Мама

Люда родила для себя. По тем временам это было политически смело, хоть и физиологически поздновато. Случалось, конечно, что женщины заката СССР оказывались в статусе «мать-одиночка», но это было всегда стыдно и как-то жалостливо. Бросил муж-алкоголик, не вынесла гнёта взбалмошной свекрови, любовница оказалась шустрее - всегда в одиночестве была виновата женщина. А уж если «случайно залетела» и не успела на аборт - клеймо проститутки приклеивалось на всю жизнь не только к ней, но и ко всей мыслимой родне, друзьям и сослуживцам.

Люда всю жизнь мечтала о семье, детях, о любящем муже и широком обручальном колечке на безымянном пальце. В том или ином порядке. После того, как мама скоропостижно, от того и мучительно страшно сгорела от неизлечимой болезни, отец замкнулся, а после Людкиных обвинений - «это ты мать в гроб свёл!» - и вовсе ушёл из дома. Спустя довольно приличное время с отцом она помирилась. Вернее сказать - примирилась, потому что уже сделала посильный ремонт в родительской «хрущевке», пошила свежие занавески и была готова начать новую и счастливую жизнь. Без старых обид и обвинений.

Для полноценной картины не хватало мужа. А где его взять-то, когда день-деньской сидишь в «ящике»? Все солидные младшие и тем более старшие научные сотрудники были уже давно и прочно женаты. Вновь прибывавшие по распределению выпускники технических ВУЗов интересовались более молодыми, хоть и редкими в секретном коллективе девушками. Регулярно игрались «комсомольские» свадьбы, но и не менее стабильно переживались разводы, с дележом имущества, запретом свиданий с ребёнком, с выговором от профсоюзного комитета и прочими погаными компонентами, сопутствующими краху советской семьи.

Люда, что для кандидатов наук, что для лейтенантов запаса, просиживающих жизнь в соседних кабинетах, была всего-навсего «наш человек», в лучшем случае «хороший парень» или просто «фея-выручалочка». К тридцати пяти она окончательно получила статус «одинокая женщина в возрасте», немного погрустила и приняла решение самостоятельно слепить свое женское счастье.
Элегантный костюм цвета чайной розы из дефицитного по тем временам штапеля был изготовлен Людмилой по всем правилам кройки и шитья и теперь ожидал торжественной минуты в полированном шкафу, ещё хранившем воспоминания о маминых блузках. Уютная квартира ждала звона свадебных колокольчиков. По субботам стал захаживать отец. Люда готовила скромное, но праздничное угощение, доставала шкалик с наливкой, будто репетируя тихие семейные праздники. Однажды отец сообщил, что вновь собирается жениться. Избранница была принципиально младше новобрачного вдовца, этот факт прибавил обречённости загрустившей от новости Людмиле. Брачный ангел махнул крылом совсем близко, она даже расслышала шуршание призрачных перьев. Но по иронии судьбы стрела Амура просвистела мимо, марш Мендельсона в честь Людмилы так и не прозвучал.

Она приняла стратегически важное решение: раз уж судьба не даёт ей мужа, пусть у неё будет хотя бы ребёнок. Для деторождения необходим был биологический отец. Ни про ЭКО, ни про суррогатное материнство в общем доступе планета тогда ещё не знала. Отчаявшиеся женщины использовали традиционные способы, зачастую получая вместе с желанным ребёнком ворох медицинских и генетических проблем, связанных скорей всего с алкоголизмом случайного, но сговорчивого самца.
Люда позвонила в профком и записалась в очередь на путевку в профилакторий. Где-нибудь подальше от места проживания. Но куда съезжаются со всех концов необъятной Родины труженики космической отрасли и всего остального военно-промышленного комплекса. Через пару лет профком уже без звонка ставил Людмилу в лист ожидания, как только намечалась какая интересная путевка.
Все помалкивали, изредка переглядываясь, будто спрашивая: «Она беременная?» - «Да откуда я знаю? Вроде нет...» - «Ой, жалко-то как, хорошая баба...»
За месяц до поездки Люда освежала гардероб, шила новое платьишко, а ещё научилась делать незатейливую бижутерию, поскольку с прилавков универмагов исчезли практически все принадлежности, придающие женщине шарм и очарование.
Слюнявым мрачным сентябрем, когда коллеги были заняты выбором подарка к Людкиному сорокалетию, стало очевидно, что наконец-то свершилось чудо. Нет, Люда не сказала никому, что беременна, просто вдруг стало как-то необычайно светло и спокойно. Будто весь мир наполнился добром и узнал рецепт вселенского счастья. Немногословная Люда стала ещё молчаливей, лицо озарилось внутренним сиянием, походка и движения рук приобрели умиротворенную тягучесть. А когда сквозь шоколадное джерси, отрез которого Людмила превратила в элегантное платье, проклюнулся трогательный животик, никто даже и не подумал обвинить ее в коммунистической безнравственности. Напротив, все были несказанно рады за будущую мать и держали кулаки за благополучное разрешение от бремени. Кто-то даже тайком съездил в церковь, нарядные купола которой были хорошо видны из окон проходящей мимо электрички, и оставил записочку «за здравие» Людмилы и ее приплода.

Врачи ведомственной поликлиники приняли вызов судьбы, наблюдая непростую Людкину беременность. «Старородящая», как отбракованный штамп ОТК, было написано на лбу всех посетительниц женской консультации, возраст которых перевалил за отметку 25. Да ещё и без мужа! Как же она будет одна?

Хрупкая Людмила, не прибавив в сухощавом теле ни граммулечки, в положенный срок принесла новорожденного сына в свою уютную квартиру. Так и началась новая жизнь. Мальчик рос во вседозволенности и обожании. Приходившие навестить товарки с работы долго сюсюкались с диатезным крепышом, но уже выйдя из подъезда начинали обсуждать: «Ах, она то ему позволяет, сё ему разрешает... это все потому что отца у ребёнка нет...»

Отец у ребёнка был. Причём, он даже знал, с какой целью Людмила подсела к нему за завтраком профилактории. И даже оставил ей на всякий случай свои контакты, адрес и телефон, хоть и намекнул, что давно женат и прочее. Люда обратилась к нему за помощью один единственный раз. Когда малыш уже сильно вырос и набедокурил с экзаменами на зимней сессии в институте, а самостоятельно она не могла решить финансовую проблему дачи взятки в военкомат.

Люда никогда ни в чем сыну не отказывала. Благодарила ежедневно и Бога, и профком за счастье материнства. Было ли ей страшно? Наверняка. Стыдно? Больно? Обидно? Что ещё должна чувствовать женщина, которую судьба обрекает на одиночество?

Жизнь Людмилы разделилась на «до» и «после» рождения ребёнка, как ни старайся, избитая фраза действительно отражает перемены. Вынужденное увольнение с режимного предприятия в лихие годы развала некогда могучей страны заставило немолодую одинокую мать приспособиться к поиску любого случайного заработка. Пригодилось и рукоделие, и любовь к домоводству. Многочисленные кружки, факультативы, вечера творчества в собесе. Была даже кратковременная персональная слава: потрясающая вышивка, исполненная Людкиными волшебными ручками, как-то выставлялась на обозрение восторженной публики в известной художественной галерее. Катастрофическая нехватка денег никогда не ставила Людмиле ультиматум, взывая к мысленному обсуждению пройденной темы «Зачем вообще нужно было рожать?»
«Ответ на вопрос» часто болел простудными заболеваниями, Люда научилась входить в кабинет заведующей детского сада в полупоклоне. А следующая после дошкольного образования десятилетка научила гордую мать без слез выслушивать обидные речи классных руководителей.

Пальто с ярким регланом, оставшееся в наследство от мамы, снова вошло в моду. Необходимость покупать вещи никогда не перевешивала чашу весов, на которой находилась оплата репетиторов, новые джинсы для сына-подростка, карманные деньги, которые частенько тратились им на сигареты. К тому моменту, когда самый лучший в мире сын окончательно бросил институт, Люда уже разучилась расстраиваться. Попыталась несколько раз объяснить ребенку, как важно «выбиться в люди». Но всякий раз нравоучения обрывались на полуслове: Люда считала себя плохим примером для подражания.

Насчет предназначения и выбора жизненного пути Людмила всегда сомневалась. В минуты отчаянья попробовала обратиться непосредственно к Богу, но сочла это не совсем правильным. Получалось, что много лет назад она воспротивилась потенциальной судьбе одинокой женщины и сама выбрала этот сложный путь. Вероятно, каждый из нас имеет свой предел прочности. Бесконечный оптимизм был уничтожен ядом бытовых проблем. Люда смирилась, понимая, как она устала. Получалось, что жизнь прошла в погоне за призрачным счастьем, которое так и не наступило. Хотя она отдавала себе отчет, что каждый прожитый день вместе с сыном, это и есть то самое, настоящее, ее персональное счастье. Пусть трудное, взбалмошное, порой даже обидное. Но другого у неё никогда не было. Да и, как она полагала, не будет.

Остальная жизнь Людмилы выходит за рамки трагической истории про борьбу и лишения, про бесконечную женскую выдержку и терпение. В момент, когда она окончательно опустила руки, сын привел в дом невесту. «Мама, познакомься, это моя Маша…» - тощая девочка с длинным косичками и огромными карими глазами робко кивнула, здороваясь с потенциальной свекровью. Судьба позволила Людмиле насладиться полноценным семейным счастьем через призму жизни своего сына. Было все: и изящное платье, сшитое Людмилой для невесты по старинным лекалам, и свадьба с колокольчиками и широким обручальным кольцом, и праздничные обеды за круглым столом, покрытым вышитой скатертью. А главное, звонкий смех Людмилиных внуков, как награда за тяжкие годы, как благодарность за принятое когда-то решение подарить миру ребенка.