменной кладовой;
— кладовая для хранения нефти;
— кузница;
— два скотных двора крытых тесом.
…
Несколько слов о сохраниившейся фотографии лесника.
Фото  снято в губернском тогдв еще Томске в молодые годы, где тот учился на лесничего, о чем  говорит элегантный костюм. Его стоит сравнить с костюмами крестьян, основного сословия жителей села, которых фотограф, приезжая  из окружного центра фотографировал на фоне раскрашенного полотна, повешенного на стене сельской управы.
…
Материал этот незатейливый и сугубо краеведческий о давнем и тревожном времени и о всё той же русской истории, и на скукоженном ныне медийном поле сегодня нигде и никак не востребованный и потому нашедший пристанище здесь, на продуваемым всеми ветрами пространстве, но все же как бы под навесом, чем-то напоминающим жилище, где можно хотя бы в мыслях своих чуть, растирая озябшие при  перестукивании на «клаве» руки, обогреться. Материал, и безыскусностью своего  ракурса и градуса — о русском мире, о всех тех же русских людях. О котором  у нас, у всякого, свое гордое и испепеляюще непреклонное мнение. И о всё той же бесконечно бедолажной русской истории.

К очерку и к фото, давшему ему тему, добавляю еще вот этот свой набросок, оставшийся у меня от одного из посещений этого — теперь села. Я долго ходил по графским развалинам обширной сокуровской усадьбы, где в советское время долгие годы размещался районный детский дом. Причем отмечу, большой детский дом, многих воспитанников которого я видел на различных районных  мероприятиях. Ходил, разглядывал то, что еще там сохранилось. Его в ту пору уже не было, и печать запустения уже тут и там улыбчиво и сочувственно глядела мне в лицо на месте бывших строений на усадьбе крупного торговца. Сделал кое-какие там зарисовки. Что-то сфотографировал. Сегодня под рукой остался у меня вот этот набросок, сделанный по живым следам того путешествия. Отталкиваясь от которого, я жарко хотел сделать большой графический лист, передававший радость безбрежного простора открывшегося перед моими глазами. Лист из большой серии большеформатных работ, навеянной щемящей грустью ушедшего времени. Но который я так и не сделал. Все получалось как-то недосуг.
Вспоминаю многострадальный уникальный ленточный бор (частицу все того же многострадального русского леса, в судьбу которого пристально вглядывался  наш литературный классик Леонид Леонов, имевший всегда интерес и к нашему краю), как и все-то  в наше время, на что ни глянешь, сыто и улыбчиво оптимизированного по всем мыслимым параметрам и жаль берет в тиски меня  и к нему, от которого осталась сутью одна декорация. И к когда-то бывшему хозяином его, последнему русскому императору. И разом тут же к мятежному простому русскому мужику Василию Чащихину, пусть и полному антиподу первого, и тоже к этому лесу имевшему свое  мужицкое отношение. И к леснику (уточню специально — русскому леснику) Чичерину, имени которого даже не знаю, жизнь и история которого накрепко и глухо теперь забыты в толще последующих событий, и память о котором хранит разве что вот эта случайно, да почти чудом, сохранившаяся старая фотография. Которая в моей памяти легким бликом грусти, на потоке быстротечного времени, всколыхнула эту бесхитростную и неброскую историю.

https://zavtra.ru/blogs/tonkaya_nit_lentochnogo_bora